На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь

После уничтожения вражеских узлов обороны дело пошло веселее, и следующие два квартала мы захватили сравнительно легко. Увидев расправу над танками, немецкие солдаты, которые еще продолжали кучковаться в этом районе, предпочли отойти. Разрозненные группки фрицев, о которых докладывали бойцы, хаотично двигались в разных направлениях. Одни отступали к центру на соединение с основными силами, другие, наоборот, пытались вырваться из города. Чувствовалось, что единого командование у них уже не осталось.

На перекрестках теперь уже стояли наши орудия и пулеметы, пресекая попытки фашистов перебежать через улицу. Я видел, что некоторым это даже удавалось. Но большинство немцев, попытавшихся это сделать, остались лежать на дороге, срезанные пулеметной очередью. В связи с нашими успешными действиями появилась новая проблема. Сообразив, что Торопец окружен советскими войсками, и видя наше полное преимущество и в численности, и в вооружении, самые расторопные немцы стали бросать оружие и поднимать руки. Если раненых врагов мы просто добивали, чтобы они не могли выстрелить нам в спину, то с добровольно сдавшимися так поступить мы не могли.

Неожиданная помощь пришла со стороны местных жителей. Наблюдая из подвалов за ходом боевых действий, они заметили, что на улицах валяется немало бесхозного оружия, и поспешили подобрать его. Те торопчане, которым не досталось винтовок, подходили к нам и спрашивали, чем можно помочь. Отобрав несколько мужчин покрепче и поставив их под командование легкораненого бойца, мы поручили им отконвоировать пленных в тыл. Немцы чувствовали, что местное население, над которым они еще недавно издевались, не питает к ним никаких добрых чувств, и вели себя как паиньки.

Других добровольных помощников мы отправили таскать боеприпасы и помогать раненым. Несколько девушек-комсомолок заявили, что они умеют стрелять из винтовки, и на этом основании потребовали дать им оружие. Одна даже предъявила значок ворошиловского стрелка. Не выдержав настойчивого напора, я разрешил снайперше прикрывать второстепенное направление, выделив сектор для стрельбы, а ее разочарованным подругам пришлось довольствоваться должностью санитарок.

Несмотря на то что полоса наступления сузилась, бойцов почему-то все равно не хватало. Рядом со мной находилось одновременно не больше двух-трех человек. Это едва не стоило мне жизни, когда я в очередной раз менял позицию. В качестве следующего наблюдательного пункта была выбрана угловая квартира на втором этаже, где окна уже были заложены мешками с землей и заставлены мебелью.

Подкрадываясь между заборами и деревьями к нужному дому, мы не замечали ничего подозрительного, как вдруг короткая очередь заставила споткнуться бойца, идущего первым. Машинально выхватив из подсумка гранату, я бросил ее в ближайшее окно, не заложенное баррикадой, рассчитывая, что оно выходит в ту же комнату, где находится невидимый стрелок. За полсекунды до этого туда влетела «лимонка», брошенная вторым бойцом. Дикий, полный боли крик, последовавший за сдвоенным взрывом, подтвердил правильность наших расчетов.

Сколько врагов еще могло скрываться в здании, было неизвестно. По-хорошему нам следовало вернуться назад и позвать кого-нибудь на помощь. Но если мы отойдем от дома, то немцы, находящиеся в нем, легко смогут нас перестрелять. Поэтому ничего не оставалось, как попробовать ворваться внутрь. Мы с Филатовым, так звали уцелевшего бойца, не стали подходить к раненому, который уже успел откатиться к стене, а решили обогнуть дом с другой стороны. Оставалось надеяться, что многочисленная группа фрицев просочиться сюда не смогла бы, а нескольких человек недостаточно, чтобы занять круговую оборону.

Низко пригибаясь, чтобы нас не было видно из окон, и стараясь ступать как можно тише, мы обогнули угол и вышли к входной двери. Для большей эффективности желательно было ворваться внутрь сразу в двух местах. Бойцу я кивнул в сторону окна, оставив дверь себе. Вытащив гранаты, мы, не вставая, синхронно закинули их внутрь и зажали уши в ожидании близкого взрыва. Сразу, как только над головой пролетели какие-то обломки и последние осколки стекол, еще остававшиеся в раме, красноармеец запрыгнул внутрь, воспользовавшись моим плечом в качестве ступеньки.

Не желая отставать от него, я вбежал внутрь, щедро поливая все углы из автомата. С Филатовым мы встретились в коридоре, заваленном обломками мебели. Никого не обнаружив, в смысле живых, мы начали осматривать все комнаты, которых на первом этаже было только четыре. На этот осмотр нам понадобилось еще две гранаты и по одному магазину патронов.

Теперь оставалось проверить второй этаж. Выходить на лестницу, которая туда вела, было опасно, но другого выхода не оставалось. На мои способности гранатометчика надеяться на приходилось, поэтому роль швырятеля колотушки досталась Филатову. Встав под лестничным проемом, он выдернул запальный шнур и, досчитав до трех, выскочил вперед. Зашвырнув гранату на второй этаж, боец быстро юркнул обратно. Как только наверху грохнуло, наступила моя очередь выскакивать на лестницу. Я выпустил большую часть магазина в облако пыли и дыма, появившееся на месте взрыва, и, стараясь ступать как можно тише, прошел вперед. Впрочем, с таким же успехом я мог демонстративно топать, как слон. Взрыв в помещении, даже не полностью замкнутом и имеющем оконные проемы, гарантированно оглушит любого человека, находящегося поблизости.

Пыль стояла столбом, сильно ограничивая видимость, но планировка дома была достаточно простой. Здесь должен находиться угловой зал с окнами, выходящими на дорогу. Он представлялся наиболее подходящим местом для организации засады, устроенной немцами, поэтому поиски нужно было начинать с него. Глухой взрыв, донесшийся, видимо, с улицы, подтолкнул нас к дальнейшим действиям. После оживленного, но бесшумного диалога, состоявшего из размахивания руками и мотания головой, мы с Филатовым распределили обязанности. Мне предстоит закинуть гранату в помещение, а ему прикрывать меня сзади.

К счастью, дверь была открыта, вернее, она отсутствовала, и, подкравшись к ней поближе, я зашвырнул туда последнюю оставшуюся «лимонку», после чего тут же отскочил за угол, чтобы переждать взрыв в безопасности. Теперь следовало ворваться в комнату, стреляя во все стороны из автомата, но что-то меня останавливало. Я нерешительно топтался на месте, прислушиваясь к доносящимся из-за дверного проема шорохам и раздумывая, как лучше поступить. Конец моим сомнениям положил хлопок гранаты, раздавшийся из комнаты. Он заставил меня вскинуть автомат и дать очередь из-за угла раньше, чем я задумался, кто же это пришел мне на помощь. Тут в комнате снова рвануло, на этот раз сильнее, так что я буквально оглох. Но зато не приходилось сомневаться, что фрицев там хорошенько посекло осколками, и теперь мне можно входить.

И действительно, два тела гитлеровцев, валявшихся на полу, еще подавали признаки жизни, но сопротивляться уже не могли. Судя по всему, один из солдат выдернул запальный шнур из своей колотушки, но бросить ее уже успел. Большое время сгорание запала немецкой гранаты, и колпачок, на отвинчивание которого нужно было тратить время, подвели своих владельцев. Швырни они ее сразу, то я успел бы отскочить за угол. Поэтому им пришлось выждать перед броском несколько секунд. А в бою эти секунды решали, кто погибнет, а кто останется жить. Пока мы исследовали здание, раненый боец, оставшийся во дворе, лежал, зажимая рукой рану на бедре, свободной рукой держа наготове автомат. Когда на землю рядом с ним упала брошенная из окна колотушка, он подполз к ней и, с трудом дотянувшись, отбросил ее подальше. Этот взрыв и привлек мое внимание, а когда я подстрелил немцев, они вдобавок подорвались на своей же гранате.

Тем временем подошла группа бойцов из стрелинского взвода. Сержант послал их проверить, что за стрельба началась у него в тылу. Теперь ситуация окончательно стабилизировалась, и можно было занимать выбранную позицию.

Устроившись, наконец, в наблюдательном пункте, доставшемся с таким трудом, я начал оценивать обстановку. Хотя для меня казалось, что к этому дому мы подошли очень давно, но на самом деле стычка заняла всего несколько минут. За это время существенных изменений не произошло.

И тут в привычные звуки боя – треск пулеметов, хлопанье пушек, разрывы гранат и буханье снарядов, вплелся очень неприятный гул. Он был еле слышим, но почему-то грохот сражения его не заглушал. Я никак не мог сообразить, что это такое, но тут громкий крик «воздух» разрешил этот вопрос. Вскоре стало ясно, что к городу подлетает не меньше двадцати «юнкерсов». Но на этот раз фашистские стервятники припозднились. Наши войска слишком далеко ушли от мест сосредоточения перед атакой, куда сейчас вываливались бомбы. Похоже, что корректировщика с рацией у врага не осталось, а самостоятельно определить с воздуха, кто есть кто, в этой мешанине было невозможно.

Заметив, что бомбы взрываются на пустом месте без всякого толка, немецкие пилоты попробовали найти цели самостоятельно. Конечно, это было логичное решение. Вот только отличить своих от чужих по вспышкам выстрелов довольно проблематично. Ситуацию усугубляло то, что наши бойцы перестали стрелять до окончания авианалета. Немецкие же солдаты, приободренные внезапной помощью, наоборот, принялись палить из всех стволов с удвоенным старанием. Наверно, их забыли предупредить об отсутствии авиационного наводчика. То, что иногда нужно сначала думать, а уже потом стрелять, немцы убедились, когда на них посыпались бомбы. Постепенно по всему городу наступило затишье. Обе стороны усердно прятались по укрытиям, чтобы не давать повода к бомбежке.

Но сюрпризы в воздухе еще не закончились. До сих пор мне не приходилось видеть нашу авиацию, а теперь, когда она была не очень то и нужна, появилось сразу три истребителя. Обернувшись на радостный крик наблюдателя к другому окну, я поднял бинокль, гадая, смогу ли отличить на большом расстоянии МиГ от «Яка». То, что это ни то и ни другое, стало ясно сразу. Древние бипланы с изогнутыми крыльями могли быть только «Чайками». Интересно, как они смогли уцелеть в горниле войны?

Несмотря на маленькую скорость и слабенькое вооружение, И-153 смогли задать немцам жару. Закрутив крутые виражи, они принялись расстреливать фрицев с разных сторон, не давая им времени опомниться. Сразу после начала стремительной атаки всполошившиеся «лаптежники» бросились врассыпную. Несколько особо упрямых попытались построиться в круг, за что тут же были наказаны. Не обращая внимания на удирающих бомберов, истребители дружно навалились на оставшихся и совместным огнем сбили одного из них. После этого у немцев героев уже не осталось, и через минуту над Торопцом не осталось ни одного вражеского самолета. С исчезновением «юнкерсов», затихшее ненадолго сражение возобновилось с прежней силой.

В то время как мы выкуривали немцев на своем участке, наши соседи справа прошли через Вознесенское кладбище и заняли западную окраину, застроенную в основном деревянными домами. Там они соединились с партизанским отрядом, который наше командование привлекло к штурму города. Теперь направление наступления изменилось, и мы развернулись фронтом на восток, чтобы освободить центр города. Прямо перед нами находилась церковь. Если верить карте, Казанская. Она возвышалась над окрестными домами и, естественно, немцы сделали ее своим опорным пунктом. Выбить их оттуда с ходу не представлялось возможным. Древнее здание, очевидно, построенное еще в допетровское время, хотя и было украшено красивым декором, но своим видом больше напоминало крепость. О его церковной принадлежности говорила только маленькая главка с луковкой, венчавшая крышу. Массивно-тяжелая, квадратная в сечении башня и толстые стены как будто специально планировались для обороны. Вполне возможно, что при его постройке действительно учитывалась такая возможность. Тогда недалеко отсюда проходил рубеж русских земель, и над городом постоянно висела угроза нападения поляков или шведов.

Собрав командиров взводов, я стал разрабатывать с ними план атаки.

– Может, запросить артподдержку, – предложил Кукушкин. – Здание высокое, корректировщику батареи оно должно быть видно, так пусть накроют его гаубицами.

Разрушать памятник архитектуры, переживший недавнюю борьбу с религией, очень не хотелось. Кстати, в этом небольшом городе, с населением всего пятнадцать тысяч человек, насчитывалось с десяток каменных церквей, хотя наверняка большинство из них было закрыто. Впрочем, разрушить его не так-то и просто.

– Нет, – отклонил я предложение младлея. – Эти стены 105-миллиметровые снаряды не возьмут. Придется брать штурмом. В принципе, ничего сложного. Согласно донесениям, там засело не больше пяти-шести фрицев. Установим пулеметы в ближайших зданиях и не дадим им даже носа высунуть оттуда.

Исправных пулеметов, относительно свободных и снабженных боекомплектом, нашлось целых шесть штук. Остальные были очень нужны на других участках, и снимать их оттуда не стоило, да и полдюжины вполне достаточно. Из тыла к нам все время приносили новые ящики с боеприпасами, так что патроны можно было не экономить. Пулеметчики держали под прицелом окна храма и придела, стреляя, как только замечали малейшее шевеление. Два ротных миномета засыпали минами подходы к храму. Вряд ли они могли нанести какой-нибудь ущерб немцам, но такая задача им и не ставилась. Дымом от взрывов мин заволокло окна, ограничивая фрицам обзор, а большего и не требовалось.

Под таким прикрытием десяток красноармейцев смогли подбежать к церкви. Минометный обстрел прекратился, но пулеметы продолжали строчить, перейдя на огонь длинными очередями. Окна были закрыты решетками, но подойдя к ним вплотную, бойцы смогли забросить в них гранаты. Сержант, руководивший штурмом, помахал над головой руками, подавая знак пулеметчикам, чтобы они прекратили огонь. Примерно полминуты ничего не происходило, но, судя по всему, сержант вел переговоры с оставшимися в живых немцами. Скорее всего, его лексикон ограничивался простейшими фразами, но этого оказалось достаточно. Сначала медленно открылась дверь придела, и оттуда на четвереньках выползла серая фигура немца. В бинокль мне было видно, что он весь вымазан в крови, и наверняка не только в чужой. Затем из другой двери, ведущей уже в основное здание церкви, вывалилась тушка второго немца, тоже явно не похожего на целого и невредимого.

Заходить внутрь сержант пока не спешил. Сначала внутрь полетела очередная партия гранат, а уже потом туда ворвались бойцы с автоматами. К счастью, никаких сюрпризов там не осталось, и вскоре в этом важном опорном пункте расположились наши пулеметчики.

Между тем наладилась ситуация и на левом фланге. Второй роте пришлось атаковать площадь, на которой находилось сразу два храма, чьи ступенчатые силуэты возвышались над домами метрах в трехстах от нас. Однако, после того как артиллерия подавила последний вражеский пулемет, немцы не стали там задерживаться и отошли.

Третьей роте, продвигавшейся справа от нас, пока еще не удалось завладеть мостом, но зато она могла держать под прицелом все подходы к нему. Так что фрицы не могли ни получить подкрепления с того берега, ни отступить.

Безысходность ситуации стала для противника очевидной, и постепенно перестрелка начала стихать. Бросая оружие, немцы выходили с белыми флагами и поднятыми руками. Мост через Торопу противник взорвать не успел, и наши разведчики спокойно перешли на южный берег реки. Согласно их донесениям, в заречной части города врагов уже не осталось, так что сражение можно было считать законченным.

* * *

После боя ординарец подвел ко мне интеллигентного вида человека средних лет, с висящим на плече трофейным карабином и держащим в руках старую «мосинку».

– Это товарищ Коробов, – представил он мне его. – Участник партизанского движения, кандидат в члены ВКПб и к тому же очень образованный человек. Рекомендую взять его к нам на должность политического руководителя.

– Подождите, пожалуйста, в сторонке пару минут, – обратился я вежливо к новичку, а Авдееву яростно зашептал: – Я не против того, чтобы взять его в отряд, но зачем нам политрук, мы же раньше обходились без него.

– Вы там за границей были не совсем в курсе происходящего, – терпеливо начал объяснять чекист, – и наверно, привыкли к распространенному клише о злобных комиссарах. Политруки заботятся о личном составе, а в бою вдохновляют бойцов своим примером. Пока рота была маленькая и командного состава не хватало, на отсутствие политрука внимания не обращали. Но теперь вам не отвертеться.

– А как же в других странах? Вот англичане обходятся без политработников, и ничего.

– Действительно, ничего, – фыркнул сержант. – После первых же сражений они пошли сдаваться или бросились бежать домой, хотя вместе с французами их было гораздо больше, чем немцев. Только представьте себе, всего за несколько недель полтора миллиона этих союзничков сдалось в плен. Вояки хреновы. И в Африке Роммель своими немногочисленными частями гоняет их в хвост и в гриву. Мы хоть и отступаем, но от превосходящих сил противника, в отличие от британцев.

– Ладно, пусть зачисляют Коробова в роту. Кстати, а почему именно его? Ведь мой замполит должен быть хорошо проверенным человеком.

– Есть целых три причины. Товарищ Коробов воевал в партизанском отряде и показал себя очень хорошо. Кроме того, как я уже сказал, он кандидат в члены ВКПб. Вот его кандидатская карточка, которую он сохранил даже в оккупации. Ну и наконец, товарищ Коробов по матери еврей. Так что в случае, если он попадет в плен, немцы почти стопроцентно не будут пытаться с ним сотрудничать, а сразу расстреляют. Мы, – это слово гэбэшник выделил, – стараемся по возможности ограничить ваш круг общения. Особенно с командирами, которые в случае попадания в плен будут тщательно допрашиваться врагом. Так что такой надежный человек как раз подходит на эту должность.

– Значит, они стараются, чтобы я поменьше контактировал с нашими офицерами? Так вот почему из всех артиллеристов я все время сталкиваюсь именно с Гусевым. Действительно, мог бы и раньше сообразить, что это не случайность.

– Ну ладно, зачисляйте его в штат, но сразу предупреждаю, пусть в мои дела не вмешивается, и всякими там политинформациями красноармейцев не загружает.

Коробов вкратце рассказал нам, что творилось в захваченном фашистами городе. Пять дней назад немецкий комендант приказал переселить всех евреев в один квартал и заставить их носить нарукавные знаки. Что должно было последовать дальше, мы все прекрасно понимали. Там, где у немцев имелось достаточно времени, все еврейское население уничтожалось полностью. На самого Коробова никто не настучал, хотя он проходил у фашистов сразу по двум статьям – и как еврей, и как партиец. Отчасти это произошло, потому что он работал учителем и пользовался большим уважением. А отчасти из-за того, что внешность и фамилия у него были самые что ни на есть обычные. Свою национальность, которая значилась в паспорте и соответственно во всех списках, он указывал по отцу – «русский».

– А как же немцы тогда узнают, что вы еврей и что с вами сотрудничать нельзя?

Политрук с чекистом смущенно переглянулись.

– Ну, как бы вам это сказать поприличнее, – замялся Авдеев. – Для этого фашисты проводят, так сказать, медосмотр пленных.

– И что?

Коробов слегка покраснел и быстро затараторил:

– Это еще до революции было. И моего согласия не спрашивали. Да я вообще тогда еще младенцем был.

Только теперь я наконец додумался, в чем тут дело. Если человеку делали обрезание, то с точки зрения фашистов его надо уничтожить, и никакие документы тут ничего не докажут.

Охрану города возложили на другие части, а нам предоставили право отдохнуть. Пасмурная погода, стоявшая сейчас, авианалетам не способствовала. Поэтому вместо того чтобы спрятаться в подвале, мы заняли спортивный зал школы и собрались предаться любимому занятию солдат всех времен и народов, то есть вздремнуть. Отсутствие стекол в окнах нам не только не мешало, но даже успокаивало, так как позволяло держать под прицелом окрестности.