Разные судьбы

– Да, поступали.

– Как их самочувствие? Они в сознании?

– Да, в сознании.

– К ним можно сейчас?

– А вы кто будете?

– Отец.

– Вы можете приехать, но Вас к ним сейчас все равно не пустят.

Степан Андреевич вышел на улицу, его сильно волновала судьба сына, но ловил себя на мысли, что судьба незнакомого юноши волнует его никак ни меньше, чем судьба собственного сына. Каким-то невиданным для него чувством, он догадался, что этот юноша в его жизни оставит глубокий след.

В больнице ему врач сказал, что состояние его сыновей средней тяжести, но не безнадежное. Обещал впустить сразу же, как только им будет лучше.

Степан Андреевич понуро шел по улице. На одной из остановок он услышал разговор.

– Ребята какие, не побоялись, в самое пекло полезли. Такие молодые. Каково родителя? Говорят, они братья.

Услышанное сильно подействовало на Степана Андреевича. Мысль о том юноше, который лежал сейчас в больнице с его сыном, тревожила его. Он его ни разу не видел, но переживал за него, как за Андрея. Внезапно он вспомнил, как несколько дней назад коллега подвозил одного парня, который был похож на его сына, и который долго не выходил из его головы. И приехал он из той местности, с которой у него после войны была завязана самая тесная связь. Степан Андреевич пытался представить их вместе рядом. Оба высокие, черноволосые, похожи друг на друга. Мысль о новом друге сына отнесла его в далекие годы в деревню Скосырскую. Он, молодой, здоровый, приехал в село Скосырское. Вот он знакомится с молоденькой красивой девушкой, которая затмила перед ним все и всех. Он даже забыл ту, которая провожала его на фронт и ждет его в Астрахани. Ждет и любит его больше своей жизни. Евдокия за его любовь дарила ему любовь. После свадьбы, как и полагается, через положенный срок у них родился ребенок. Евдокия подарила ему сына. На него, на Степана, был похож сын. Счастлив был тогда Степан. Ох, как счастлив! Он и не мог подозревать, что его счастье могло так легко ускользнуть. Назвать себя предателем он не мог, но и не мог оказаться подлецом. А в это время, пока он копил свое счастье, в Астрахани его ждала девушка. Девушка, которая не видела жизни без Степана. Она скучала без него, тосковала и с тоски по нему таяла. И единственным лекарством от ее болезни было его возвращение. Вот тогда-то случайно встретившие шоферы-земляки и рассказали ему все. Они и позвали его с собой. Но как он мог уехать отсюда, ведь у него здесь семья. «Нет-нет и не уговаривайте и не просите. Не хочу, и точка!». А потом он согласился. «Съездишь, она тебя увидит. Скажешь ей что и как. Успокоишь и вернешься». На том и порешили.

Любу он застал в постели. Боже! Как же она изменилась! А Люба, как заметила его, так и протянула к нему руки.

– Степушка мой приехал! Что же ты так долго добирался до меня? Аль, не любишь совсем? – и отвернула залитое слезами лицо.

Хотел он ей сказать всю правду, да не мог. Пожалел свою прежнюю любовь. Думал, не переживет. Думал, пусть окрепнет, а уж потом. Евдокии же решил пока не писать, зная ее чувствительный характер. Так и стоял он как над пропастью, не решаясь ничего придумать. Прошло время и Люба родила сына. Степан Андреевич потерял всякую надежду на свое возвращение к первой семье. Люба как будто была довольна жизнью, но задумчивость Степана терзала ее сердце и она незаметно таяла. Это заметил Степан. Он стал к ней добрее, больше с ней проводил времени. Но это ничего уже не могло изменить. Люба медленно уходила из жизни.

– Трудно тебе со мной, – как-то раз сказала она Степану.

– Что ты, что ты, родная! Ты поправишься, вот увидишь.

Но Любе не суждено было поправиться. Утром она, попросив у Степана пить, сказала ему:

– Тяжело тебе, Степан, со мной. Ты прости, Степушка, не смогла я тебя счастьем одарить.

– Ну что ты, Люба! Это я у тебя прощения должен просить. Слеп я был к тебе. Не заметил твоей любви. Казню теперь себя за это. Но мы молоды еще и у нас все впереди.

– Нет, – сказала Люба, слабо улыбаясь сквозь слезы. – У меня впереди уже нет ничего.

Степан вызвал врача, но врач, выйдя из ее комнаты, только развел руками, как бы объясняя всю безнадежность ее состояния. Степан вошел к Любе.

– Ну, вот видишь, доктор сказал, что это временное явление. Скоро пройдет, – и нежно погладил ее худую холодеющую руку.

Люба не дожила до вечера. Она умерла, когда солнце весело заглядывало в ее комнату. Умерла она тихо и спокойно, как заснула. После смерти Любы Степан и вовсе замкнулся. Раньше, еще когда Люба была жива, он думал о возвращении к своей семье, а сейчас эта мысль покинула его и вовсе. «Что подумают люди? Скажут сжил со света». Так и решил воспитывать Андрюшку один. Андрюшка был так похож на его первого сына. И Степан незабвенно и безгранично любя его, забывался. А по ночам он долго не мог заснуть. В мыслях он уходил туда, к своим родным. Много раз он порывался уехать туда, но смерть Любы лежала на его совести тяжким грузом. (Он считал, что в смерти Любы повинен только он, Степан).

Вскоре Степану Андреевичу разрешили посетить ребят. Войдя в комнату, он увидел ребят. О, Боже! Как они похожи! Правы же были те ребята и врачи, приняв их за братьев. Задержавшись у дверей на некоторое время, Степан Андреевич подошел к ребятам.

– Андрюша! Ребятки вы мои, – говорил он легонько, обнимая их.

Долго они сидели и разговаривали о разном.

– Папа, ты знаешь, Сергею нужно написать письмо домой, а он не может и я, как видишь, тоже.

Степан Андреевич посмотрел на ребят и улыбнулся. Даже в несчастье своем они были похожи.

– Конечно же напишу. Я рад помочь.

Когда письмо было написано, Сергей продиктовал адрес. Услышав адрес, Степан Андреевич сменился в лице и побледнел. Андрей никогда ранее не замечал в отце таких перемен.

– Что с тобой, папа?

Степан Андреевич взял себя в руки.

– Ничего-ничего, ребятки. Это, видно, от волнения.

Пришло время прощаться. Степан Андреевич, тепло простившись с ребятами, вышел из больницы. Он вернулся домой и лег на диван. «Сын-сын, мой Сережка!» – стучало у него в висках. «Двух мнений быть не может. Его мать – Евдокия Николаевна Зацепина. Ведь такая только одна. Боже мой, что же делать? Как мне себя вести? Как рассказать об этом Сергею? Поймет ли меня? Да и захочет ли понять, что я тогда не мог поступить иначе? Ах, Евдокия-Евдокия, милая ты моя Евдокия, сколько же я тебе принес горя?! Но не мог же я тогда стать убийцей над человеком, который меня любил, и от разлуки по мне заболел неизлечимой болезнью, названье которой – тоска. О, Боже, за что вы меня так любили?! А вот теперь и плата за вашу крепкую любовь. Лучше бы было, если б я никогда не знал этого чувства. Но я что? Я, может, выдержу удар такой силы. Когда ты сможешь простить меня за мой добрый порыв и непоправимый грех?!». Он еще долго думал, терзал себя мыслями, а под утро забылся, перенося себя к той единственной и незабвенной и до селе недосягаемой любимой женщине.

* * *

Прошло уже две недели со дня отъезда Сергея, а Евдокия до сих пор не могла привыкнуть к одиночеству. Впервые за много лет она осталась наедине со своими мыслями. От Сергея, как он уехал, было одно письмо. Сколько раз она перечитывала, прижимала к груди, и вновь принималась читать. Прибегала к ней и Вера поделиться своей радостью. Как-то раз Евдокия шла с работы домой. Ее нагонял Михаил.

– Евдокия, – окликнул он ее, – здравствуй, соседка!

– А, Михаил, здравствуй.

– Что такая понурая, думаешь о чем?

– Думать есть о чем. Дум много, одолели просто. А ты как, Михаил, привыкаешь?

– А мне что привыкать. Я ведь домой вернулся. Здесь у меня отец и дочь.

– А там, на Севере? Там ведь у тебя тоже сын и жена.

– Не вышло там ничего. Пятнадцать лет впустую, сын там – Вовка. Обещал приехать. Дружим мы с ним. Трудно мне без него.

– А то нет, – вторила ему Евдокия. – Конечно трудно. Дети ведь наши. Я по себе знаю. – Голос Евдокии дрогнул.

– Трудно тебе, Евдокия.

– Трудно, Миша! Ох, как трудно!

– Ты, Евдокия, думай, что хочешь, но не верю я, чтобы Степан подлецом оказался.

– И я не верю, Миша, потому и люблю его до сих пор.

– Ох, как бы я хотел, чтобы ты, Евдокия, вновь была счастлива, чтобы вы нашли друг друга.