Пуповина

Он не заметил, как его кулаки сжались сами собой.

24 апреля, суббота, 22:06

Его выпустили только вечером, и пока Владимир добирался домой, наступила ночь.

«Она даже не спросила, как я себя чувствую» – ожесточенно думал он, вспоминая, с каким холодом общалась с ним супруга. «Чуть не раскроила мне череп долбаной вазой! Наверняка сотрясение…»

Войдя во двор, он остановился, глядя на пустующую детскую площадку.

– Ну, где ты? – свистящим шепотом спросил он, глядя на качели. – Где ты, маленькая стерва? Чертова бабочка?!!

Ответом ему был порыв ветра, от которого Кузнецов поежился. Он подошел ближе и толкнул ногой «сидушку» качелей. Цепи звякнули, словно выражая протест против столь пренебрежительного отношения.

– Я видел тебя. Видел, как сейчас вижу эти гребаные качели.

Он дождался, когда качели приняли исходное положение, затем, развернувшись, побрел домой.

Кузнецов не сразу понял, что дом пуст, и лишь потом в его памяти всплыли слова Ирины:

«Я увезла Настю к родителям… Тебе лучше побыть одному».

И в самом деле. Если так продолжится и дальше, ему и впрямь представится шикарная возможность побыть одному, скажем, ближайшие лет двадцать. В сумасшедшем доме. Если он раньше не окочурится от нейролептиков.

«Мне нужно обратиться к специалисту. К психологу»

Неожиданно от этой простой мысли Владимиру стало легче, и на его похудевшем, небритом лице даже возникло нечто похожее на улыбку. Наверное, точно так же чувствуют себя в обществе анонимных алкоголиков – вроде ты еще не избавился от пагубного пристрастия к выпивке, но в тебе уже зреет понимание, мол, ты не один! Мы выстоим, мы сможем! И это заметно успокаивало, придавая уверенность.

– Да, пожалуй, я так и сделаю, – пробормотал Кузнецов, ковыряясь ключом в замке. – Но…

(что «но?»)

– Я сделаю это, как получу информацию от Максима, – объяснил он, глядя в сторону лестничного пролета, словно там кто-то был. – И потом, завтра день рождения моей дочери!

Последняя фраза прозвучала агрессивно, почти как вызов.

Он зашел в квартиру. Его внимание тут же привлек белый прямоугольничек, торчащий из рамки зеркала в прихожей.

«Комосов Эдуард Сергеевич, семейный адвокат. Разводы, дележ имущества, наследство» – прочитал он и с тупым недоумением уставился в собственное отражение. Что это за хрень?!

«Она специально это оставила» – ядовито ухмыльнулся голос из сна. «Чтобы ты понял сам своей дурацкой башкой»

– Я не дам тебе развода, Ириша, – ровно произнес Владимир, порвав визитку на мелкие кусочки. Затем, не разуваясь, прошелся по квартире. Беглый осмотр подтвердил его опасения – все вещи жены и дочки, а также ее игрушки были вывезены.

– Б…дь! – вырвалось у него.

Снова, как никогда, захотелось выпить.

«Я не буду. Я не алкоголик».

(Ты выпивал раньше. Вплоть до того дня, когда привезли…)

– Заткнись! – взвизгнул Кузнецов.

(…когда привезли девочку. Помнишь?)

Он помнил. Такое не забудешь. Странно, что он не вспомнил об этом тогда, когда впервые увидел ее в понедельник. Тогда, в подземном переходе.

На кухне он увидел мусорное ведро, в котором было вечернее платье Ирины. Платье стоимостью двадцать восемь тысяч валялось среди картофельных очистков, как заблеванная газета. То самое платье, которое он располосовал ножом вчера ночью, роясь в шкафу в поисках незваной гостьи.

Он вспомнил тот вечер, когда Ира надела это платье впервые. Ее губы были сладкие, как спелая черешня, а глаза светились от счастья. После ресторана они поехали домой и трахались до самого утра, из-за чего он даже опоздал на работу.

Он ударил по ведру ногой, и оно перевернулось, веером рассыпая по плитке мусор. Этого ему показалось мало, и он снова замахнулся ногой. Бух! На этот раз ведро взлетело вверх, устремившись в окно. Послышался звон – от удара треснуло стекло.

– Разгон, выход один на один, опасный момент! – воскликнул Кузнецов и засмеялся. Жутковатый смех вязкими кляксами вылетал из его рта, растворяясь в воздухе.

Ладно. Шутки в сторону, пора звонить Максу.

– Ты разве не смотрел свою почту? – спросил Логвиненко, когда он набрал его номер. – Я не мог до тебя дозвониться.

– Я только домой вошел. Дела были, – ответил Кузнецов, решив не посвящать друга в подробности своего сегодняшнего местопребывания.

– Интересная история, должен тебе сказать. Можно поинтересоваться, какое к этому ты имеешь отношение? – задал вопрос сыщик.

– Боюсь, сейчас мне не до этого, дружище, – кисло улыбнулся Владимир. Он взглянул на разбросанный по кухне мусор, на разбитое окно, и его улыбка стала шире. – Наверное, как-нибудь потом.

Он отключился и засеменил в комнату, где у него стоял компьютер.

– Давай же, – с нетерпением ворчал он, выстукивая пальцами по столу барабанную дробь. – Загружайся, едрить тебя в задницу.

Когда значок в самом низу экрана, символизирующий статус подключения к Интернету, окрасился в зеленый цвет, он открыл свой почтовый ящик.

К письму от Макса была прикреплена фотография, и Владимир тут же уставился на нее, не веря своим глазам.

– Что за бред, – протянул он, увеличивая изображение. Он хотел рассмеяться, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Затем перевел взгляд на текст.

«Погибшая… Осокина Ксения Владимировна» – прочитал он текст. Хм… Осокина, Осокина… Знакомая фамилия. 25 апреля 2004 года рождения…

Он почувствовал, как по виску сбегают ручейки пота. Макс что, издевается, что ли? 25 апреля – день рождения его дочери! И фото…

Он снова взглянул на картинку. Девочка, изображенная на фотографии, была очень похожа на Настю.

«Не похожа. Они как две капли воды» – шепнул ему внутренний голос, и Кузнецова начало трясти. И это отчество… Владимировна…

Он снова набрал детектива.

– Макс, если это шутка, то она очень неудачная, – едва сдерживая себя, рявкнул он.

Логвиненко полюбопытствовал, в чем, собственно, проблема.