Филиал. Истории для кино

– Так радоваться надо!

– Так-то оно так… – вздохнул Ганичев.

Из зала выскочил разъяренный Сокольников. Увидев Ганичева, зарычал и бросился к нему.

– Ты знал?! Знал?!

Ганичев поспешно сполз с высокого табурета и бросился наутек.

Они бежали по длинному пустому коридору. Сокольников, нагоняя, пытался ударить Ганичева ногой по заду, но промахивался.

– Я тебе покажу! Лгун!..

– Алексей Дмитрич! – пищал Ганичев.

– Я тебе покажу, как живых людей хоронить!

А джазовый теплоход плыл уже по ослепительному горному озеру с чистой прозрачной водой, в которой отражались снеговые пики гор. На палубе музыканты в строгих костюмах играли что-то торжественное.

Лица у всех были серьезны и немного печальны.

Здесь был весь состав Сокольникова, включая трубача.

Поговорив со швейцаром у входа в ресторанный зал, Сокольников двинулся к свободному столику у окна. Ганичев последовал за ним. Весь его облик говорил о том, что ему страшно не хочется участвовать в этом деле.

Сокольников сел, развернул меню.

– Ты только не вякай, – предупредил он Ганичева.

В дверях кухни показался официант средних лет.

– Он, – шепнул Ганичев.

– Вижу.

Решмин привычно двинулся к столику, но за несколько метров замедлил шаг: он узнал бывших друзей. Однако, взяв себя в руки, профессионально подобрался и подошел к ним.

– Я вас слушаю.

Сокольников смерил его взглядом. Они встретились глазами. Последовала пауза.

– Принеси-ка нам, братец, водки и селедки.

– Попрошу на «вы», – тихо, но твердо сказал Решмин.

– У нас сегодня поминки, – будто не слыша, продолжал Сокольников.

– Больше ничего не желаете? – бесстрастно проговорил Решмин.

– Нет. Ступай.

Решмин отошел.

– Халдей! – отрубил Сокольников.

Заиграл ресторанный оркестр, публика потянулась танцевать.

– Лучше бы он здесь играл! – в сердцах кивнул в сторону оркестра Сокольников. Он сам себя заводил.

Подошел Решмин – подчеркнуто прямой – с подносом, на котором стояли графинчик и закуска. Сокольников смотрел на него тяжелым презрительным взглядом.

Решмин выставил закуски, разлил водку в маленькие рюмочки.

– Помянем, Юрик, хорошего музыканта, – поднял свою рюмку Сокольников.

Ганичев неохотно потянулся к рюмке.

– Я могу быть свободен? – холодно спросил Решмин.

– Нет, погоди… Не чокаемся, Юрик.

Он выпил. Ганичев выпить не решился, вертел рюмку за ножку. Решмин ждал.

– Настоящий был трубач… – продолжал Сокольников.

– Алексей, что ты от меня хочешь? – тихо проговорил Решмин.

– Я все мог понять, Юрик, – Сокольников подчеркнуто обращался только к Ганичеву. – Сбежал от друзей, из дому, устал… Но чтобы музыкант трубу продал.

Решмин кошкой кинулся на него, вцепился в грудь.

– Не продавал я трубы!

Метродотель с озабоченным лицом засеменил к столику.

– Решмин! Опять двадцать пять!

– Отойдите! – прикрикнул на него Сокольников. – Сами разберемся… Сядь, Боря.

Метродотель испуганно отошел.

Решмин продолжал стоять.

– Сядь, говорю!

– Не положено, – он вскинул голову.

– У-у, характер! – погрозил ему кулаком Сокольников. – Трубу твоя жена продала. Вернее, вдова. Так она себя назвала.