Проект ВИЛ

– Эх, вот бы устроиться в корпорацию, правда? Во житуха бы началась! Чем мы хуже этих дебилов из корпораций, ты скажи? Сидят там, штаны просиживают да жопы отращивают.

– Так уж прям все дебилы, – обиженно заметил я. – Так уж прям отращивают.

– Конечно. Как иначе? Веди они как туда попадают? Как дворянами раньше становились: получили по наследству титул и всё! У тебя папа в «Ранасентии» работает? Без проблем, мы тебя берём на любую должность. О, у тебя мама в «Монолите» работает, но ты солдатом быть не хочешь, а хочешь стать актёром? Без проблем, заканчивай корпоративный институт, на любые оценки и тебя возьмут в любой фильм, какой захочешь. Эх. Вот ты?

– А чего сразу я?

– Ты – молодец, отличник, с башкой. А чё толку? Сидишь, три бумажки перебираешь, хотя с этим любая обезьяна справится. Сколько планов у нас было в детстве, ты помнишь? Ты же хотел историком стать, философию изучал, мир хотел лучше сделать. Учёный, блин. Кому это надо? Или вот я. Тоже не последний идиот, как мне кажется. В армии служил, грамоты есть, медали, участник трёх кампаний, между прочим. Сильный, быстрый. Чего б мне в «Монолите» не работать?

– Ты в полиции работал, – напомнил я. – Тоже неплохо.

Артур махнул рукой.

– Я тебя умоляю, Борисыч. Какая же это, к чёрту, работа? Всяких бомжей обблёваных с асфальта соскребать. Сколько раз было? Приезжаешь: мужик, пьяный вдрызг, прохожего зарезал. Просто так. Что ему там в башку взбрело? Крутишь его, везёшь в отдел. А по пути… По пути ещё! Тебе звонят и говорят: выпускай, мол. Оказывается, это сотрудник «Терра Нова», уважаемый человек и вообще тот прохожий сам на нож семь раз упал. На эти машины не смотри, туда не ходи, здесь отворачивайся. И платят… Я на поклейке обоев больше зарабатываю. Вот «Монолит» – это другой разговор. Там и подготовка другая, и командировки в горячие точки, и уважение, и зарплата в конце концов!

– Прохожих можно резать, – подсказал я.

– Ну уж это как-нибудь без меня, парень. Жить в клоповнике с семьёй не придётся. Ты же у нас был. Сколько ремонтов не делай, а один чёрт всё разваливается. А так будешь жить в элитном посёлке для сотрудников. С охраной, детским садом без очередей, клиникой. Видел монолитовские скорые? Да в них врачи и лекарства лучше, чем в целой нашей больнице! «Монолит» – это же как армия, только нормальная. Единственное место в мире, где можно прям жить начать – это корпорации, чё тут думать? И мы с тобой обязательно будем там работать, вот увидишь! Наведём порядок, поможем президенту от всяких паразитов избавиться, простым людям житья ведь уже никакого нет! Уже прям всерьёз душить стали, чесслово.

– Паразитов?

– Конечно, – не сомневаясь ни секунды, сказал Артур. – Ты посмотри что кругом творится! Природа загибается, цены растут. Нарики кругом, беспризорники. Бензин уже на вес золота стал. Камиллка моя говорит, что скоро молоко перестанут в обычные магазины привозить. Дефицит. Дефицит молока! Ты это слышишь? Это же какой-то бред! Говорят, хотят окончательно медстраховку бесплатную отменить. Куда катимся? Жуть.

– Подожди, но ведь правительство и хочет страховку убрать. Они сами паразиты, получается?

Артур усмехнулся и погрозил мне пальцем:

– Ты меня не путай, парень. Со страховкой, тут сложно всё. Вчера в Итоговой по телику смотрел: народ сначала своё здоровье гробит сигаретами там, алкоголем, тем, что без масок в смог ходит, а потом государство должно миллиарды на их лечение бесплатное тратить. Вот где их взять? Вот если б люди за своим здоровьем следили, то и денег бы меньше понадобилось. И больницы были бы лучше.

– А, то есть просто надо не болеть, не ходить в больницы и тогда они будут нормальные. Ясно.

Артур не слушал меня.

– …получается, что всякие недоумки на местах воруют, работать не хотят, а в итоге вся система рушится. Так, понимаешь, и до забастовок недалеко. Народ ведь у нас тёмный: ему не объяснишь, что это местный чинуша, у которого лицо что жопа, виноват. У нас же сразу всю власть будут ругать, не разбираясь. Да и про страховку… Это вообще не страшно, если подумать. Ну кто в муниципальные больницы ходит, ты мне скажи? Всё равно в бесплатных клиниках одни придурки вместо врачей. Верно говорю? То ли дело корпоративные госпитали, эх.

Он ещё раз мечтательно вздохнул и залпом допил пиво. В моей памяти всплыли воспоминания из прошлого. Мой отец умирал от онкологии в обычной больнице, где его пытались спасти. Честно пытались, но врачи сразу говорили, что шансов мало и за серьёзные препараты, которые могли бы помочь, придётся заплатить. А денег у нас на них не было. Позже, после похорон, я узнал, что в корпоративных клиниках, на такой стадии, отцу смогли бы помочь буквально за неделю. Для обычных врачей такие технологии, наверное, казались какой-то магией. Как самолёт для неандертальцев.

Я внимательно посмотрел на друга. Артур радел за порядок и обожал корпорации, но почему-то игнорировал, например, тот факт, что за угнетением бо?льшей части природы стоит «Терра Нова», которая занимается терраформированием для своих элитных поселений. И из-за этого остальная часть планеты остаётся отравленной и люди гибнут, в том числе от опухолей, миллионами. Мой добрый друг искренне хотел помочь простым людям, каковым являлся и сам. В юности он часто мечтал, как станет меценатом и откроет в спальных районах приюты, где дети смогут обучаться профессиям, пока родители работают. Эдакий комнатный вариант корпоративных институтов. Детская мечта, не имеющая ничего общего с реальностью. Из той выгребной ямы, в которой мы выросли, Артур видел блеск бизнес-небоскрёбов и видел в них спасение от всех бед мира. И не хотел замечать, что многие беды вызваны хозяевами так обожаемых им корпораций.

Заиграла мелодия звонка. Артур вздрогнул и снял трубку. Речь шла о ком-то в больнице. Похоже звонила его Камилла, а разговор шёл о её тяжелобольной матери. Артур тщетно пытался успокоить невесту, но получалось неважно.

– Извини, Борисыч, пора бежать, – сообщил он. – Обнял-приподнял. Ты не пропадай, звони. Тыщу лет с тобой не сидели задушевно. Всё, убежал.

Он махнул мне рукой и ушёл, оставив на столе мятую купюру за своё пиво, несмотря на мои протесты. Я расплатился с барменом, поймал на себе оценивающие взгляды парочки в дальнем углу и поспешно вышел на улицу, недопив пиво.

Привыкнув особо не выделяться, я ловил на себе завистливые взгляды: моя одежда, такая простая на вид, тем не менее всем показывала, что перед ними непростой человек. Или моя походка, моё поведение тоже изменились. Потому что в моей душе точно что-то поменялось за то время, пока меня здесь не было. Со всех сторон подскакивали нищие и протягивали руки. Проходящие мимо девушки кокетливо мне улыбались, чего не случалось раньше, наверное, никогда. Я поспешно запрыгнул в такси. Грузный таксист смерил меня суровым взглядом, поинтересовался поедем ли мы по обычной дороге или по выделенной.

– По обычной.

Он хмыкнул, похоже, заподозрив меня в жадности и такси тронулось с места. Пейзаж за окном становился всё более унылым и привычным. Торговые центры, выделенные дороги остались позади. Дома становились выше и грязнее. Кажется, что даже свет немного потускнел. Стало гораздо больше дронов-доставщиков и бродяг в подворотнях.

Водитель принял у меня оплату, даже не делая вид, что собирается отсчитывать сдачу. Из окон родной высотки лилась целая канонада звуков: ор телевизора, музыка, пьяные крики, детский смех, рёв перфоратора. Подъезд встретил меня привычными запахами мочи и табачного дыма. Из окошечка консьержа тянуло китайской лапшой и почему-то укропом. Бессменный Сергей сидел на своём месте и смотрел не менее бессменную итоговую передачу. Глаза консьержа горели праведным огнём патриота.

– О, Борис! – воскликнул он. – Моё почтение. Куда пропал? Как твоё ничего?

Я поморщился. Переход от блеска корпорации и Алины к Сергею в грязной майке был через чур уж контрастным. Он смотрел на меня с искренней радостью и небрежно дул на чашку с лапшой, разгоняя клубы пара.

– Новую работу нашёл, – вдруг я раскрыл карты, – в «Ранасентии» теперь работаю. В важном проекте.

– Ого.

Его глаза заблестели гордостью, словно я был его сыном. Он аж светился.

– Вот эт дело, вот эт я понимаю. Молодцом, паря. А то смотрю: вроде не дурак, не урод, а всё один таскаешься, да к метро этому дебильному. Пора, пора пользу приносить обществу. Пора уже расти над собой, наконец. Тут такое дело… Ты это, Солнечную знаешь уже? – Он кивнул на экран, где показывали главную телеведущую страны. – Можешь ей передать сведения кое-какие от меня? А то, понимаешь, я-то тут внизу сижу, многое вижу, многое знаю. С низов-то оно всякое лучше видно, сечёшь? Про ту же самую низовую преступность, о которой они талдычат я знаешь сколько всего знаю? Ух! Не, я понимаю, что они и так справляются, не сомневаюсь, но так-то дело быстрее пойдёт, понимаешь?

– Так расскажи полиции. Про свою низовую преступность.

– Не мою. Ты меня не путай. Ишь, удумал чего! Да там куплено всё, у ментов этих. Я им же звонил как-то, когда кто-то в лифте… Ну ладно, не об этом сейчас. Так можешь передать?

– Я там три дня работаю. И не на телевидении.

– Зажрался, ясно, – беззлобно рассмеялся Сергей. – Ну ничего, ты парень добрый, так что это только первое время. Глядишь, ещё устроишь меня к ним на ресепшен. Если я туда влезу! Ха-ха-ха!

Он рассмеялся и огромный живот стал сотрясаться в такт. Я махнул рукой и пошёл к себе.

Разбухшая от сырости входная дверь подалась с трудом. Пришлось навалиться всем телом, чтобы закрыть её. Я по-новому осмотрел своё жильё. Дыра. Настоящая дыра. А ведь район считался хорошим и я всегда был благодарен родителям за оставленную мне отдельную квартиру в столице. По крайней мере, здесь можно жить официально. Всегда гордился этим и когда понимал, как сейчас, что именно из себя эта квартира представляет, напоминал себе, что могло быть хуже. Гораздо хуже.

Это главная проблема человечества. Когда мы сталкиваемся с несправедливостью, с какими-то проблемами, мы каждый раз утешаем себя: «могло быть и хуже». Куча всевозможных тренеров по саморазвитию и прочих шарлатанов пытаются вбить эту мысль в голову: что если ты живёшь на помойке, то ничего страшного в этом нет. Радуйся, что она не радиоактивная. А верно было бы убеждать себя не в этом, а задаться вопросом: а как должно быть по-честному? По справедливости? Заталкивая в себя ловушку этой мантры «могло быть и хуже», человек лишает себя возможности найти путь к миру, где этот вопрос станет архаизмом.

«В принципе, жить можно, но Алину сюда не пригласишь», – подумал я. Стоило одёргивать себя от этого отвращения к собственному жилью. Это мой мир и таковым он и останется. После первой эйфории стало понятно, что ко мне не станут относиться, как к одному из «баронов». Всегда буду для них грязным оборванцем с улицы. И скоро меня выкинут обратно на помойку. Проблема в том, что после блеска небоскрёба, полноценно вернуться в эти стены со старенькой мебелью и бумажными обоями я не смогу. Придётся что-то придумывать.

До вечера я бесцельно блуждал по квартире, пытаясь чем-то себя занять. Мой обычный выходной досуг не вызывал у меня никаких эмоций. Компьютер, телевизор, книги – всё осталось нетронутым. Никогда не считал себя трудоголиком, но мысли были только о работе. Наверное, это был способ сбежать из этого унылого места. Туда, где есть дело, где блеск. Окунуться в тот дивный мир хоть ненадолго, чтобы потом вспоминать о нём. Я вызвал машину и вернулся в штаб-квартиру. Как только седан тронулся в путь, как будто тумблер щёлкнул в голове: вновь район и квартира стали вызывать не только лёгкую грусть и уныние, но и отвращение с презрением к обитателям этих трущоб.

Глава 5

Наконец, настал день икс. Большая презентация проекта ВИЛ. Это уже был успех: все мировые СМИ, все Интернет-ресурсы, всё научное сообщество, не говоря уж о простых гражданах, были в восторге. Настоящее воскрешение! Уму непостижимо! Перед сильными мира сего наконец-то забрезжила надежда бессмертия. Основной вопрос, который возникал у корреспондентов: почему именно Ленин? И представители компании неустанно повторяли, как мантру, что это позволит избежать обвинений во лжи: биоматериал взяли от тела двадцатого века, что этот индивид на момент эксперимента точно был мёртв и что ввиду известности его биографии выдать его за двойника будет проблематично.

Не то, чтобы эти доводы сильно помогали. У «Чуда от Ранасентии» нашлось немало противников. Скептики заявляли, что это – обыкновенный двойник, которому сделали пластические операции. И что именно благодаря известности личности ВИЛа, натаскать двойника правильно отвечать на вопросы, не составит никакого труда. В основном, такие доводы приводили представители корпорации «Окассио» – главного конкурента моих работодателей, тоже занимающихся вопросом бессмертия.

Также против эксперимента выступала церковь. Обвиняя компанию в богохульстве, патриарх предрекал кару и чуть ли не Армагеддон, если это непотребство не прекратить и не вернуть ВИЛа туда, где ему самое место – на тот Свет. Эти призывы были наименьшей проблемой, поскольку с лёгкой руки «Ранасентии», власти быстро напомнили церковникам, кто тут главный.

Мы сидели в гримёрке Останкино вдвоём и ждали, когда нас вызовут. ВИЛ прохаживался взад-вперёд по комнате и выглядел раздражённым. Из-за стены доносился голос самого Габриэля Симонова. Глава корпорации говорил о побеждённой смерти, о том, что скоро всё человечество перейдёт в новую эру, в которой не будет страха забвения. Он говорил с лёгким французским акцентом, хотя я слышал, что он напускной: владелец компании, как его отец и дед, родились уже в этой стране. Глава «Ранасентии» намекал на огромные средства, которые он вложил в проект, не заботясь о прибыли, поскольку такая благородная цель стоит любых денег. Симонов продолжал, что чем сомневаться в успехе, лучше один раз увидеть результат эксперимента. Скоро наш выход. ВИЛ вздохнул.

– Что-то не так? – аккуратно спросил я.

– Не понимаю, – без всякого раздражения сообщил ВИЛ. – Не понимаю, зачем я здесь? Меня воскресили, чтобы показывать как обезьянку в цирке? К чему это всё?

– Ну, – протянул я, – это чтобы показать возможности компании. Чтобы привлечь внимание общественности. Чтобы двигать вперёд науку. Чтобы сделать нашу жизнь не просто лучше, а чтобы сделать её бесконечной.