Не дом, а игрушечка

И на другой же день муж ее выставил на воротах: «отдается внаем» – и тотчас же по требованию жены должен был нанять квартиру и переехать.

Вскоре один барин, проезжая мимо, остановился, прочел: «продается и внаймы отдается, о цене спросить у дворника», осмотрел дом и решил нанять.

– Так ты сходи же к хозяину, узнай о последней цене, – сказал он, давая дворнику на водку. – Ввечеру я заеду.

– Слушаю, слушаю, – отвечал дворник.

Ввечеру он опять приехал.

Это был Павел Воинович.

– Ну что?

– Да что, – отвечал дворник, который успел уже клюкнуть на данные ему деньги и не мог ничего таить на душе. – Я вот что вам доложу, дом славный, нечего сказать… славный дом…

– Да что?

– А вот что: кто трусливого десятка, тому не приходится здесь жить.

– Отчего?

– Отчего? а вот отчего: я по совести скажу… тут водятся домовые.

– Э?

– Право, ей-богу! по ночам покою нет.

– А днем? – спросил Павел Воинович.

– Днем что: днем ничего, только по ночам.

– Так это и прекрасно, – сказал барин, – я не сплю по ночам, я сплю днем, так ни я домовых, ни домовые не будут меня беспокоить.

– Э? разве? Да оно и правда, что у господ-то все так… Ну, если так, так что ж, с богом… другой похулки на дом нельзя дать… хоть у самого хозяина спросите, он сам то же скажет.

Таким образом, несмотря на предостережение дворника, барин нанял дом, переехал. На первый же день новоселья пригласил он пять-шесть человек добрых приятелей к обеду и в ожидании гостей, похаживая себе с трубкой в руках и в халате и в туфлях, посматривал, так ли накрывают люди на стол, полон ли погребок, во льду ли шампанское, греется ли лафит, все ли в порядке. Гости-приятели съехались. Обед на славу, вино как слеза.

Присутствовавший тут же поэт, подняв бокал, возгласил:

Я люблю вечерний пир,
Где веселье председатель,
А свобода, мой кумир,
За столом законодатель,
Где до утра слово пей!
Заглушает кряки песен,
Где просторен круг гостей,
А кружок бутылок тесен.

– Ну, извини, любезный друг, до утра у меня пить нельзя, – сказал хозяин, – невозможно!

– Это отчего? Это почему?

– А вот почему: этот дом я нанял у самого дедушки-домового с условием, чтобы ночь я проводил где угодно, только не дома. А так как скоро полночь, то я отправляюсь в Английский клуб. Вы видите, господа, что причина законная. Извините.

Пушкин захохотал, по обычаю, а за ним захохотали и все.

Но хозяин сказал серьезно, что он не шутя это говорит, и в доказательство крикнул: «Эй! одеваться скорее!»

На этот барский крик никто не отозвался: оказалось, что и в передней и в людской – ни души. Люди, уверенные, что господа занялись делом, пошли справлять новоселье.

– Ну, нечего делать, оденусь сам, – сказал Павел Воинович, – но на кого же оставить дом?

– А домовой-то, – крикнул Пушкин.

Эй, дедушко! ты не засни!
По-своему распорядися с вором,
Ходи вокруг двора дозором
И все, как следует, храни!

– Ха, ха, ха, ха!

– Ага! – раздалось с обеих сторон дома.

– Слышишь? отозвался, – сказал поэт, – теперь можно отправляться спокойно. Слышали, господа?

– Слышали, слышали!

– Если слышали, так можно отправляться, – сказал хозяин.

И все отправились.

Только что господа со двора, а люди на двор пришли, смиренно присели в передней, как будто нигде не бывали, моргают глазами, думают, господа забавляются себе.

– Чай, до утра просидят? а?

– Фу, как спать хочется!..

– Ну, здоров пить!..

– Вот это что, так ли пьют… да я…

– Тс! черт ты! ревет!

– Что, ничего.

Только что эту беседу в передней заменило всхрапыванье и свист носом, вдруг в комнатах поднялись стук, треск, возня.

– Вася! слышишь?