Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

В России пишут по-латыни,
По предписанию чеки,
Середняки и кулаки.
Согласно воле Главнауки,
В России умерли «аз» – «буки».
А также «веди» и «глагол».
Чтоб не трудился комсомол,
Да при наличьи комсомола
Теперь уже не до глагола
Тому, кто, как известно всем,
Уже давно и глух и нем.
И всем на свете недоволен,
И недвижим, и безглаголен.
Но что за ширь, но что за взлет!
И кто осмыслит, кто поймет
Рисунок этот прихотливый
И сказочные перспективы
Тех государственных забот,
Что власть советов наполняет,
И от которых весь народ
Действительно обалдевает,
Но все же движется вперед,
И, становясь в хвост за селедкой
Иль за восьмушкой макарон,
Вполне признательно и кротко
Язык Тацита учит он,
Как признанный первоисточник
Всех умных и серьезных книг,
Либо, вперяя глаз в подстрочник,
Он по-латыни славит ЦИК.
И, рассудив в огне и в буре,
Всех откровений весь венец
Кричит совдепу: «Моритури
Тебе салютант» и конец!
И в самом деле, что творится!..
Обалдевает голова,
И это ясно, что едва
Другая сыщется столица,
Как эта красная Москва! —
Где были снежные сугробы,
Где были мрачные леса,
Там нынче всюду небоскребы
Вонзают крыши в небеса,
И государство взором метким
Спешит культуру насадить
И всех, в порядке пятилетки,
И обогреть, и накормить!..
Грохочет жизнь, взлетают лифты,
Вздымая хлебные мешки,
И правильным латинским шрифтом
Посланья пишут мужики.
И даже будучи в подвале,
И, несмотря на свой удел,
«В конце письма поставят “вале”»
Пред тем, как выйти на расстрел!..
И даже в глубине деревни
Белогвардеец и кулак,
Презрев старорежимный мрак,
Как римлянин какой-то древний,
Выводит вместо трех крестов
Латинских звонких пару строф!..
И не при тлеющей лучине,
Подруге темных царских дней,
А при «Филлипсе»[22 - Лампочки фирмы «Филлипс» (Phillips).] в сто свечей
Мужик с мужичкой по-латыни
Благонадежности своей,
Сопя, вдвоем строчат анкету,
Но с тяжкой думой на челе,
Чтобы узнали там, в Кремле,
Что хлеба все-таки ведь нету
И что не народится хлеб,
Пока не пропадет Совдеп!..
И изречением крылатым
Латинский завершив язык,
Они вполне российским матом
В душе обложат красный ЦИК…
И слов игры их не измерить,
И можно лишь одно сказать,
Что Русь аршином не измерить,
И по-латыни не понять!..

    (Сегодня. 1930. 12 янв.)
Такая ироническо-скептическая оценка возможной латинизации русского языка в стихотворении сопровождается апелляцией и к историческим фактам, и к традиционным образам русской крестьянской Руси-России, и к просторечным и даже бранным формам (ученая латынь ? русский мат как антипод латинского – языка учености), и к литературным ассоциациям, реминисценциям (ср. тютчевское «Умом Россию не понять…»), и к текущей ситуации в большевистской стране (пятилетки как новый способ планового хозяйственно-политического управления страной). Орфографические новшества, активно обсуждаемые в советской России, казались эмигрантам всё более и более абсурдными, вздорными и нелепыми и все более отдаляли эмигрантов от советской культуры, интеллектуального поля и складывавшейся, формировавшейся языковой практики.

Выводы

1. Эмигрантские газеты в целом характеризует достаточно высокое качество орфографии и пунктуации. Журналисты, издатели, писатели, участвовавшие в издании газет, старательно придерживались орфографических правил и следили за их соблюдением.

2. Орфография представляет собой не просто застывшую, закосневшую систему, но динамический компромисс. Это свод правил, установленных в социуме на данный момент времени и представляющих симбиоз стихийного и рационального, естественного и искусственного [Голев 2004: 46–62]. Именно поэтому рассмотрение некоторых «стихийных» и «рациональных» начал в орфографическо-пунктуационной системе публицистических текстов, реагировавших на социальную динамику и языковые инновации и отражавших это на страницах газет, позволяет сделать некоторые выводы о процессах, протекающих вне систематичной нормализаторскоко-дификационной деятельности в советской прессе.

3. Нахождение эмигрантов в иноязычном окружении не прошло бесследно для написания гласных букв в заимствованных словах: их орфография, несомненно, ориентируется чаще на фонетический (фонематический) принцип, чем на орфоэпический.

4. Значительно усилилась ориентация на исконные (прототипические) написания иноязычных слов с двойными согласными, причем произошла субституция даже в старых заимствованиях, давно освоенных и усвоенных русским языком и нормативной орфографией. Наиболее мощное влияние оказывал немецкий язык.

5. В сфере пунктуационных особенностей эмигрантских газет отметим значительное возрастание роли кавычек в модально-прагматической функции, что связано в первую очередь с большим количеством понятий (в основном – советских), активно используемых во всех без исключения изданиях русскоязычной прессы и пейоративно оцениваемых в большинстве из них.

6. Использование графических средств в эмигрантской прессе значительно варьируется: большинство «левых» и демократических изданий практически не используют выделение слов при помощи заглавных букв, напротив – монархические, народно-патриотические газеты охотно прибегают к такому выделению ключевых понятий (с их идейно-политических позиций).

7. Графико-орфографические новации, предлагавшиеся в СССР (изменение алфавита, возможный переход на латиницу), живо обсуждались на страницах эмигрантских газет. Разумеется, обывателю-эмигранту не было дела до научных тонкостей реформирования русского правописания, гораздо больше эмигрантов интересовала идеологическая и политическая подоплека нововведений: эмигранты усматривали в них злой умысел большевиков – сломать, разрушить стройное (в обыденном сознании эмигрантской массы) и фундированное в истории здание русской графики и орфографии. В предлагавшейся в СССР смене графики (переход с кириллицы на латиницу) эмигранты ясно видели не столько практические вопросы создания алфавитов для неписьменных языков СССР или унификации алфавитов, сколько единственный идеологический смысл: намерение большевиков приблизить свершение мировой революции путем интернационализации алфавитов всех стран («алфавиты всех стран, соединяйтесь!»).