Любанин подумал, что пора бы ему и честь знать. То есть отползти потихоньку подальше, встать – да и бежать прочь, пока не поздно. Пока красавица эта и впрямь взгляд свой волшебный на него не бросила.
Ибо теперь, при всей природной недогадливости своей и простодушной простоте, понял он окончательно и бесповоротно, что красавица эта, женщина лунная, уж точно не жертва здесь и ни в каких таких утешениях не нуждается. Что она – едва ли не главная бандитка.
Главарь, то есть. Уж больно покорно здоровяки эти бритоголовые и толстошеие команде её подчинились. Слова поперёк не сказали!
Вымуштрованные, даром что отморозки на вид.
Так что если и есть тут жертва (конечно, помимо той, что в брезенте и, похоже, уже отмучилась), так это он, Любанин Викентий Демьянович!
Но тот (или та), что в брезенте – ему что! Он (или она) в иной мир перешёл. Или перешла. Всё плохое, как говорится, в прошлом. В общем, финита ля чего-то там.
А он, Любанин Викентий Демьянович, очень даже жив. По крайней мере, пока. Мокрый, трясущийся, окончательно уже простуженный, но живой.
И факт этот интересный, конечно же, лунную красавицу не обрадует.
Если станет ей известен.
Тогда она скомандует. Точно, скомандует!
Такое скомандует, что кряжистые помощнички враз ему шею свернут, да в тот же провал и кинут. Там и для двоих места хватит.
Даже со стороны ложбины видно, что провал приличный образовался. В таком и три трупа уложить можно.
И начал потихоньку Любанин задний ход давать. И ушёл бы по-тихому. Непременно ушёл. Так что, может, и не заметили бы его гости недобрые.
Да случилось тут такое чудо, колдовство такое, что в который раз уж за ночь утратил спасительную осторожность Любанин и не уполз вовремя.
Из провала брызнул вдруг вверх, навстречу дождевой темноте, сноп ярких, алых искр. Послышалось гудение, еле заметно дрогнула земля, и размокшая глинистая масса поднялась вдруг в воздух, чёрно-серым кольцом закрутилась вокруг стоявших у края провала колдунов, а потом, взлетев, втянулась вдруг столбом – и обрушилась вдруг вниз, полностью закрыв и заполнив провал.
И что совсем уж удивительно: место, где ещё минуту назад был провал, тут же заросло травой, в несколько секунд поднявшейся из грунта и сделавшейся всякой.
И сам грунт из тёмного и разворошённого сделался вдруг коричневато-серым. Будто сам собой уплотнился.
Женщина смотрела н чудеса холодно и равнодушно. И лишь когда всё закончилось, и место погребения полностью было сокрыто, улыбнулась едва заметно, одними лишь уголками губ.
А потрясённый Любанин, глаза выпучив (так что и речной рак позавидовал бы), приподнялся, отступил на шаг – и ойкнул громко, спиной наткнувшись на сосновый ствол.
И тут…
Нет, этого Любанин не увидел. Потому как, не поглядывая больше за колдунами, опрометью бросился прочь, позабыв даже про любимый свой мешок, что много месяц был верным ему спутником, а теперь вот перепуганным хозяином брошен был на произвол судьбы.
А коли, на гибель свою, решился бы посмотреть, то увидел бы, как шёпотом отдала женщина команду на неведомом Любанину (да и прочим жителям Земли) языке.
И, выполняя команду, четверо помощников поднялись в воздух и, вытянув вперёд руки, влетели в лес.
Один из летунов, ноздрями втянув воздух, завис над мешком с нехитрыми любанинскими припасами. Быстро слетел, будто упал, рядом с ложбиной. Встав на четвереньки, ладонью копнул землю и мокрый ком сунул за пазуху.
Застегнул замок куртки, затянув до самой горловины. И, схватив мешок, полетел обратно к машине.
А оставшиеся трое продолжили преследование.
Любанин бежал быстро. Очень быстро. Так быстро, как, наверное, в жизни никогда не бегал. Даже в молодости. Даже в самые лучшие и здоровые годы.
А чтобы скорость побольше набрать, он иногда от бега к прыжкам переходил, по кенгуриному сигая через лужи.
Да только поймали бы его летуны, непременно поймали бы. И отнесли бы на расправу своей хозяйке.
Вот только обычно несчастливому Любанину в тот вечер повезло. А с ним и всем землянам.
Возможно, высшие силы, как раз в тот период вплотную занявшиеся судьбой нашей планеты, отступили от обычного своего принципа невмешательства и вмешались-таки…
Хотя это только догадка и предположение! Не более того.
А доподлинно известно вот что: Любанин, уходя от погони, пересёк лесополосу и выскочил аккурат к московской кольцевой автодороге.
На которую и выбежал, от страха совсем уже ничего не понимая.
Первым, объезжая безумного пешехода, кувырнулся на мокрой дороге огромный китайский джип. Кувырнулся – и по водяной смазке полетел вперёд, сбивая ограждение.
Вслед за ним, но по другой траектории (вправо и под откос) полетела белая «Мазда». И красный «Форд Куга» – вслед за ней.
А огромный китайский джип, метров через пятьдесят вылетев на встречную полосу, ударил в бок и повалил микроавтобус.
А уж микроавтобус, на боку и с хвостом искр проехав вперёд, догнал и ударил бензовоз.
Бензовоз-то огоньку и добавил. Выдал как мог. Потому что топливная цистерна разбитая и деформированная всё содержимое своё прямиком слила на асфальт. На все ряды и полосы сразу.
От искр бензин и вспыхнул.
Одного из летунов, что закружились было над местом аварии, высматривая жертву, поджарило сразу. Завопил он, задымился и упал прямо перед ошалевшим хозяином «Форда», который, ногой выбив деформированную дверь, с трудом выбрался из машины.
Второй летун, обойдя огонь (хотя и зацепив при этом вытянувшийся в его сторону край пламени), не рассчитал траекторию и ударился о бетонный столб. Выругавшись грязно на неведомом землянам языке, упал он на землю, при падении потеряв сознание.
А третий, самый осторожный, спустился потихоньку в сторонке. И, стоя так в стороне от суеты, выжидал подходящего момента.
Да что-то он не наступал.
Сначала метались все, то к машинам подбегая, то от огня прыгая. Потом огонь до покорёженных машин добрался, бензобаки рваться начали. Все полосы в пробке встали.
Толпа у обочины собираться стала. Шум, грохот, гам со всех сторон.
И вроде… Под руки повели избитого мужика какого-то, землёй с головы до ног перепачканного.
Оживился летун, руки вперёд было вытянул.
Но тут замигало что-то вдали. Потом и ближе замигало. Ругнулась милицейская крякалка.
И пропал куда-то земляной. Увели его прочь.