Беседы о здоровье с профессором И. П. Неумывакиным

Но «фенибуту» все-таки повезло, он прошел испытание временем и его сейчас можно купить, если это потребуется. Но это редкий случай, когда средство, созданное для космической медицины, используется в медицине земной.

– А вот есть препарат «Цитохром С».

Я очень серьезно занимался этим препаратом. «Цитохром С» – это последний продукт цикла Кребса, это дыхательный фермент. (Цикл Кребса – это ключевой этап дыхания всех клеток, использующих кислород). Без «Цитохрома С» клетка нормально не работает.

Мы работали совместно с институтом гематологии в Ленинграде и разработали этот препарат. С его применением связана драматическая ситуация, произошедшая при совместном полете космических кораблей по советско-американской программе «Союз-Апполон». Космонавт Леонов в этом полете должен был умереть (по понятиям официальной медицины).

У космонавта Леонова во время физических нагрузок при работе на велоэргометре отмечалось снижение зубца Т, что свидетельствовало о некотором снижении трофики левого желудочка. У спортсменов это бывает, ничего страшного в этом нет. Перед полетом я предупредил Алексея Архиповича о том, что если с ним что-то случится в полете, то надо принять таблетку «Цитохрома С» и даже две сразу.

Немногие знают, что этот полет проходил драматически. За 2 часа до старта отказало телевизионное оборудование. Попросили Брежнева задержать старт на 2 часа, время еще позволяло, но он категорически потребовал провести старт в назначенное время. Специалисты подумали, что во время старта от динамических перегрузок и вибраций телевидение заработает, но этого не произошло. Космонавт А. Джанибеков стал искать причину на дублирующем корабле и нашел ее через часа 4. Дали команду космонавтам разобрать панели на корабле и устранить причину. Но это легко сделать на Земле, а там ведь невесомость. Чтобы открутить винты, надо быть акробатами, один крутит винты, а другой его фиксирует. Когда все починили, оказалось, что нет изоленты, и тут помогла моя аптечка, в которой был лейкопластырь.

Космонавты устали физически и психически, и у Леонова зубец Т пополз вниз. На уши были поставлены все кардиологи, но никто ничего разумного предложить не мог. Я в это время отдыхал, меня подняли, я сразу же врубился в проблему и сказал, что надо принять две таблетки «Цитохрома» С. На следующем витке зубец Т у Леонова уже стоял на месте.

После приземления корабля был разбор полета, и один проверяющий обнаружил, что «Цитохром С» (это своего рода витамин) еще не разрешен Фармкомитетом. Теперь представьте, что меня ожидало, если бы на этом фоне с космонавтом что-либо случилось.

После завершения полета все получали ордена и медали, а в отношении меня соответствующая служба рассматривала вопрос о наказании. Мне сказали, что я заслуживаю самого жестокого наказания за нарушения закона, в соответствии с которым я не должен был включать в аптечку и использовать «Цитохром С» до официального разрешения. Этого закона придерживался Бурназян, он был педант в этом плане.

Я говорил, что я спас космонавта и престиж Родины, так как не дал ему умереть во время полета. Мне сказали, что за это спасибо, но я нарушил закон. Я отвечаю, что закон плохой. А мне говорят, что 240 миллионов граждан СССР считают, что закон хороший, а вы считаете, что плохой. Так продолжалось достаточно долго, я жил в постоянном напряжении, но постепенно этот вопрос затух, а седых волос у меня добавилось.

Я рассказал Леонову об этом деле. Он стал ходить по всем инстанциям, и нужно было видеть реакцию этих людей, когда разъяренный Леонов говорил им, что я спас его от смерти и это их надо судить и наказывать за то, что они не понимают элементарных вещей.

Кстати говоря, нечто подобное случилось с одним из американских астронавтов на Луне. У них в аптечке были средства, которые купировали состояние астронавта. Не успели они вернуться на Землю, как американский Президент дал большое вознаграждение из личных средств врачу и тот затем стал руководителем ассоциации космической медицины США. Вот пример того, как в стране понимают важность и серьезность случившегося в космосе, и дают достойную оценку спасению астронавта.

А у нас в стране оценили по-другому. Да, я нарушил закон, но спас ситуацию, и вместо того, чтобы стать гордостью страны, стал обвиняемым в нарушении закона. Мне пришлось пережить и этот случай. После этого я сказал, что, пропади он пропадом, этот препарат и больше им не занимался. Правда, «Цитохром С» в жидком виде уже был разрешен, но таблеток до сих пор нет.

Позже американцы создали и сейчас продают «Коэнзим Q10», это тот же «Цитохром С». Но методика у них очень сложная, а у нас была простая. Мы могли бы своим препаратом завалить весь мир, заработать миллиарды. Но его нет, а есть «Коэнзим Q10» и мы его покупаем в нашей стране.

– А были ли в космических полетах случаи, когда космонавтам требовалась медицинская помощь?

Вы задаете мне пикантный вопрос. Медицинская помощь должна была оказываться, но я был против. У одного космонавта, военного, был хронический простатит, т. е. не в острой форме. Надо сказать, что он полетел по чьей-то протекции. Я предупреждал, что на 3–5 день у него будет тяжелейшее воспаление и обострение хронического простатита, но к этому не прислушались. Так и случилось. После этого уже не вмешивались в медицинские дела.

Больше проблем было с психологической совместимостью космонавтов. Я уже говорил, что в космическом полете важны взаимоотношения между людьми. Например, когда Комаров, Феоктистов и Лазарев готовились к полетам, они должны были работать как единое целое. Лазарев психологически не смог вписаться в команду, и за два месяца до полета вместо него из другой тройки космонавтов назначили врача Бориса Егорова.

То же самое случалось и в полете. На Земле людей отбирали, готовили и они летели. Днями, неделями, месяцами три человека находятся вместе в тесном помещении, друг о друге все знают. Кто-то из них храпит, у кого-то есть привычки, которые раздражают других. Это становится страшным мучением для мужчин. Там может быть все, что угодно. На первых порах возникали острые ситуации. Кстати, «фенибут» в этих случаях очень хорошо помогал.

Сейчас летать космонавтам стало проще, есть специальный канал психологической поддержки, врач может поговорить с каждым из них, а они могут поговорить с семьей и это успокаивает. Это серьезное подспорье для снятия психологического напряжения.

– А есть еще какие-то методы и устройства, которые были созданы для работы в Космосе и могли бы использоваться на Земле, но из космической медицины в земную не перешли?

Вы знаете, что когда человек спит, то он принимает позу плода? Так он лежит в животике у мамы. А космонавту в полете надо работать, ему без этого жить нельзя. Разработали специальные костюмы с вшитыми амортизаторами, чтобы при любом движении космонавт занимался физкультурой. Сейчас подобные костюмчики и штанишки разработали для детей-паралитиков. Но прообразом их был мой костюм для контрпульсации, но об этом все забыли. Аналогом НКП является костюм «Чибис», который используется в МЧС после различных травм для реабилитации.

Были и другие разработки, которые используются. Например, у нас была аппаратура для съема физиологической информации на расстоянии. Сейчас она используется в больницах. Больной лежит в палате, а медсестра следит за его показателями в другом помещении.

Вот в журнале «Клуб 100» есть фотография первого отряда космонавтов и на этой фотографии написано «Нашему космическому доктору, Ивану Павловичу» и все эти космонавты подписались. Какую работу вы проводили с космонавтами до полета?

В отборе космонавтов в первый отряд я не участвовал. В последующем, после 1961 года, я занимался отбором космонавтов, как военных, так и гражданских. Я уже считался специалистом, который знал, кого брать и не брать в космонавты.

– Вот вы назвали имена погибших космонавтов. Я читал, что вы настаивали на создании собственной службы реанимации, но ее долго не создавали.

Не совсем так, система была, и она работала. Бывало, корабль садился не в заданную точку, а в другое место, там разброс был тысячи километров. В Казахстане было 6 точек, где сидели дежурные самолеты и вертолеты с бригадами. Система была такая. Когда космический корабль приземлялся, то рядом с ним садился вертолет с бригадой врачей, инженеров и конструкторов для оказания помощи. До того, как я начал этим заниматься, там были военные врачи, но у них были рундуки петровских времен. Там ничего не было для оказания срочной помощи, тем более реанимационной. Гибель космонавта В. Комарова показала, что врачи не были готовы оказать медицинскую помощь.

В это время готовился 3-х месячный полет без скафандров. Я обратился к директору института, академику О. Г. Газенко с рапортом о необходимости создания реанимационной службы, тем более что я начал работать с профессором В. А. Неговским, создателем нового направления в медицине – реаниматологии. В рапорте я утверждал, что в этом полете возможна гибель космонавтов не по медицинским причинам. Конечно, руководство посчитало, что у меня «сдвиг по фазе». Газенко сказал, что на меня и так работает десятки институтов и этого достаточно. В ответ я сказал, что буду жаловаться и, если с космонавтами что-нибудь случиться, то ответственность ляжет на него.

Подготовка к полету космонавтов имеет свои особенности. Всегда к полету готовится два экипажа, основной и резервный. Существуют правила замены членов экипажа. В соответствии с этими правилами если что-то случается с одним из челнов экипажа в Звездном городке, то вместо него летит дублер. Если же что-то случается уже на космодроме, то экипаж дублеров становится основным. В этом случае основным был назначен экипаж в составе Леонова, Кубасова и Колодина. Но уже на космодроме у Кубасова обнаружили какое-то затемнение в легких. В результате основной экипаж заменили и полетели дублеры Добровольский, Пацаев и Волков. Леонов был возмущен заменой, но правило есть правило. Представьте себе состояние А. Леонова, когда мы с ним стояли у гробов погибших космонавтов. Это страничка из будней космонавтов, которая показывает, как тяжело им дается краюшка хлеба, и что стоит за их земными звездами.

Несмотря на решение Газенко, я написал докладную на имя А. И. Бурназяна, который курировал в Минздраве космонавтику. В результате в министерстве провели совещание, на котором я выступил, Я сказал, что пусть я ошибаюсь, но мне нужна служба для оказания медицинской помощи космонавтам, потому что существующая система Военно-воздушных сил ее не обеспечивает. Меня послушали, и дали реаниматоров из нескольких московских больниц.

Я уже говорил, что было 6 точек и на каждой из них требовалось держать реаниматора и медсестру. Мне дали 12 реаниматоров за 4 месяца до полета, и я их обучил. Мы разработали реанимационную базу. Это была единственная служба, которая не имела никаких нареканий в этом трагическом случае. Реаниматоры сделали все, что было возможно, но там были травмы, не совместимые с жизнью. Волкова, Пацаева и Добровольского спасти было невозможно.

Пока я всем этим занимался, в институте написали приказ о моем неполном служебном соответствии. Ведь я обратился к министру с жалобой на свое руководство, на генерала и академика Газенко. Весь институт притих и ожидал, чем эта история закончится. Кроме того, на меня написали жалобу институты, из которых мы взяли реаниматоров.

Но в результате фактически сразу после полета мне выделили огромные по тем временам деньги, 100 тысяч рублей в фонд заработной платы на создание собственной реанимационной службы для обеспечения космических полетов. Этих денег хватило также на создание собственной инженерной службы. Таким образом, у меня была уже собственная медицинская служба, охватывающая все направления в медицине. Своего рода министерство здравоохранения в миниатюре.

Я в течение 30 лет возглавлял эту службу космической медицины. Она и сегодня продолжает исправно работать. Теперь вы знаете, что пока космонавты летают, их на земле ожидают службы, отвечающие за здоровье космонавтов не только во время полета, но и сразу после него. Это была моя работа.

Сейчас руководитель этой службы, Главный специалист Института медико-биологических проблем Иван Владимирович Владимиров, имеет ключ и первым открывает люк космического аппарата, который вернулся на Землю. Реаниматоры вытаскивают космонавтов из корабля, осматривают их и помогают дойти до вертолета, а также провожают их до госпиталя, если это необходимо. На этом миссия реанимационной службы заканчивается. Она действует с момента посадки космонавтов в корабль и до окончания полета.

– После того, что вы мне рассказали, я понимаю, почему вы разбираетесь во всех вопросах, связанных с медициной.

Да, в результате всей этой работы я приобрел такой опыт, которым не обладает ни один врач в стране. Вот почему я иногда так категоричен в своих суждениях. Этот опыт прошел через горнила серьезных испытаний и в моей оздоровительной системе рекомендуется для использования теми людьми, которые хотят стать здоровыми.

– Я знаю, что в последние годы работы в космонавтике вы занимались созданием музея космической биологии и медицины, но как-то об этом периоде жизни нигде не говорили. Это с чем-нибудь связано?

Нет, не связано. Конечно, моя увлеченность продвижением работы по созданию и внедрением оздоровительной системы временно отвлекла меня от этой работы. Как мне тогда казалось, она имела огромное значение для знакомства людей с достижениями страны в области космонавтики.

А дело было так. После защиты докторской диссертации в 1982 году, в которой были подведены итоги создания космической больницы, я чувствовал себя опустошенным. Оборвались связи с десятками учреждений, сотнями людей, которые были привлечены для выполнения этой работы. Даже подумалось, а не выйти ли в отставку, тем более что моя служба в армии превышала 30 лет, и соответствующая пенсия была обеспечена.

Я обратился к руководству Института медико-биологических проблем, в котором прошла моя основная служба, с заявлением, что в институте мне уже как бы нечего делать, а на «гражданке» я буду оздоравливать людей по своей методике. Директор института Олег Георгиевич Газенко на это ответил, что мне рано идти пенсию с таким багажом знаний по космической медицине и предложил заняться созданием музея. Он еще в конце 70-х и начале 80-х годов все чаще стал говорить о необходимости создания такого музея. Все специалисты института стали готовить соответствующие изделия, но администрации не подходили люди, которые предлагали свои услуги по созданию музея.

На это предложение я ответил Олегу Георгиевичу, что музейная работа – это специфическая область деятельности, в которой я ничего не понимаю. Олег Георгиевич с неизменной хитринкой в глазах сказал мне, что насколько ему известно, я брался решать проблемы, в которых ничего не понимал, а в дальнейшем они выливались в самостоятельные направления. И предложил мне вместо ухода на пенсию заняться созданием музея космической биологии и медицины. А чтобы мне не было скучно, я буду встречаться с патриархами космической медицины и писать историю. К этому он добавил, что меня знают все разработчики систем жизнеобеспечения космонавтов, а я знаю их, вот мне и карты в руки.

После представления меня музейным работникам, я сказал им, что через 5 лет приглашаю их на открытие музея космической биологии и медицины. Меня спросили, а что уже сделано. Я им ответил, что ничего. Они посмеялись и повертели пальцами в области головы.

Но ровно через 5 лет они были приглашены на открытие музея. Представьте себе два зала, на 400 и 700 кв. метров. В центре первого зала размещены скульптурные портреты Циолковского, Королева, Гагарина, а по его периметру размещены материалы об истории возникновения интереса человека к воздухоплаванию и основные достижения специалистов космической биологии и медицины. В глубине второго зала размещен космический корабль «Восток» с манекеном и рядом скафандр космонавта, а по периметру зала – все то, что составляет комплекс жизнеобеспечения космонавта. Здесь питание, водообеспечение, медпомощь, санитария, радиационная защита, система спасения, спортивный инвентарь, предметы для досуга и много другое.

Конечно, на соответствующих стендах представлена история становления и развития каждого из направлений и информация о людях, которые осуществляли эти работы. Помимо этого, одновременно была проведена работа по описанию истории развития и становления новой отрасли знаний – космической биологии и медицины (на 2 тысячах машинописных страниц).

Задумки были следующие. Этот музей находился на территории филиала института в районе Планерной, это почти рядом с аэропортом Шереметьево. Я уже договорился с руководством аэропорта о том, что в случае задержки рейсов пассажиры смогут посетить музей, осмотреть его и даже сфотографироваться в «скафандре Гагарина».

Но так получилось, что у меня возникли принципиальные разногласия по ряду вопросов с руководством института и я, как говорят, ушел «хлопнув дверью». Вскоре мне стали говорить, что из музея исчезают экспонаты, а затем он вообще прекратил свое существование как музей. Я пытался как-то воздействовать на ситуацию, но для института я был уже никто. Газенко уже не был директором. Мое предложение передать экспонаты музея в запасники Государственного музея или в музейный комплекс на ВДНХ, остались пустым звуком.

На фоне того, что в России уничтожается все, что составляет основу духовной и нравственной культуры и что должно было вызывать гордость за страну, которая смогла и может совершать невозможное, оказывается, что это в настоящее время никому не нужно. Главенствование материального над всем остальным – это путь в никуда, это развал всего того, что составляет понятие Родина, пораженной на всех уровнях.

Как врач могу сказать, что излечить раковых опухоли можно даже на стадиях их развития при одном условии. Необходимо немедленно поменять ориентиры. Человек должен быть поставлен во главу угла того дома, в котором фундамент крепок, где каждый человек, почувствовав заботу о себе, делает все возможное чтобы гордиться своей страной. Когда же в стране нет целевых программ, нет перспектив приложения своих возможностей, когда медицина болезней фактически становится платной и ориентируется на использование химических лекарств, попирая законы Природы, и многое другое, то ожидать в ближайшем будущем улучшения жизни в перспективе проблематично. Более подробно о космической медицине можно узнать в моей книге «Космическая медицина – земной».

Кислотно-щелочное равновесие

Иван Павлович, многие люди вообще не знают, что такое кислотно-щелочное равновесие в организме человека. Они по телевизору в рекламе видели, что косметическое средство имеет рН, равное 5,5. А что это за показатель, они даже представления не имеют. Расскажите, пожалуйста, почему кислотно-щелочное равновесие важно для здоровья?