Вход и выход. Эпизод 1

Разумеется, первой мыслью было сразу пойти в закусочную, но, глянув на своё отражение в стекле припаркованного у гостиницы внедорожника, Корский решил пока не спешить, чтобы ему лишний раз не намяли бока.

Иван остановился и начал осматриваться. Тут же на глаза попались металлические бочки, установленные под водосточными трубами гостиничных корпусов. К одной из этих бочек он и направился, на ходу снимая с себя телогрейку и пряча её в кусты.

Под телогрейкой оказалась тельняшка – на удивление чистая и без дырок. Очень похожая на ту, которую Корскому когда-то подарила на 23 февраля тёща. Тельняшка, которая когда-то перекочевала на дачу и сгинула там в ворохе всякого ненужного барахла.

Начал мыть свалявшиеся волосы и лицо. Потом помыл шею и руки. Хотел помыть ноги, но передумал: вода уж больно холодная. И, если кто-нибудь подловит его за этим занятием, проблем не избежать.

Вода отдавала машинным маслом, из чего Корский сделал вывод о том, что он не первый, кто решил привести себя в порядок подобным образом. Первопроходцами, по-любому, были дальнобойщики. Наспех помывшись, Иван побежал в сторону закусочной: холод сдавил виски, словно желая выдавить глазные яблоки из глазниц и скрючил пальцы на руках, которые стали похожи на куриные лапки.

Народу внутри было много, и почти все столики были заняты. Но Корского это не волновало, так как он сидеть за столиком не планировал.

Почти все, кто был в закусочной – дальнобойщики. На их фоне Иван практически не выделялся, и впервые за день ощутил себя полноценным членом общества, а не бомжем.

Перед кассой стояли ещё двое таких же, как он – в грязной одежде, небритые. И пока кассир их обслуживала, Корский читал меню. Конечно, он с удовольствием съел бы котлетку с пюре и запил бы всё это компотом, но решил ограничиться несколькими булочками и бутылкой минеральной воды.

Один мужик рассчитался, с полным подносом сел за стол, а второй со своими несколькими чебуреками что-то принялся шептать на ухо кассирше. Та немного помялась, потом достала из-под прилавка бутылку водки и протянула мужику. Пока тот рассчитывался, Ивану почему-то расхотелось есть булки. Он захотел напиться, а завтра – будь, что будет. Причем, желание выпить водки было непреодолимым. Выпить водки и закусить чебуреками. Это желание заглушило голос разума, и Иван принялся убирать с подноса булки и заменил их чебуреками.

Голос разума заговорил в Корском только тогда, когда он вышел из закусочной с пустым кошельком, бутылкой водки и двумя чебуреками: "Ну, я и осёл! Какого хрена я всё бабло потратил? Завтра сосать буду! Понятное дело, не лапу".

Достав из кустов телогрейку и натянув её на себя, он направился к лесу. Заметив двух бомжей, ходящих от машины к машине и просящих у водителей мелочь "на пропитание", спрятал бутылку во внутренний карман телогрейки и ускорился.

Между кемпингом и лесом была большая свалка. Иван хотел пройти мимо, но подумал, что в его положении и в мусоре порыться не грех. Можно найти что-нибудь полезное. Однако руками рыться в мусоре он не смог, предпочтя ворошить вонючую кучу палкой. Нашел кусок тента и веревку. Всё это взял с собой. Ещё прихватил тонкую полоску жести.

В лесу, пока не стемнело, собрал длинные сухие палки. Полоской жести разрезал верёвку на несколько частей. Связав маленькими веревочками палки, соорудил каркас шалаша, поверх которого кинул кусок тента. Углубившись в лес, всё той же полоской жести нарезал еловых веток, положил их вниз, по бокам и в верхней части шалаша. Оглядел конструкцию, мысленно похвалил сам себя. Насобирав сухих палок, пользуясь зажигалкой охранника с заправки, Иван разжег костер, что было весьма своевременно, так как солнце село, и лес погрузился в темноту.

Глядя на языки пламени, Корский думал о том, что нужно было в закусочной украсть стакан. Хотя зачем ему стакан? Он и так не гордый, может пить из горла. Что он и сделал. А через час он уже спал крепким сном.

Он проснулся утром от того, что кто-то волоком вытащил его из шалаша, навалился на него и начал ощупывать карманы. Открыв глаза, Иван увидел, что на нем сидит бомж – один из тех двоих, что вчера клянчили мелочь у дальнобойщиков. В одной руке он держал нож с выкидным лезвием, а второй шарил по карманам Корского. Заметив, что Корский проснулся, он приставил нож к глазу Ивана и, обдав его лицо зловонием, прохрипел:

– Не рыпайся, сука! На куски порежу…

Наверняка, любой бы на месте Корского испугался. Когда на тебе сидит бомж и тычет ножом в глаз, обещая порезать на куски, нельзя не испугаться. Но Ивану почему-то страшно не было. Зато была злость. Лютая злоба за то, что его грубо выволокли из его личного шалаша, оскорбили, угрожали и дышат в лицо какими-то помоями.

Ивана молчал, глядя снизу вверх на бомжа, разглядывая его грязное, морщинистое лицо. До чего же хотелось ударить по этой вонючей харе! Так хотелось, что правая рука сжалась в кулак и дернулась.

"Откуда здесь стекло?" – подумал Корский, когда костяшки кулака коснулись гладкой холодной поверхности. Тут же вспомнив, что это – его стекло, пустая бутылка из-под водки, от которой остались лишь воспоминания, он понял, что сделает. План действий возник в голове сам собой. И он так понравился Ивану, что тот даже улыбнулся.

– Что ты лыбишься, с-сука? – снова прохрипел бомж.

– Весело мне, – ответил Корский и ударил бомжа по голове бутылкой, которая тут же разбилась, превратившись в "розочку".

Тут же на лицо Ивану капнули капли теплой крови, а бомж обмяк, словно марионетка, у которой разом перерезали все нити.

Скинув с себя бомжа, всё еще сжимая в руке "розочку", Иван поднялся на ноги и тут же увидел напарника попрошайки, который стоял в двух шагах от него, опираясь на костыль.

Когда Корский сделал шаг в сторону второго бомжа, тот угрожающе поднял свой костыль и прорычал:

– Не подходи, сука! Башку проломлю!..

– Да что вы все сегодня "сука", да "сука"? – изобразив недоумение на лице, задал вопрос Иван.

– …Петьку убил, падла.... – словно не слыша слов Ивана, продолжал напарник.

– На, держи. Это возмещение морального вреда. – Корский достал из кармана штанов кошелёк и бросил его к ногам бродяги.

Тот удивленно посмотрел сначала на кошелёк, потом на Корского, что-то прожевал беззубым ртом и начал нагибаться. Иван тут же подскочил к нему, вцепился левой рукой в волосы, а правой вогнал "розочку" бомжу в шею.

Бродяга уронил свой костыль, схватился за шею, издал клокочущий звук и завалился на бок.

Ухватившись двумя руками за нижнюю, утолщенную часть костыля, Корский несколько раз обрушил его на голову бомжа. Тот перестал булькать и затих. Кровь, текущая на землю из бутылочного горлышка, была похожа на красное вино. Иван подставил под струю крови два пальца, облизал их, пробуя кровь на вкус. Отнюдь не вино. Нечто солоноватое и теплое, от чего хочется блевануть.

– Какой ты сам – дерьмо, такая и кровь у тебя! – произнес Корский, плюнув кровью в распростертое на земле тело бомжа.

Сзади послышался нечеловеческий рёв. Обернувшись, Иван увидел того, первого бомжа, которого считал мертвым. Оказалось, что он очень даже живой. Левую руку он прижимал к окровавленной голове, в правой держал всё тот же нож, которым размахивал, пытаясь пырнуть им Корского.

Иван размахнулся костылем и ударил им бомжа по голове. Перекладина для упора в подмышечную впадину угодила попрошайке в висок. Рёв мгновенно прекратился. Бомж, как подкошенный, рухнул на землю.

– Надеюсь, больше не воскреснешь, – произнес Корский, когда поднял с земли нож, сложил его и положил в карман телогрейки.

Вывернув карманы бомжей и убедившись, что там ничего ценного нет, он перетащил их тела в шалаш, сложив друг на друга. Вход в шалаш закрыл еловыми ветками. От вони разлагающихся трупов они, конечно, не спасут, но от посторонних глаз – ещё как!

В двух шагах от поляны, которая приютила на ночь, и которая чуть не убила его утром, Иван нашел в кустах вещи бомжей – мешок и рюкзак. В них оказалось рваное, вонючее тряпьё, которое Корский бросил там же, в кустах. Пустой рюкзак Иван решил оставить себе. Что-то подсказывало ему, что рюкзачок ещё может пригодиться.

На глаза попался кошелёк, лежащий на земле там же, куда Иван его кинул. Корский хотел поднять его, как-никак, жалко было оставлять такую добротную вещь из натуральной кожи. Но, заметив на кошельке пятна крови, и вспомнив, до чего противной на вкус оказалась кровь беззубого бомжа, решил оставить кошелёк на поляне. Он себе ещё лучше купит, когда вернется в Курган. И ничего не будет напоминать ему о том, как он побывал в шкуре бомжа и убил двух человек.

Убил двух человек! Какой ужас! Именно кровь на кошельке вернула Корского к действительности. А действительность такова: он – убийца, забил до смерти двух человек. В любую минуту их может кто-нибудь найти, и тогда отправится Иван Константинович Корский в места не столь отдаленные, откуда живым он, скорее всего, не вернется. И, чтобы этого избежать, нужно, как можно быстрее убраться из этого леса. Желательно, никому не попадаясь на глаза.

И он двинулся к шоссе, продираясь сквозь кусты и буреломы, запинаясь об корни деревьев и коряги.

А перед его глазами стоял образ покойной бабушки, которая, как в далеком детстве, сдвинув брови, говорила ему, грозя крючковатым пальцем: "Не убий! Не убий. Это заповедь…"

Уже убил! Причем, дважды! Как с этим жить дальше? И как потом объяснять людям, что это всего лишь было превышение необходимой обороны? Лучше никак не объяснять. Всё равно не поверят!

Впереди показалась очередная куча мусора. Но только на изучение её содержимого у Ивана не было времени: нужно было поторапливаться. Однако метров через сто Корский увидел просвет между деревьями и вышел к деревянному забору, опоясывающему дачный поселок. Ещё через сто метров он увидел щебеночную дорогу, ведущую к проржавевшим воротам. Это был въезд в поселок, который, судя по всему, или не охранялся совсем, или охранялся, но очень плохо. Поэтому Иван беспрепятственно прошел на территорию поселка и начал осматриваться.

Дачный поселок выглядел всеми покинутым: не было машин на парковках у домиков, не было людей, собаки не лаяли, не бегали по участкам кошки, дети не катались на велосипедах, как это бывало обычно в СНТ "Дружба", где была дача Корского.

Все будто собрали весь свой урожай и разъехались, что для осени – абсолютно нормальное явление.

Даже дым из труб бань и домов не шёл.

И только какая-то женщина в костюме садовода, больше похожем на обноски, набирала воду в эмалированные ведра из водопроводной колонки.

Колонка! Это уже хорошо. Ведь в колонке должна быть вода. А на тот момент Корскому ничего так не хотелось, как смочить горло, избавиться от сушняка, который мучил его с самого утра, верблюжьей колючкой застряв в горле.

Дождавшись, когда женщина наполнит свои ведра и скроется за поворотом, Иван подошел к колонке, нажал на рычаг и жадно припал губами к сливной трубе. Вода была такой вкусной, что, казалось Корский в жизни не пил ничего вкуснее. А ещё вода была холодной. Такой холодной, что от неё начали тупой болью ныть зубы. Но Иван старался не обращать на эту боль внимания. Он пил, как в последний раз в своей жизни. Пил, пока не захотел по малой нужде, которую справил тут же, в кустах. Потом снова припал к металлической трубе и пил, пил, пил, пока не стало побаливать горло.

Едва он подумал, что нужно найти где-нибудь емкость, чтобы набрать воды с собой, на глаза тут же попалась пятилитровая пластиковая бутылка с оторванными ручками, лежащая в пожелтевшей траве.