Иллюзия не реальной реальности

– А лодка где? – Мокрая одежда прилипла к телу. Меня знобило от холода и от перенесённого потрясения.

– После пошли греться, сушиться. – Дрожа от холода, дядя Алексей стал пробираться сквозь густые заросли кустов к нашему биваку. Выжали одежду, развесили возле костра сушиться. Вода в чайнике выкипела, эмаль накалилась докрасна. Я снял его с огня, навалил дров в костёр. Хотел было вновь набрать в чайник воды.

– Ты погоди, Саня, пускай остынет, а то эмаль вся потрескается, – остановил меня дядя Алексей. – Чайник-то у нас как новый стал. Вся многолетняя копоть обгорела.

– Дядя Лёша, что произошло? Почему ты в воде оказался?

– Алёша я, Саня, – рот открытый. – Это у него любимая присказка. Когда сделает что-нибудь не так, таким образом обругает себя. – Подплыл к сети – поплавки утоплены. Потянул за бечеву – не идёт. Думаю – корягу подцепил. Сильней потянул, лодка над сетью встала. Сеть на поверхность поднялась. Осветил – ничего себе коряга, таймень килограммов на пятнадцать. Я за нижнюю бечеву взялся, ну, чтобы мешком, чтоб не ушёл. Лежит на сетке у самой поверхности, плавниками шевелит, жабры раздул. А я, Алёша, думаю – уйдёт же. Дай, думаю, я его за жабры схвачу, надёжней будет в руках-то у меня. Ну и схватил, а он как дал хвостом – и в воду. Я не ожидал, следом полетел. Мощный, чёрт, оказался! Лодка на дыбы, черпнула через край до бортов. Под воду пошла. Хорошо, что в сетке не запутался. Вот Алёша так Алёша.

– А чего к берегу не плыл?

– Так я плавать не умею! Плыл как мог, – смеётся.

– Не может быть! Всю жизнь рыбачишь и плавать не умеешь? – поразился я, не веря ему.

– Да как-то не пришлось научиться.

– Как ты один рыбачишь, не боишься? Не было бы меня, утонул бы?

– Нет, не утонул бы. По дну вышел бы. Берег-то рядом, – со смехом рассуждает Алексей Прокопьевич.

Обогрелись, обсушились, на сон клонит. Стало светать. В тёплую ночь одежда высохла у костра быстро.

– Надо лодку искать, – озабоченно произнёс я, сопротивляясь наваливающейся дремоте.

– А чего её искать? Тут метров с триста ниже по течению – перекат. Течение хоть едва заметное, поди, уже её там к отмели принесло.

Мне стало понятно спокойствие Алексея Прокопьевича. Так и оказалось. Дядя Алексей снял сети, покидали их вместе с рыбой в коляску, дома выпутаем ельцов. Этих легко выбирать из сети. Не окунь с острыми плавниками.

Домой приехали через сельмаг. Тётя Люба нажарила большую сковороду карасей в сметане прошлого улова. Выпили, поели жареной рыбы. Замечательный этот жаренный на сметане до золотистой корочки карась! Хрустит корочка, что семечки на зубах. Мастерица тётя Люба жарить рыбу. Вкусно! Так и обожраться недолго. Выпитая водка, сытый желудок располагают к разговорам.

– Нужда заставила ловить рыбу, – рассказывает Алексей Прокопьевич. – Жили бедно, впроголодь, а рыба – всё же какое-то подспорье в еде. Рыбы в то время водилось много в речке. Хариус жирный, сытный. Тогда ещё ГЭС не было. Река текла по старому руслу. Тут вот мельница стояла. Пацаном лазил с острогой по корягам, высматривая рыбу в воде под ними. Возле мельницы хариус косяками ходил. Наколешь с десяток, домой несёшь, содрогаясь от холодной сырости, вымокнешь же весь. Дома выпотрошишь на скорую руку, солью посыплешь и за милую душу уплетёшь с ребятами прямо сырую. Потом война. Призвали нас, безусых, бестолковых. Толпимся на станции, что бычки колхозные. Глаза пялим вокруг. Что мы видели? Распихали по вагонам. Затрамбовали, что селёдку в бочку. Отправили на Восток, – Алексей Прокопьевич задумался, сменил тему. Не хотел он рассказывать про войну.

– Дядя Лёша, удивляюсь твоим зубам – белые, ровные, красивые. У тебя улыбка, как у Гагарина. Как тебе удалось сохранить зубы в отличном состоянии? Я вот ноги сегодня остудил, зубы разболелись. Опять крошиться начнут, полетят моментально.

– Конечно, красивые, – сказал Алексей Прокопьевич и быстро нижнюю, верхнюю челюсти одну за другой выкинул изо рта. Показывает мне на протянутой ладони протезы:

– Вот они, мои зубы. Я свои зубы на войне разом оставил.

– Как это?

– В атаку пошли. Японец бьёт пулемётной очередью из дота. Мы с товарищем обошли с тыла. Я в дверной проём гранату бросил. Алёша, рот-то открытый. Стою, заглядываю, жду, что будет. Как даст! – дядя Алексей проводит ладонью от подбородка ко лбу, запрокидывая голову назад. – Всё, отвоевался Алексей Прокопьевич. Когда пенсию хлопотал, инвалидность, вторую группу, дали. Любе добавили, как жене инвалида войны, пенсию за уход. Кто же знал, мог бы раньше инвалидность получить.

Алексей Прокопьевич закурил, смолк. Заметно воспоминания растеребили его душу. Замолчал и я, ожидая продолжения истории. Только продолжения не последовало.

– А что, выпить-то у нас хрен да хрен? – встрепенулся он, встал, достал деньги. – Сгоняй-ка, Саня, в магазин. Купи ещё одну бутылку водки.

Я, сам того не желая, потревожил его прошлое. Так узнал про короткий эпизод боя кавалера ордена солдатской Славы дяди Лёши. Светлая Алексею Прокопьевичу память!

Скотина слов не понимает

Вера с мужем Николаем шли по улице, обсуждая только что просмотренный в кинотеатре фильм. Сумерки заполняли город. Медленно разгорались уличные фонари. Вечерний воздух насыщался туманной сыростью. Высоко в сером небе тускло замерцали редкие звёзды. В окнах домов хаотично вспыхивал свет. Сверкая яркими красками, светились вывески и рекламные щиты. Редеющий поток машин освещал асфальт и выхлопные газы движущихся впереди машин. На перекрёстках ,не спеша, переливалась гамма светофоров. Контрастнее становились подсвеченные жёлтые стены зданий.

Вера в лёгком платье, пытаясь согреться, прижалась к мужу. Вошли в свой дворик. На детской площадке стоял в тусклом освещении рослый детина азиатской внешности и мочился в песочницу.

– Что вы делаете?! Как вам не стыдно?! Тут дети играют, малыши, – с негодованием возмутилась Вера.

– Закрой свой рот, женщина. Иди куда шла, – нагло, с хамской улыбкой осадил её мужик, повернувшись к Вере, демонстративно стряхивая последние капли. В его взгляде отражалось что-то звериное. Всем своим видом он демонстрировал силу и превосходство, пренебрежение к Вере и её спутнику.

– Я сейчас полицию вызову. Коля, ты что молчишь? – обратилась Вера к мужу. Худощавый Николай телосложением с подростка молча подошёл к нагло скалящемуся подонку и молниеносным ударом двинул кулаком в зубы. Тот от неожиданности взмахнул кверху руками и рухнул на землю. Лежал растерянный, распластавшись на спине, так и не успев застегнуть брюки. Вся спесь у хулигана улетучилась. Глаза выражали удивлённый испуг. На лице – жалобная, трусливая гримаса. Он превратился в затравленного зверька.

– Ты что, Коля! Зачем бить-то? Ты так можешь покалечить. Разве так можно? – отчуждённым голосом произнесла жена, присев возле очумелого мужика. Сочувственно поинтересовалась:

– С вами всё в порядке? Вы уж простите мужа, не сдержался.

– Господи! Да что с этим ублюдком станется? – сказал Николай. Убедившись, что трусливая наглость сломлена, муж повернулся и быстро зашагал к своему дому.

– Коля, ты что, не мог словами его осадить? Зачем же сразу бить-то? Ты своим поступком сравнялся с этим наглецом. Неужели не понимаешь? – скороговоркой выговаривала ему жена, семенившая следом. Подойдя к двери парадной, Николай повернулся к жене, глухо заговорил, чеканя каждое слово.

– Человечество веками, тысячелетиями вырабатывало законы, нравственные и моральные правила поведения, чтобы отличаться от животных. Чтобы не быть дикарями. Чтобы тихо и мирно сосуществовать между собой. Чтобы не быть… – Николай задумался и закончил тихим голосом, – он уже превратился в скотину, а скотина слов не понимает. Вот так-то, Верунчик. Я даже слишком всё хорошо понимаю. Они у себя всё обгадили, приехали к нам свои порядки устанавливать. Такие, кроме силы, ничего не уважают. Так можно весь мир обгадить, а потом-то что? Куда поедут гадить? Пойдём домой, сердобольная моя.

Николай улыбнулся, ласково взглянул на жену и обнял ее за талию. Свободной рукой открыл дверь, мягко подтолкнул супругу вперёд.

– А сами мы не гадим? – попыталась возразить Вера, слабо упираясь ножками. – Погляди, у нас все обочины дорог мусором завалены.

– В том-то и дело, что у нас своих засранцев хватает. Чему тут удивляться, мы сами – наполовину азиаты. А тут эти ещё усугубляют наш быт. Сами с собой не справляемся. К нашему берегу, кроме дерьма и мусора, ничего путного не пристаёт. Потому что берег такой. Мимо крутого берега мусор проносит, а на наш – всё дерьмо выплёскивается. Конечно, к нам едут и достойные люди, только всё меньше и меньше. Непривлекательные становимся, я бы сказал, даже опасные для порядочных мигрантов. Всё, Верунчик, забыли об этом. Ещё не хватало продолжать портить себе настроение.

– И то верно! В кино жизнь намного прекрасней, – Вера улыбнулась, что-то вспомнив, взяла Николая под руку. И они бодро зашагали по лестничному маршу.

Червь сомнения

Люди верят в то, во что им хочется верить. Даже тогда, когда это выглядит нелицеприятно.

С тех пор как Женька стал инвалидом, он начал задумываться о дополнительном заработке. На его пенсию по инвалидности не проживёшь. Тем более с семьёй. Случай подсказал. Пришёл проведывать Женю приятель Алексей, раньше вместе работали. Мимоходом в беседе спросил совета у приятеля. День рождения у жены скоро, хочет праздник ей устроить. Посоветовал Женя другу вдобавок оду написать в её честь.

– Я тебе что, Ломоносов или Державин – оды писать? Баба моя не царского рода. Не обучены-с мы ерундой маяться, – хохочет Алёшка.

– Может, она простолюдинка, только для тебя – царица. Королева твоя! Это надо понимать, балда! – шутливо укоряет Евгений друга. Женька за несколько минут сочинил поздравительное стихотворение и подарил Алексею. Тот остался доволен.

– Ты как Есенин! – похвалил он Женьку. – Если отмотать жизнь назад, ты бы стал поэтом?

– Я мечтал стать дирижёром. Мне нравилось махать палочкой, копируя увиденных по телику дирижёров, – Жека показал, как он это делал, – но увы! Исполниться мечте помешала одна загвоздка.

– Какая?

– Отсутствие напрочь музыкального слуха.

– Понятно. Выходит, стихи сочинять – это у тебя от безделья, – заключил Алексей.