Бабочка

– Мне не нравится этот шизанутый утырок, – покачала головой Юта. – Когда он на меня смотрел, в его глазках что-то зашевелилось. Как будто он все понимает и очень глубоко шифруется. Клай, мне кажется, он не тот, за кого себя выдает.

– У тебя мания преследования, – сказал Клай, делая глоток из бутылки. Поперхнулся, вытирая выступившие слезы. – Дерет, как горчица! Попробуй, Лена-Юта.

– Не хочу.

В коридоре послышались шаги, и вскоре в дверях замаячила неуклюжая фигура Дудла. В его мясистых руках было несколько жестяных мисок.

– Я сейчас, – пропыхтел он, ставя их на стол и вновь засеменив на кухню.

– Девки спорили на даче… У кого манда лохмаче, – зевнув, проговорил Клай. Он взял соленый огурец, и, надкусив, удовлетворенно кивнул:

– Оказалось, что лохмаче у самой хозяйки дачи.

– А вдруг это она? – заговорила Юта. – Его тетка там, следит за нами?

Клай вновь приложился к бутылке, щеки его раскраснелись.

– Если она еще не старая, я готов ей вдуть, – сказал он, рыгнув.

– Тогда я оторву твои яйца, – пообещала Юта. Она улыбалась, но в ее пронзительном взгляде сквозил холод. – Вообще берега попутал, мальчик.

– Ты мне что, жена, что ли? – прищурился Клай. – Только попробуй меня ревновать, сучка. Я тебе сиськи на спине узлом завяжу.

Он вытащил из миски ломтик сала, обнюхал его, затем сунул в рот. – Не забывай, кто к кому в свое время обратился за помощью. Это ты ко мне чуть ли не на карачках приползла.

Лицо Юты исказилось в отталкивающей гримасе. Она уже хотела что-то сказать, как вошел Дудл.

– Мы не будем ждать мою тетю? – спросил заискивающим тоном, глядя как Клай с бесцеремонным видом жует сало. – И поужинаем вместе?

– Кто опоздал, тот не ест, – сказал тот с набитым ртом.

Дудл сел за стол, с вожделением глядя на миски, наполненные нехитрой снедью. Было видно, что какое-то время чувство ответственности перед родственницей отчаянно борется с сосущим голодом. Очевидно, разложенная на столе еда перевесила чашу весов, и он, вздохнув, подвинул к себе тушеные кабачки.

– Что это за макулатура? – осведомился Клай, кивая в сторону подоконника, заваленного тетрадями. – Мемуары? Или вы это вместо туалетной бумаги используете?

Дудл захихикал, роняя изо рта кусочки пищи, словно услышал остроумную шутку.

– Не, Клай, – сказал он, продолжая поглощать кабачки. – Для туалета тетя Онания приносит газеты. Если их нет, я лопухов в лесу набираю. На подоконнике мои книги.

Юте показалось, что она ослышалась.

– Книги? – недоуменно переспросила она.

– Конечно. Я ведь писатель, – ответил Дудл. Он вытер рот, скромно потупившись. – По моим книжкам скоро будут фильмы снимать.

Клай чуть не поперхнулся вареной картофелиной.

– Ну да, – откашлявшись, произнес он. – Не сомневаюсь, они получат «Оскара». О чем хоть пишешь, Пушкин ты наш ненаглядный? Как ты ходишь из комнаты на кухню, а потом в сортир и обратно? А между делом душишь одноглазую змею и развлекаешься с футбольным мячиком?

Дудл, казалось, даже не заметил язвительного намека.

– Ну почему же. Я пишу обо всем, – ничуть не смутившись, ответил он. – Настоящий писатель должен быть это… раз-но-сто-рон-ним. Он должен уметь писать все – от мелодрам до «хоррора».

Юта замерла с открытым ртом. Перехватив внимательный взгляд Клая, она недоверчиво спросила:

– Так ты что, алфавит знаешь?

Клай засмеялся.

– Знаю, – невозмутимо сказал Дудл, вновь сунув в рот ложку с кабачками. Казалось, обидные издевки незваных гостей его вовсе не цепляли. – Я ведь много читал. Писатель должен постоянно повышать свой уровень. Иначе будет топтаться на одном месте. И он не сможет развиваться, – чавкая, закончил он.

Юта молча взяла одну из тетрадей. Открыла и склонилась над свечой, скользя взглядом по каллиграфическому почерку.

«Красиво пишет, стервец», – подумала она, а вслух прочитала:

– ДОЛИНА ОТВЕРЖЕННЫХ. «Смысл жизни только в одном – в борьбе». Антон Павлович Чехов».

Девушка подняла голову, задумчиво посмотрев на Дудла. Он сидел, склонившись над миской с картошкой, и торопливо жевал, словно в любой момент у него могли отобрать его ужин.

Юта вновь уткнулась в потрепанные листы.

«…Близился вечер. Утомленное за день небо наливалось густым пурпуром… Эркли изнемогал от множества ран, полученных в беспощадном бою, но все равно продолжал путь…»

Юта закрыла тетрадь, пытаясь привести мысли в порядок.

– Это фэнтези, – счел необходимым пояснить Дудл, потянувшись за салом. – У меня много жанров. В одной тетради фэнтези, в другой – детективы. В третьей комедии. Есть и книги для взрослых. Ну, вы понимаете, о чем я.

Он вытер липкий подбородок и сально подмигнул Юте.

– Вам же уже есть восемнадцать? – спросил он.

Клай был настолько ошарашен ходом событий, что даже не нашелся, что ответить, а лишь машинально поглощал пищу.

Пока Дудл перечислял свои литературные «труды», Юта взяла следующую тетрадь.

«ЗОВИ МЕНЯ «МЯСОРУБКОЙ», – прочла она, чувствуя, как по спине заструился неприятный холодок. Она пролистнула несколько страниц, вчиталась в аккуратные строчки без единой помарки:

«…широкое лезвие вошло в трепещущую плоть, словно в торт… брызнула горячая кровь… Она зашлась в истошном вопле, но Мясорубка, ухмыляясь, проткнул ее соски крючьями… Крючья крепились к стальным цепям, которые Мясорубка намотал на кулаки…»

Юта положила «рукопись» обратно.

– Ты что, не любишь ужастики? – спросил Дудл, с интересом наблюдавший за девушкой.

– Нравятся, – машинально ответила она. – Но, к сожалению, у меня нет времени, чтобы сейчас читать твои книги. Да и света маловато, при свечах глаза портить…

– Ничего, я не обижаюсь. Кстати, ужастики бывают разными, – авторитетно заявил Дудл, по очереди облизывая толстые пальцы. – Есть темы с привидениями и домами, где ночью хлопают двери. А есть «мясные»… про маньяков с бензопилами.

Юта подумала о странном шорохе за окном и зябко повела плечом.