За окном была уже весна. Миновал целый месяц, как мы расстались с Дашей. Но вестей от хантов все еще не было. Отец успокоился и перестал мучить себя ожиданием. Для меня же каждый день без Даши был пыткой. Отец часто меня ругал, что я впадал в уныние и опускал руки.
– Как бы там не было, не забывай, что ты мужик!
Я только молчал в ответ и по-детски шмыгал носом.
– Что с тобой? Противно смотреть. – Говорил он. – Расквасился как баба! – Упрекал он меня, стараясь побольнее задеть за живое.
Но я продолжал молчать в свое оправдание, а отец заводился еще больше и приводил мне всякие жизненные ситуации…
Потеряв терпение, он произнес:
– Все, одевайся, пошли со мной.
– Куда?
– На кудыкину гору!..
Во дворе, едва поспевая за отцом, я позвал собаку.
Она не объявилась, и я спросил:
– А где Белка?
– Гуляет! Мы теперь взрослые стали – самостоятельные! – Съязвил отец и прибавил шагу.
Мы прошли двор и остановились у сарая. На зиму он превращался в мастерскую. Здесь отец мастерил всякие приспособления для рыбалки и охоты.
У входа отец задержался и сказал:
– А знаешь, я поначалу тоже загорелся предложением хантов, а потом успокоился и занялся делом. И ты веришь, помогает!..
Отец открыл сарай, и мы вошли в мастерскую. В центре стояли новые сани, очень похожие на те, что притащил волк в день расставания с Дашей. Я вспомнил, как отец сразу оценил достоинства этого изобретения хантов. Это были таежные нарды, которые имели большое преимущество перед нашими санками. Тогда отец и взял себе это на заметку, а теперь он с гордостью демонстрировал мне свое детище.
Я подошел ближе и, рассматривая изделие, произнес:
– Вот это санки! Ну ты даешь, батя!
– Ну, во-первых, это не санки, а нарты, а во-вторых, даю не я, а наши друзья с болота – я только скопировал их изделие.
Он невольно напомнил мне о Даше и мне стало грустно и не по себе. К горлу подкатил комок, и я вышел из мастерской.
– Ты куда? – Окликнул меня отец. – Ты еще упряжь не видел!
Взяв себя в руки, я вернулся в мастерскую, а отец, заметив мое настроение, сменил тему.
– Что же ты, сынок, так убиваешься?
Он подошел ко мне и заглянул мне в лицо.
Тяжело вздохнув, он сказал:
– Я тут подумал, сынок, а давай-ка мы денек другой подождем, да пойдем сами к ним, без приглашения. А чего? Как ты думаешь?
Я украдкой посмотрел на отца.
Он расхаживал по мастерской и рассуждал:
– Может что-то случилось, может они передумали? Ты согласен со мной? – Спросил он.
Я кивнул головой, а он, закрыв сарай, свистнул собаке.
Белка не откликалась, и отец выругался:
– Вот шельма! Ну, придешь ты домой…
Ночью, когда мы уже легли спать, отец вдруг заговорил:
– Вот ты, Витя, думаешь, что я сухарь, ничего не понимаю и не чего не чувствую. Нет, сынок, ты ошибаешься. Все я понимаю и все чувствую. Я ведь, Витя, тоже любил… Я считаю так, если это любовь, то ей не страшны ни расстояния, ни разлука. Все будет хорошо, если это настоящая любовь.
– А разве бывает другая любовь? – Спросил я.
Отец промолчал так и не ответив на мой вопрос.
В печи потрескивали дрова, а тусклый свет лампады освещал лики Святых своим маленьким фитильком.
Пауза затянулась, и я спросил:
– Батя, ты что уснул?
Он ответил не сразу.
Кашлянув в кулак, он сказал:
– Душу ты мне растревожил. Какой теперь сон? Я свое вспомнил.
Отец привстал с кровати и продолжил:
– Я ведь тоже был молодым и тоже влюблялся, а иногда мне казалось, что и любил… Только не сразу я разобрался в своих чувствах.
Отец умостился удобней на постели и продолжил:
– Помню, как-то рыбачили мы с пацанами на речке у самых порогов. А река там быстрая, вода холодная. Веревка не выдержала напора течения и оборвалась. Нас и понесло прямо на камни. Мальчишки, что со мной были, оказались порасторопнее меня – с лодки попрыгали, а я в ней по порогам… Лодку разбило, а меня в реку от камня, до камня. Где головой стукнусь, где ногой. Ну, все думаю, конец тебе пришел Иван Андрианович. Тело все болит – руки не поднять, воды наглотался до рвоты, а от холода судорога ноги сводит. Чувствую, что теряю сознание, когда слышу чей-то голос. Оглянулся девчонка подплывает, маленькая такая, но шустрая. Схватила меня за одежду и к берегу. Вытащила меня и спрашивает, что, да как? А я и слова сказать не могу, от холода зуб на зуб не попадает.
Кое-как добрались мы к ней до дома. Благо, что деревня ее рядом была. А деревня-то – так одно название. Рыбаки в ней жили, да охотники, а сама она неизвестной породы, то ли татарка, то ли нанайка, то ли еще кто?.. Помню, что звали ее Раис. Вот она и повела меня к себе в землянку. А там тепло, уютно и мятой пахнет.
– Сейчас я тебя лечить буду. – Заявила она с порога. – Утром, как новенький будешь!
Раздела меня догола и уложила в постель. Потом дала какой-то настойки и ко мне под одеяло…