Проданный ветер

– Хорошо я учту это, – кивнув, отозвался поручик, озадаченный этим известием. – А что про Сулиму можете сказать?

– Да ничего практически, – развел руками полковник, – они же за неделю до нашей погрузки на парусник появились. Слышал только, как они с нашим Неплюевым постоянно спорили. Иван Иванович сам знаешь, как к служителям культа относится – любит он их, а Сулима от этого аж с ума сходит. Как-то раз в запале спора, Сулема выкрикнул, что монахи из Пруле всегда будут верны папскому престолу.

– Погоди, Павел Яковлевич, – насторожился Орлов. – Уж не значит ли это, что Сулема из этого самого Пруле?

– Очень даже может быть, – кивнув, буркнул полковник.

– Но ведь это тот самый монастырь, где доминиканцам дали привилегию принимать исповедь за пределами их диоцеза.

– Именно так, Константин Петрович. – А самое главное, что монахи эти всегда яростно отстаивали интересы своего папы, всегда верой и правдой служили его престолу. Имей это в виду.

– Из их школ я знаю, вышло много инквизиторов.

– Все верно, их низший и средний персонал инквизиционных судилищ, всегда гордился своей работой, всегда отличался собачей преданностью папскому престолу.

– Зачем же они здесь объявились? Их орден все знают как нищенствующий и в столь далекое путешествие навряд ли они пустились бы.

– Вот и я говорю про тоже, странно, что они объявились в наших краях. А насчет их бедственного положения ты заблуждаешься, Константин Петрович, уверяю тебя. В действительности они обладают огромными богатствами, да и влиянием во всем мире. На миссионерскую деятельность нужны деньги, поэтому папы всегда щедро подкармливали их, имея, разумеется, через них влияние на самые отдаленные части мира.

– Погодите, это, что же получается? – пробормотал Орлов, потирая ладонью лоб. – Они же не только всегда дерзко отстаивают свои учения, но их частенько используют в шпионстве. Вы хотите сказать…

– Я хочу, Константин Петрович, чтобы ты помнил про это когда к Черемисову пойдете. Дойдешь до форта, оставь их там! В дороге присмотрись к ним, попробуй Сулиму на разговор вывести доверительный. А там глядишь и какой клятвой принудишь его послужить на благо империи. Хотя конечно с такими разговоры вести надобно по-другому, через офицера ведающего сыскными делами.

– Или через пыточных дел мастера, – кивнул Орлов, – у которого и немые говорить начинают. – Хорошо я все понял.

– Ну и ладненько, возьмите с урядником по винтовке да по револьверу, патрон по десять на каждый ствол. Больше выдать не могу, да и не придется вам, я так думаю никаких боев вести. Места здесь пустынные, а уже к вечеру следующему глядишь и на разъезд казачков выйдите. Ну, все собирайся, поручик, а я пойду людей твоих потороплю.

Оставшись наедине Орлов, выбросил окурок и, затоптав его сапогом, стал с остервенением грызть спичку. Его как человека военного всегда выводило из себя, когда он видел превосходство противника в вооружении, а тем более в лице каких-то аборигенов. Которые имели на вооружении не только луки и стрелы, но и добротные винчестеры, револьверы Смита – Вессена и при этом не имели нужды в припасах к ним. Им же приходилось считать в обозе каждый патрон, чуть ли не молиться на десяток современных нарезных винтовок, прикупленных у американцев по случаю. Он с тоскою думал про то, что все это уже было и было совсем недавно в Крыму. Где империя познала горечь поражения, которое душило все русское общество. На всю жизнь он запомнил, как в боях приходило понимание того насколько отстала технически Россия от своих противников. Когда русская пехота была, как и сто лет назад вооружена кремниевыми гладкоствольными ружьями, которые стреляли на три сто шагов. Как французские пули Минье, после нескольких выстрелов не входили в дуло ружей, а ему с солдатами приходилось забивать их шомполами, проклиная весь белый свет, под яростными обстрелами врагов. Которого удавалось сдерживать лишь яростными контратаками, огромными потерями и отчаянными рейдами в неприятельские тылы. Тогда как и сейчас враги не испытывали нужды в припасах и могли спокойно вести прицельный огонь до тысячи двухсот шагов, не испытывая задержек при стрельбе. Что давало им возможность уверенно поражать не только передовые порядки, но и наносить серьезный урон бомбардирам с обозами, находясь при этом в безопасности от гладкоствольных ружей с их ограниченными возможностями. Шло время, но ничего не менялось, хотя всеми признавалось, что круглая пуля получив вращение, проходя по нарезам ствола обладает лучшей меткостью и дальностью.

И вот теперь им противостоят племена окраинных народов, вооруженные винчестерами и скорострельными револьверами Кольта, не знающими нужды в патронах. В то время как в российские войска нарезные винтовки идут с огромными потугами, словно военное ведомство не желает содействовать победе русского солдата.

Откровенно глупые приказы с берегов Невы не давали возможности углубляться далеко от океана, что не давало русским поселенцам ближе соприкоснуться с культурой и укладом жизни других народов. Которые отличались от дружелюбных аулетов и с которыми были натянутые отношения, то и дело грозящие перерасти в вооруженные конфликты. Вместо общения у костра, дымя трубкой пущенной по кругу, колонистам частенько приходилось старательно целиться в их головы украшенные перьями, видеть их перекошенные в боевой раскраске лица. Орлову была понятна эта агрессивность, ее корни и причины. Больше ста лет назад, на их землю пришли не только миролюбивые открыватели новых земель, но и алчные перекупщики. На их земли ступили царские чиновники различных рангов, имея в основной своей массе единственное желание, как и у американских и английских китобоев – обогатиться любой ценой. Вся эта разношерстная публика, жаждущая наживы, обирала и оттесняла аборигенов с обжитых их предками мест, нарушая многовековой уклад их жизни. Болезни, завезенные в эти места, довершали трагедию коренных племен, которые как могли, пытались противостоять этому нашествию. Орлова, как и многих поселенцев, досаждала какая – то безысходность и захирение в делах колонии, которое могло привести только к одному – разорению. Пушной промысел еще и оставался основой хозяйства колонии, но самых ценных каланов за все эти годы практически извели. За менее ценными лисами, бобрами и котиками приходилось уходить все дальше от океана вглубь материка, вторгаясь все дальше во владения индейских племен. Он простой русский офицер, не имеющей ни горного образования, ни купеческой жилки понимал, что только добыча угля и золота может привести колонию к процветанию. Но, как и в истории с нарезным оружием, чиновники были глухи к доводам не только рядовых колонистов, но и к аргументам самого правителя Русской Америки – Максутова.

– Да, только тогда заживет здесь русский люд, – проговорил поручик с горечью, когда горное дело на этой земле твердо встанет. – Тогда не придется таскать муку на лошадях по фортам, тогда сам люд торговый значительных и не очень держав повезет ее сюда. Да и для казны войной разоренной, продажа золота с углем будет ко времени. Ничего осталось потерпеть совсем не много, несколько переходов до Ново – Архангельска, а там дорога до Петербурга. Может, насей раз услышат наши доводы и примут наконец правильное решение в начальствующих кабинетах. Ведь зачем – то два года назад отрядили нашу секретную экспедицию.

– Ваше благородие, – проговорил старый казак, подходя, – собрались мы вроде. Можно и в Родину путь держать.

– Все взяли, что для перехода надобно? – рассеяно, уточнил Орлов, глядя на седую прядь волос, которая выбивалась из-под лохматой шапки казака.

– Все как есть, – кивнув, отозвался тот, – котелки, крупы, чая с сахаром, палатку с нашими рукавичками. Даже два куска мыла у сотника умыкнул, с шурупами винтовыми.

– Шурупы то нам зачем? – улыбнувшись, уточнил поручик.

– Так ведь в Ново – Архангельске их у него не допросишься. Попам только нет вещей теплых, в табеле – то они нашем не значатся.

– Ну, о них есть, кому позаботиться, – отмахнулся Орлов, осматривая стоявших поодаль людей.

– И зачем только мы их с собой потащили, – шепотом проговорил урядник, крестясь при этом.

– Приведем в форт к есаулу, а там пускай сами шагают куда вздумают. А чем они тебе не нравятся?

– Да, скользкие они какие – то, латиняне опять – же, а за нами увязались за православными. Что у Ламберта, что у Сулимы глазки, все время бегают. Прямо как у котов шаловливых. Черные у них душонки, ох черные!

– Хорошо, Степанов, я учту твои соображения, – кивнув, проговорил Орлов. Попрощались с полчанами? Ну и, слава Богу, забирай людей и в путь! Я вас догоню сейчас.

– Есть выступать!

Козырнув двумя пальцами, старый казак перекрестился и, подойдя к стоявшим по одаль произнес:

– Не забывайте, что как и прежде живем по военным артиклям, идем тихо и не приметно. Вопросы есть? Ну, тогда все за мной марш!

Проводив взглядом свой не большой отряд, Орлов медленно подошел к Калязину и тихо сказал:

– Ну, вроде бы все, Павел Яковлевич, тронулись мы.

– Дай я тебя обниму напоследок! – проговорил тот, обнимая поручика. – Дойди обязательно до есаула.

– Все сделаем господин, полковник, – отозвался тот в ответ. – Можете не сомневаться.

– Я и не сомневаюсь, что Господь тебе поможет. Старайся вести людей тихо и скрытно, обходи любые стычки, у тебя с Неплюевым другие задачи стоят. Про ранец, что с минералами урядник несет, не забывай – это тоже важно, как и золото для империи. Доложи правителю нашему, что Саттер платить за участок отказался, а я предупреждал его об этом.

– Но оно ведь и к лучшему! Значит, участок этот все еще под нашим флагом находиться!

– Правильно смекаешь, Орлов, – кивнув, проговорил полковник, – теперь донести это до правителя надобно быстрее.

– Все сделаем, Павел Яковлевич, сколько раз за турецкие линии хаживать приходилось, а это ведь у себя дома.

– Тогда война была и каждый из вас, пластунов знал, что если схватят, то янычары отведут душу, сдирая с еще живого кожу, в липких от крови халатах. А здесь мы хоть и на кромке империи, но у себя дома. Вот я и боюсь, чтобы это обстоятельство ни сыграло с тобой злую шутку, ну все догоняй своих людей и храни вас Бог.

Со вздохом Орлов окинул взглядом спешившийся отряд казаков, на фоне желто-оранжевого великолепия и с грустью произнес:

– Прощайте, братцы, Бог даст еще послужим вместе царю и отечеству.

* * *

Простившись с теми с кем, долгие месяцы терпел все тяготы и лишения, давая возможность горным инженерам проводить свои изыскания. Веря, что все принятые муки будут не напрасны и сослужат добрую службу на благо и для развития «земли царевой», Орлов поспешил за своим не большим отрядом. Который уходил все дальше и дальше к побережью океана Великого.

Чем ближе они подходили к прибойной линии, тем сильнее менялся облик растительности вокруг. В результате осенних штормов, устья не больших речушек местами оказались завалены морскими наносами и теперь они отчаянно пробивали себе новые направления к океану, образуя новые устья. Огромную силу штормов, можно было разглядеть уже невооруженным взглядом по большим завалам в черте прибоя, из песка, камней и прибитых к берегу деревьев. Все эти завалы были покрыты большими кучами темно-зеленых водорослей, которые двигались в прибойной волне, словно живые чудовища.

Спускаться по склону к океану, между огромных сосен оказалось задачей не из легких. Из-за бурелома отряду Орлова пришлось потратить на это гораздо больше времени, чем он планировал. Кругом чувствовалось влияние на растительность северных ветров, накладывавших отпечаток, на весь здешний ландшафт, делая его суровым и неприветливым.

Спустившись, наконец, к подножью, люди тяжело дыша, повалились на каменистую землю, покрытую желтовато-зеленым мхом.

– Все! Не могу более, – хрипя, выпалил конокрад, – сердце из груди выскакивает! Господин, офицер! Ну, снимите с меня железо! Куда я от вас убегу? Нет просто никакой мочи уже, вступитесь хоть за меня! Христом, Богом прошу, пощадите!

Орлов, сидевший на стволе поваленной лиственнице, медленно достал портсигар и, закурив папиросу, проговорил:

– На жизнь свою беспутную жалуешься? Американцы таких конокрадов как ты просто вешают, в назидание другим. На тебе вон и малахай, шикарный какой. И сапоги с телячий кожи вытянуты, и косоворотка дорогая с шапкой. Чего замолчал? В Родине ходил бы в драном зипуне, да в лаптях! Потерпишь, немного осталось идти.