Остров с зелёной травой (история одной экспедиции)

– Вы что-то произнесли по поводу перепроверки информации, не так ли? – саркастически заметил он. – Так вот идите и перепроверяйте! Как перепроверите – придете и доложите: да или нет. И никак иначе! Только да или нет. Вы свободны!

После общения с министром президент впал в уныние от осознания того, что «не на кого опереться». Эта тема завела его далеко. Он подумал о том, что все вокруг смотрят на него преданными глазами с одной лишь целью – угодить. Как на них можно опереться? Опереться можно на что-то твердое, на людей, которые имеют собственное мнение, свою позицию, готовых ее доказательно отстаивать, а не дрожать за собственное кресло. А как можно опереться на мягкое? Самое неприятное, что в трудную минуту это мягкое стечет, как вода в унитазе, будто его и не было вовсе, на поддержку можно не рассчитывать. Оглянешься вокруг – а рядом нет никого, кто бы мог подставить плечо и разделить с тобой ответственность. Все будут молчаливо и преданно взирать на тебя, своим молчанием красноречиво говоря: «Но мы ведь сделали, как вы хотели, согласно вашим указаниям». «И, в общем-то, все эти сукины дети будут правы, – пришел к неутешительному выводу президент. – А где же найти других?»

С грустью поразмышляв над тем, как трудно находиться на вершине власти, он собрал экстренное совещание силовиков для обсуждения новой угрозы. Вместе они поделились друг с другом гневными решительными словами и сошлись на том, что не следует пугать народ по каждому чиху и что до поры до времени надо положить эту неприятную новость под сукно. Разумеется, президент не мог отпустить подчиненных без напутствий. Министр обороны получил строгое указание «смотреть в оба», председатель ФСС – несмотря ни на что, не сбрасывать со счетов тему терроризма, а министр внутреннего порядка – в случае необходимости пресечь спровоцированные (кем спровоцированные – президент не уточнил) беспорядки и народные волнения.

XXI

Первые сигналы об атаках на машины начали поступать в спящую Москву из утренних Комсомольска-на-Амуре, Хабаровска, Владивостока. Затем волна покатилась на запад через Читу, Иркутск и далее по крупным городам – в направлении движения солнца и по мере пробуждения российских регионов. Предупреждения, с опозданием адресованные автомобилистам с экранов телевизоров, вызывали лишь улыбки и хохотки: все были уверены, что инопланетяне ополчились исключительно на машины с мигалками. Крупно повезло лишь Западной Сибири: всю ее закрывала низкая густая облачность и Сол вынужден был оставить этот огромный кусок России в покое.

Когда Сол добрался до Москвы, стал очевиден масштаб содеянного. Ну а что началось в самой столице – легко себе представить. Транспорт Сола завис над напичканным машинами городом и в автоматическом режиме сотнями расстреливал автомобили нарушителей. За три часа скопилось более двух тысяч обездвиженных машин. Многомиллионная масса автомобилей превратилась в одну громадную пробку. Движение удалось частично восстановить лишь на следующий день. Рынок, чуткий барометр невзгод, отреагировал мгновенно: стоимость услуг эвакуаторов выросла в десять раз, услуг шиномонтажных сервисов – в пятнадцать; автомобильные покрышки можно было купить только по знакомству с черного хода по договорной цене. Продавцы ветровых стекол вначале тоже собрались было погреть руки на народном бедствии, но стекла никто не собирался менять – не до того было. Тем более что дырки не грозили образованием трещин, располагались в нижней части стекол и не причиняли неудобств.

Руководство страны окончательно запаниковало. Вызвав к себе министра обороны, президент долго и нелицеприятно отчитывал его, требуя немедленного уничтожения инопланетных варваров. «Радары ничего не показывают», – пытался оправдаться министр. «Как они могут ничего не показывать, если НЛО висит над нашими головами и ведет себя как слон в посудной лавке?! – яростно возмущался президент, сверкая глазами. – А кто тогда, по-вашему, превратил нашу столицу в автомобильную свалку?»

Выйдя от верховного главнокомандующего и еще не остыв после взбучки, министр уже кричал по телефону на командующего войсками ПВО. «Радары по-прежнему молчат», – метафорически докладывал командующий, рассчитывая сим неоспоримым по своей объективности фактом защититься от гнева начальника. «А мне насрать на твои радары! – легко обходился без объективности министр. – Ты мне найди и сбей эту гадину. Зачем мы тогда стянули к Москве все противоракетные комплексы? Чтобы ты мне тут нес херню про радары?»

После убедительных слов министра к делу дальнейшей ретрансляции указаний президента подключился командующий войсками ПВО. Он приказал соединить его с командующим Московским округом ПВО и, услышав в трубке его верноподданнический командный голос, начал с ходу кричать, что всех поснимает с должностей к такой-то матери, если в течение суток небо над столицей не будет очищено от вражеских летательных аппаратов. Командующий округа в ответ начал боязливо ссылаться на пресловутые радары, на что командующий ПВО отвечал в стиле военного министра: «А мне на твои радары…»

И весь этот дикий ор трусливой озабоченности, подкрепленный неоспоримым метафизическим аргументом «А мне на твои радары…», продолжал затем катиться дальше вниз по властной вертикали, пока окончательно не выдохся в тесных стенах командных пунктов, в которых офицеры несли дежурство. Эти простые парни, на минуту отвлекшиеся от дежурной скуки, про себя посылали начальникам в ответ на их доходчивые пожелания свое искреннее не метафизическое: «А нам на тебя…»

В одном из таких подземных бункеров лейтенант из дежурной смены, сидя за пультом контроля воздушного пространства, спросил своего приятеля-капитана, дремавшего рядом:

– У тебя автомобиль есть?

– А то ты не знаешь про мою старую «девятку».

– У меня и такой нет, ты тоже знаешь. А ты по встречке ездишь? – задал ключевой вопрос лейтенант.

– Дурак, что ли? – удивился капитан и рассмеялся: – Откуда у меня деньги по встречке ездить?

– А с какой стати мы тогда колготимся? – жестко осведомился лейтенант. – Он что, этот перец в небе, что-нибудь взрывает? Нет, обходительный мирный чувак. Так пусть себе и дальше летает, пока вся эта обнаглевшая тусовка правила дорожного движения не выучит, мать их.

– Ты с чего взял, что в нашей смене кто-то колготится? – возмутился капитан. – Я вообще считаю, что чуваки при деле. Людей же не трогают? Не трогают. Хорошим людям жизнь портят? Нет. Так нехай себе и дальше летают.

Во всей властной верхушке лишь главный министр не проникся сложностью момента и даже успокоился и пришел в норму. Он только злорадно ухмылялся, просматривая итоговые сводки гаишников о количестве поврежденных автомобилей и вспоминая исполненную лично для него клаксонную какофонию сограждан.

Тем временем в далекой Америке вездесущее ФБР обложило маленький городок на границе с Канадой, из почтового офиса которого в редакцию «Трибуны» пришло последнее письмо. Но их усилия были тщетны: Сол каждый день следил за эфиром и был в курсе земных событий. Он придумал хитроумный ход: свое следующее письмо он снова опустил в почтовом офисе Черчс Ферри, к которому агенты ФБР потеряли интерес. Когда Фоунтейн передал им конверт, они посмотрели на почтовый штемпель и пришли в ярость, решив, что инопланетяне просто издеваются над ними.

А дальше информация распространялась по прежней схеме: президент США – госсекретарь – министр внешних интересов – президент России – совещание силовиков – срочное информирование граждан посредством телевидения. Как и несколько дней назад, президент спросил министра внешних интересов, доверяет ли он полученной от американцев информации. Но министр, страшно мучаясь, так и не смог выдавить из себя ни слова и лишь утвердительно кивнул.

XXII

Пока в небесах хозяйничал Сол, выполняя намеченную программу, на Земле жизнь шла своим чередом. День похорон Дмитрия Владимировича был согласован и утвержден на самом верху. Все детали церемонии прощания были строго соблюдены согласно протоколу, прощание с лицом такого ранга с отступлениями от правил было недопустимо.

В просторном помещении с колоннами, где проходило прощание, царил полумрак и тихо играла траурная музыка. Гроб стоял на возвышении, обтянутом бордовым бархатом, и утопал в венках и цветах. Вдоль гроба с двух сторон тянулись ряды красных подушек. Лежащие на них ордена и медали покойного тускло поблескивали отраженным светом. Из одной двери помещения в другую в противоположной стене, мимо гроба с часовыми по углам, бесконечной, сильно разреженной цепочкой тянулись привезенные на служебных автобусах слушатели и курсанты военных училищ и академий. Они держали фуражки на согнутой в локте руке козырьком вперед и изображали скорбь. Поравнявшись с гробом, кидали серьезные равнодушные взгляды в сторону напудренного лица покойного, чей ярко освещенный профиль рельефно высился над атласной подушкой. Потом, выполнив то, для чего были привезены, исчезали в проеме выходной двери, надевали головные уборы и, окунувшись в повседневную жизнь, забывали покойника навсегда.

В помещении с колоннами, кроме живой цепочки военных, бесшумные, как тени, сновали члены похоронной команды. Их легко было отличить по красно-черным повязкам на левом рукаве. Они отвечали за все: за пополнение очереди из вновь привезенных курсантов и офицеров, за скорость прохождения мимо гроба, за своевременную и правильную смену часовых, за непрерывность траурной музыки и, наконец, за самое главное – за встречу высоких чинов.

Когда прибывал такой чин, руководитель похорон подходил к Ларисе Васильевне, сидящей с сыном у гроба, на ухо коротко и тихо представлял ей очередного начальника и тут же отходил в сторону, чтобы ничем не помешать их общению. Но такого обхождения удостаивались немногие лица – лишь имеющие по своему статусу право на личный контакт с вдовой. После этого к Ларисе Васильевне приближался только что представленный господин в военном или штатском платье, произносил слова соболезнования и затем пожимал вдове руку, если считал для себя это возможным. Иногда среди представляемых оказывались знакомые ей люди. Они после слов сочувствия ненадолго садились рядом с ней, в молчании отбывали положенное время и затем незаметно уходили, освобождая место следующим.

Лариса Васильевна не плакала, но иногда прикладывала платок к глазам. Представляемые ей люди нисколько ее не интересовали. Она не слушала, что они ей говорили, и все время думала только о том, как будет жить дальше в полном одиночестве. Никого, кроме сына, у нее не осталось. Но отношения с сыном не сложились, не наполнились уважением и заботой друг о друге, поэтому рассчитывать на его участие в собственной жизни не приходилось.

Время текло слишком медленно.

Бесконечное мелькание незнакомых людей утомляло Ларису Васильевну. Она тяготилась происходящим вокруг и периодически уходила в специально оборудованную для отдыха комнату. Сын тоже мучился и оживал лишь тогда, когда с интересом разглядывал представляемых матери людей и пытался понять, кто из них очень важная персона, а кто – не очень важная.

Наконец прощание закончилось.

Затем на кладбище под духовой оркестр, со стрельбой и маршировкой вышколенных солдат, прошли собственно похороны.

Когда закончились собственно похороны, в большом роскошном ресторане начались собственно поминки. «Пожалуйста, последи за мной, – попросила Лариса Васильевна сына. – Сегодня я себе, к сожалению, не принадлежу».

На поминках собралось много однокурсников Дмитрия Владимировича по военной академии, в которой он учился курсантом. Сначала они держались официально и внимательно слушали траурные речи государственных мужей первой величины, отдавая должное высокому военному статусу почившего товарища. Но через некоторое время, изрядно выпив, сгруппировались в междусобойчик, отделившись от остальной части гостей. И после этого никто из них уже не вспоминал ни Димкиных, ни своих, у некоторых немалых, должностей и званий, не рассказывал про сегодняшнюю, двинувшуюся на закат, собственную жизнь. А вспоминали они курсантские годы, когда были молоды и счастливы и весь мир был у их ног, когда хотелось всего и сразу, когда в галифе никогда не задерживалось больше мятой трешки, но зато всегда топорщилось желание. И никакой бром, регулярно подливаемый в столовский компот для успокоения не находящих себе достойного применения растущих организмов, не мог справиться с прущей наружу мужской силой.

Лариса Васильевна достойно выдержала этот суетный тоскливый день. На поминках она почти не говорила, лишь внимала чужим речам и исподволь соотносила услышанное с правдой.

После поминок сын отвез ее домой, но побыть с матерью не захотел, уехал по своим делам. Лариса Васильевна не стала его останавливать, она давно уже привыкла к его черствости. Пройдя к себе в спальню, сбросила на пол траурные одежды, надела яркий халат и села перед зеркалом. Затем привела в порядок прическу, припудрила лицо под глазами и вокруг носа, подкрасила губы и потом, разглядывая себя и разглаживая морщины на шее, курила и выпивала рюмку за рюмкой.

Далеко за полночь, будучи совершенно пьяной, она, шатаясь, добралась до кровати, упала на подушки и забылась тяжелым дурным сном.

XXIII

О том, что со следующего дня на всей территории страны строго-настрого запрещается не только ездить по встречной полосе, но и проезжать на красный сигнал светофора, телевизоры начали информировать россиян вечером накануне дня предполагаемой атаки инопланетян. Одни водители, не нарушающие Правила дорожного движения, радовались, что в стране появился неподкупный и справедливый гаишник с неограниченными полномочиями. Другие же, привыкшие класть на все с прибором, нисколько не верили, что можно охватить контролем такую огромную страну, как их Россия; они традиционным образом посылали инопланетян (как, впрочем, и всех в подлунном мире) к такой-то матери и, как всегда, уповали на авось.

Как раз в это время в одной из компаний сахалинские рыбаки-браконьеры баловались водочкой, закусывая свежей икрой, и в промежутках между короткими тостами типа «Чтоб не сорвалось!» поглядывали в телевизор.

– Слышь, как обложили нас, хуже рыбнадзора, мать их, – сказал один из них, поднимая стакан. – Ну, ничего, мужики, как говорится, держись за авось, поколе не сорвалось.

– Да не ссы, рыбачок. Скоро собьют их наши доблестные ракетчики, – отозвался другой браконьер, отправляя в рот столовую ложку красного пупырчатого месива. – Еще подавится вражина лососевыми потрохами, коли вздумал Россию-матушку на свой манер уму-разуму учить, – вот увидишь!

На следующий день Сол по заведенному порядку начал поутру с востока, с Южно-Сахалинска. Все у него было готово: система настроена на объекты-нарушители; шаблон системы вооружений «Красный свет» успешно прошел испытания.

Первой остановленной машиной оказалась праворульная «Тойота», под потолок забитая ведрами с красной икрой. Водитель торопился на военный аэродром, чтобы отправить икру последнего нереста транспортным самолетом на большую землю, так что красные светофоры проскакивал ничтоже сумняшеся: на Сахалине стояла августовская жара, а икра жары не любит. Почувствовав вдруг неприятный удушливый запах, водитель начал кашлять и, матерясь, вылез из машины. Пока осматривал ее, стал свидетелем двух хлопков и оседания машины к земле. После этого долго и страшно хрипел в небо вздувшимся от ненависти горлом что-то такое про лососевые потроха и непобедимую матушку Россию.

Активная фаза операции по шаблону «Красный свет» продолжалась три дня. Лишь на третий день под неумолимым давлением обстоятельств угомонились почти все автомобилисты; обойденные вниманием Сола в первый раз, особенно долго упорствовали автолюбители Западной Сибири, но и они смирились с неизбежностью.

Количество поврежденных за эти дни машин и произнесенных в сторону неба проклятий не поддавалось точному подсчету. Движение в крупных городах было полностью парализовано. Эвакуаторы работали бессменно круглые сутки, зарабатывая за день до миллиона рублей. За их услуги на дорогах происходили массовые драки. То же самое творилось и в автомобильных сервисах. Народ простаивал в километровых очередях на станциях шиномонтажа и менял летнюю резину на зимнюю – у кого была. Других вариантов не существовало: не то что летней – зимней резиной не торговал никто по причине ее отсутствия.

После проведенных Солом операций общая ежедневная сумма взяток по стране, оседающая в карманах гаишников, сократилась в тринадцать раз. Гаишники стали возвращаться с дежурства со смешными деньгами, чем сначала озлобили свое начальство, а после огорчили своих жен, детей и подруг. Такой неожиданной пощечины судьбы и перестройки материальной стороны их жизни гаишники вынести не могли. Они в буквальном смысле озверели и начали нещадно штрафовать автомобилистов за парковку на газонах, за выезд на тротуар, за непристегнутый ремень безопасности и за выброшенный в окно окурок.

Президент перестал собирать бессмысленные совещания силовиков, на которых потерял всякую надежду. Он, как всем показалось, немного печальный, выступил по ТВ перед гражданами страны, на этот раз ничего не обещая и лишь призывая россиян не нарушать Правила дорожного движения. «Правила дорожного движения – это тоже закон. А закон одинаков для всех. На дорогах мы все равны», – в заключение с пафосом сказал он, обрадовав одних водителей и огорчив других.

XXIV

Все эти дни весь мир неотрывно следил за тем, как разворачиваются события в России. Положение складывалось настолько бедственное, что ЕС принял решение выделить восточному соседу гуманитарную помощь в виде трехсот пятидесяти тысяч пар автомобильных покрышек.

Россия покрышки нехотя приняла, как принимают не заказанный, но навязанный сервис, идя навстречу обслуживающей стороне. А чтобы граждане великой страны не чувствовали себя попрошайками, по ТВ толково объяснили, что это нормально – принять покрышки за просто так, без денег, и напомнили телезрителям, что Россия тоже посылает нуждающимся одеяла и палатки.

И вот настал тот долгожданный день, когда в Россию потянулись вагоны, набитые гуманитарной резиной. Лакомый кусок был настолько велик и привлекателен, что очень быстро обнаружилось несметное количество чиновников – от мелких таможенных клерков до губернаторов, министров и депутатов всех мастей, – желающих отщипнуть от него хотя бы малую толику. Испытывая аналогичные чувства и предвкушая легкую добычу, бизнесмены всех калибров тоже развили неслыханную активность, ища короткие и необременительные пути доступа к гуманитарным покрышкам. Спастись от этого полчища предприимчивых бизнесменов, действующих в тесной смычке с полчищем предприимчивых чиновников, было практически невозможно.