Прах

– Если я узнаю, что ты помогла ублюдку, я вернусь, старая кляча! – крикнул он. – И поверь, ты будешь умолять меня пристрелить тебя.

Выйдя из подъезда, они направились к забрызганному грязью полицейскому «УАЗу».

– Гнилое это место, – вдруг нарушил молчание полицейский. – Я прямо шкурой чувствовал, что какая-то херня в местном воздухе. Отравлено тут все.

– Но тем не менее эта дырявая калоша как-то существует здесь. Да еще с этим слюнявым паралитиком, – сказал блондин.

– Куда двинем? – полюбопытствовал камуфляжник, заводя двигатель.

– Куда-куда… Е…ть верблюда, – хмуро огрызнулся опер. – Возвращаемся в управление. Я свою смену отпахал, пускай другие ишачат.

* * *

Она спустилась к выходу и долго прислушивалась, но, кроме заунывного воя ветра, до ее старческих ушей ничего не доносилось. Вздохнув, старуха медленно двинулась обратно.

Некоторое время она с грустью смотрела на сиротливо валяющуюся дверь, испачканную мужской обувью. Ей было до слез жаль эту несчастную, разбитую дверь, которая служила ей много лет, защищая от сквозняка и крыс…

– Гореть вам в аду, – покачала она головой. Лишь с третьей попытки ей удалось поднять ее, кое-как прислонив к развороченному косяку.

«От крыс это не спасет – мрачно подумала она. – И от ветра тоже».

Но сейчас была проблема поважнее крыс и погодных сюрпризов.

Этот сбежавший зэк, сидящий внизу, должен помочь ей. И она расшибется в лепешку, чтобы добиться своего.

– Рома! – ласково позвала она.

Инвалид медленно убрал костлявые руки от лица, перемазанного влажно-блестящей мешаниной из слез и соплей.

– Положись на меня, – сказала старуха, беря в руку ржавый обрезок арматуры.

Скрипя зубами от боли, яростно грызущей ногу, она вернулась к подвалу. Склонилась над воняющей черной ямой:

– Вылезай. Они уехали.

«Да. Но они могут вернуться, – внезапно шепнул ей внутренний голос. – И тогда все полетит к чертям».

Плевать.

Времени почти не остается, так что придется рискнуть.

Меньше чем через минуту на поверхности показалась всклокоченная, залитая кровью голова мужчины.

– Привет, Илюша-твою-мать, – нараспев проговорила старуха. Она с надсадным скрипом провела арматуриной по растрескавшемуся полу. – Тут много чего интересного о тебе говорили. Небось сам слышал?

– Слышал, – проворчал Илья, выкарабкиваясь из подвала. От него разило нечистотами, и он брезгливо оглядел себя с ног до головы. Затем исподобья посмотрел на усмехающуюся женщину, которая лениво перекладывала стальной прут из руки в руку.

– Даже не пытайся распускать руки, мальчик. Тронешь меня хоть пальцем, я охреначу тебя этой штуковиной повторно. Может, на этот раз вправлю твои мозги.

– Тебе смешно? – заорал беглый зэк. – Ты чуть не пробила мне башку, ведьма! А потом облила меня ссаньем! Знаешь, что за это делают на зоне?!!

Ухмылка нищенки стала еще шире. Надрез на печеном яблоке увеличивался, грозясь разрезать сгнивший фрукт пополам.

– А ты сломал мне нос, – парировала она хладнокровно. – Из-за тебя, некультурного мудака, я вывихнула ногу и еле хожу. По твоей милости эти обезьяны в погонах сломали мне дверь. Они до смерти напугали моего сына и угрожали меня убить. А все потому, что я не выдала тебя. Может, так до тебя дойдет?

Илья молчал, гневно раздувая ноздри. Казалось, вот-вот, и он снова ударит разглагольствующую старуху.

– Ты что, и правда собиралась гадить вниз? – наконец спросил он. – Тогда, при шакалах?

Она сделала костлявой рукой жест в воздухе.

– Роль нужно было играть до конца. Подумаешь, одной порцией дерьма больше, одной меньше… Ты все равно был испачкан. Или для тебя важнее сдохнуть, но при этом остаться чистеньким?

– Ты спятила.

– Наверное. Кстати, меня зовут Наталья, – представилась старуха, и на этот раз ее тон был примирительным. – И я не такая уж старая. В этом году мне исполнится пятьдесят четыре года.

Илья с недоверием уставился на свою новую знакомую:

– Не обижайся, но ты выглядишь на сто пятьдесят четыре. А то и больше.

Наталья засмеялась дребезжащим смехом, и он непроизвольно подумал о гремящих костях в гробу.

– Поживи с мое, Ильюша, и я посмотрю, каким станешь ты.

Труднов с раздражением отметил, что его имя она произносила кривляясь, нарочито выделяя смягченную мягким знаком букву «ю».

Он поднялся на ноги.

– Зачем ты меня спрятала?

– Ты удивлен? Наверное, пока сидел в тюрьме, и думать забыл о таких вещах, как сочувствие? Жалость? Сострадание?

Илья злобно улыбнулся:

– С точки зрения закона, ты преступница. Я читал Уголовный кодекс.

– Не вся наша жизнь укладывается в рамки законов, – философски изрекла Наталья.

– Наверное. Но…

Илья замялся, словно растерявшись.

– Что «но»?

– Ты… ты ведь слышала. Ну, в чем меня обвиняют.

Слова падали, словно капли раскаленного олова, оставляя за собой дымящиеся струйки пара.