Вкус детства

Вкус детства
Александр Власович Головко

Вкус детства – у каждого он свой. Это зависит еще и от эпохи, в которой живут ее герои. Моя эпоха – послевоенное время, разруха в стране, титанические усилия после войны, чтобы выжить… Многие тогда росли, как придорожная трава. Воспитателем была улица, а родителей заменяли казенные учреждения, как мне – детский дом. Наше поколение отстроило города, подняло экономику. Молодые влюблялись, создавали семьи, воспитывали детей. Сколько людей, столько и судеб. Автор этой истории рассказывает с болью, иногда с философским отстранением, а то и с юмором о своем неповторимом детстве. В нем – моменты коллективного портрета его сверстников и той эпохи. Читается легко и с интересом. Загляните в этот мир – он не оставит вас равнодушным.

Александр Головко

Вкус детства

Раннее детство. Конфета

Первое, что я вижу из раннего детства – свою улицу в посёлке, пролегающую вдоль реки Самары. Одноэтажные домики с палисадниками у фасадов, пыльная дорога летом и привычная грязь с лужами в непогоду.

В погожий весенний денёк я гулял на улице у калитки; мама белила в палисаднике фасад дома, смотрящий на дорогу одним окошечком, которое поблёскивало на солнце радужными зайчиками. Наблюдал, как мама ловко управляется с побелкой, и самому хотелось поработать щёткой. Мама отвечала, что мне этим ещё рано заниматься, но я продолжал канючить. Рассердившись, она сказала, что испачкаюсь, предложила найти другое занятие, а не то загонит меня домой. Насупившись, я стоял и не знал, чем заняться.

Напротив нашего дома скрипнула старая калитка, и появился соседский мальчишка, старше меня года на два. Он махнул рукой, подзывая.

Я обрадовался и побежал к соседу, который тут же заговорщицки спросил:

– Хочешь конфету?

В послевоенное время, да ещё в селе, дети не были избалованы лакомствами…

Он сбегал домой и, выйдя за ворота, вручил мне на зеленой крючковатой палочке нечто красное, изогнутое и утончённое на конце, сказав, что это сладкая конфета. Не ожидавший подвоха, веривший всему, что говорят, я смело откусил хвостик, чуть разжевал и….ай, ай!

Слёзы брызнули из глаз, во рту заполыхало адским огнём, я заревел во весь голос.

Соседа это развеселило, он расхохотался, показывая на меня пальцем, приплясывая и приговаривая: «Обманули дурака на четыре кулака!»

Через минуту прибежала испуганная мама. Увидев в моих руках стручок красного горького перца, сразу всё поняла и вырвала его из моих рук, отбросив в сторону. Быстро отвела домой и стала промывать водой нестерпимо горящий рот.

Так я получил свой первый в жизни урок коварства…

Крещение

Из того раннего периода жизни в памяти осталась и еще пара других важных событий.

Когда мы жили на Дальнем Востоке, то запомнились вечерние молитвы мамы под образами у коптящей лампадки, истовые поклоны.

Был ли отец верующим, я не знаю.

И вот наша набожная мама в один из церковных праздников решила нас с братом Славиком покрестить. Было мне тогда лет пять-шесть. По настоянию мамы, отец согласился на трудное по тем временам путешествие в церковь – с двумя малыми детьми в летнюю жару.

В памяти запечатлелась картинка: мы едем на телеге всей семьёй по оренбургской степи – степи моего детства. Была весна или начало лета, точно не помню, но всё цвело и благоухало. В тех краях уже к июлю неистовое солнце выжигало траву до обугленного состояния, особенно вдоль железной дороги Оренбург-Куйбышев (теперь – Самара). Рядом – асфальтовая трасса, появившаяся здесь гораздо позже. Тогда мы ехали по грунтовой проселочной дороге.

Мы тряслись по наезженной колее из красноватой суглинистой почвы. Путь лежал в село Платовка, где была церковь, до которого от нашего посёлка был день езды на лошади.

Помню, как я наблюдал природу – нескончаемую степь, небо без единого облачка, пение жаворонков, порхание бабочек и стрекоз. Потом спрыгивал с телеги, ловил кузнечиков и долго бежал, догоняя своих.

Хотя мы выехали из дома очень рано, но прибыли в село только к вечеру. На всю округу это была единственная церковь. Помню отца, мечущегося в поисках ночлега, поскольку уже темнело. Он не нашел дома, чтобы переночевать, поэтому мы разместились в каком-то большом сарае, где уже находилось много людей. Они лежали вповалку на земле: кто на соломе, кто на своих подстилках. Эти люди также приехали со своими нуждами: крестить детей, на исповедь, на венчание, приурочив события к церковному празднику.

Отец, долго не мудрствуя, по-крестьянски бросил на земляной пол охапку сена, и мы улеглись на душистой сухой траве. Я лежал и видел, как в распахнутые двери сарая заглядывала луна, наблюдал звёздное небо, ощущал запах остывающего знойного дня…

На этом воспоминания тают. Как крестили, что говорил батюшка, как возвращались из церкви, всё это кануло в небытие…

Не знаю почему, но правду говорят, что родная земля тянет к себе неодолимой силой. Без всякого преувеличения скажу, будучи более взрослым, когда приезжал на родину, словно крылья вырастали, хотелось кричать от переполняющего душу необъяснимого восторга. Так было и в последнее моё посещение родных мест в двухтысячном году… Нас с женой возил Володя – муж сестры Александры на своей машине к родственникам, по местам, где родились и жили их родители. Мы купались в озере на родине отца жены – Макара Елизаровича, побывали на Соль-Илецком озере, где ведется добыча соли и в котором невозможно утонуть, настолько оно соленое. Плавали в нем, принимая солевые ванны, заходили в кафе из чистой соли. На обратном пути в Новосергиевку, заехали к Виктору в Сырт, где пообщались часа два, затем он пригласил нас к столу. Мы сидели и говорили, говорили, вспоминая прежние годы.

Знал бы я тогда, что это была последняя наша встреча, задал бы множество вопросов о родителях, о том, что теперь не дает мне покоя. Глупая, самонадеянная беспечность, что мы почти вечны, что всё еще впереди…

Рождественские колядки

В те же годы запомнилось, как мы на Рождество ходили с ребятами нашей улицы по домам – славить Христа. Под предводительством старших гурьбой перебегали от двора ко двору. Смутно помню, как переживал, что не знаю слов рождественской песни. Мне кто-то сказал, что это не столь важно, главное, чтобы я открывал рот, делая вид, что пою.

И вот стучимся в очередной дом. Везде нас пускали на порог радушные хозяева. Ребята постарше с ходу бодро затягивали: «Рождество Твоя, Христе Боже наш…», малышня, и я в том числе, стояли в общей толпе и подтягивали за старшими. Каждого одаривали, чем могли.

После посещения нескольких дворов, наше пение стало уверенней, и гостинцы обильнее посыпались в карманы. Какие тогда были гостинцы, я плохо помню, кажется, это были кусочки колотого сахара, перепадали пирожки с мясом или капустой, а то – деревенская краюха хлеба, мелкие монеты, очень редко – конфеты. Всё равно, радости и счастья от этого было не меньше, не то, что у нынешней детворы, которую задаривают дорогущими современными подарками в огромных количествах. Святки для нас были настоящим праздником!

На нашей улице жила моя крёстная мать, хорошая женщина. Но то, что она хорошая, я понял гораздо позже, когда мы с отцом вернулись с Дальнего Востока после смерти мамы. Эта добрая тётя постоянно звала к себе, но я почему-то упорно не шёл, всё откладывал, стеснялся. Потом попал в детский дом.

После детского дома встретил её однажды в поселке. Мы с отцом, возвращаясь домой, задержались у киоска с пивом; он предложил мне – шестнадцатилетнему, уже работающему парню выпить по кружке пенного напитка. Мне пиво не понравилось – оно тогда казалось горьким, и я отказался. Отец удивился, а я пояснил, что в детдоме любил пить лимонад. Кстати, какой же хороший в то время был лимонад, нынешний и в подмётки ему не годится. С настоящим фруктовым сиропом и всего за три копейки стакан! Это казалось таким счастьем, а автомат – техническим чудом. Правда, пить его приходилось не часто: в деревне автоматов не было, а купить в магазине бутылку мы не могли, не было денег… Так вот, в жаркий летний вечер мы с отцом сидели на лавочке, он наслаждался холодным пивом, а в этот момент мимо проходила крёстная. Она узнала меня и, поприветствовав, обратилась к отцу: «Как же, Влас Николаевич, мой крестник вымахал, возмужал! На тебя очень похож – ну, просто копия!»

Повернувшись ко мне, внимательно стала разглядывать, посочувствовала, что мама Лена ушла так рано. Снова позвала к себе домой; я пообещал, но так и не собрался, думая, что ещё успею… Потом, когда уехал из тех мест навсегда, чувство вины меня долго преследовало. Почему не пошел к крёстной?

Только теперь понял, что останавливало меня. Ведь тогда в советской школе нас воспитывали атеистами, и я не понимал значение «крёстная мать». Если бы все же решился тогда пойти к этой доброй женщине, она бы многое мне рассказала о моей маме, её жизни, том времени, о котором ничего почти сейчас не помню. Как я теперь жалею, что отрезал себе этот путь. Теперь рад каждой крупице сведений, но узнать о своём прошлом не у кого…

Часто по неопытности мы разрушаем за собой мосты, а назад дороги нет…

Эх, саночки

Разница в возрасте у отца с матерью пятнадцать лет. Отцу было около пятидесяти четырех, а матери – тридцать восемь, когда появился я, а через четыре года – Славик.

У родителей до нашего рождения были свои истории: семьи, дети. Поэтому у нас со Славиком есть братья по матери – Виктор и Николай. А по отцу – сестра Люба и три брата (один из которых Алексей, имена еще двоих – не помню).

Мне было года три, это еще до рождения младшего брата, в Переволоцке с нами жили Виктор и Николай. Мама тогда с трудом управлялась с нами и по дому, и на подработке где-то успевала, чтобы прокормить ораву из пяти мужиков (отец входил в это число, хотя тоже работал). Старшие братья присматривали за мной, а потом и за братишкой. Но я этого не помню.

Гораздо позже Виктор в шутку рассказывал некоторые моменты из нашего детства, вспоминая дни совместного проживания с родителями. Вот один из них, который хорошо запомнился.

Сидеть со мной целый день дома братьям-подросткам было неинтересно. Хотелось на улицу, на реку, к друзьям.

Однажды в зимний солнечный денёк, когда родителей дома не было, Витя и Коля решили отправиться на горку покататься на санках.

Улица, на которой мы жили, пролегала вдоль реки Самары на возвышенном левом берегу. Когда-то в этом месте река текла широким и полноводным руслом. Со временем сильно обмелела, а от края воды до прежнего берега, сбегавшего пологой кручей, образовалась приличная коса, зараставшая летом травой, а зимой служившая полигоном для ребячьих игр.

Санки весело катились, братья о чём-то оживлённо разговаривали.

Вдруг Коля сообразил, что его руке слишком легко. Обернувшись, удивился: сани ехали полозьями вверх… без пассажира.

Тут брат понял, что я «потерялся» по дороге. Он крикнул Витьке: «Шурку потеряли, давай назад!»

Я свалился с санок недалеко, за поворотом дороги, лицом в снег. Хорошо, что был в полушубке.