Последняя крепость Земли

На всякий случай Генрих Францевич поднял в воздух дополнительную камеру. В такой ситуации все может быть, а терять интересные картинки он не привык.

Полковник взмахнул рукой… Пфайфер замер, а Касеев присвистнул – железнодорожник в ранге коменданта Территориального перегона взлетел, взмахнув руками, и покатился по перрону. Подчиненные бросились его подбирать.

– Всех из вагонов – под перрон. На восточную сторону, – приказал полковник в микрофон переговорника. – Наших – к пассажирам, в случае чего – отсечь лес… Твою маму в извращенной форме…

– В сторону, – сказал Касеев Генриху Францевичу, – сейчас будет давка.

Но солдаты действовали четко и слаженно. Через десять секунд после приказа из вагонов начали вылетать пассажиры. Их ловили, ставили на ноги и гнали, не давая опомниться, под платформы.

Железнодорожники возились со своим начальником, но тот лежал без сознания.

Раздался глухой удар, потом крик – кого-то солдаты все-таки не поймали. Заголосила женщина, требуя, чтобы не смели, не прикасались, имели в виду и готовились расхлебывать…

– Полковник! – крикнул Касеев и замолчал, получив пинок от Генриха Францевича.

– Пулю схлопотать хотите? – спросил Пфайфер. – Не видите – человек работает.

Через три минуты перрон опустел.

Солдаты унесли коменданта. Полковник заглянул в картопланшет, кивнул сам себе и пошел к лестнице. Оглянулся на журналистов:

– А вам что – особое приглашение нужно?

– А нам нужно объяснение! – Женька был, конечно, уже трезвым, но сильно раздраженным.

Он вообще не любил военных, как, впрочем, большинство обычных нормальных людей. Сволочи. В них вбухивали такие деньги, а когда пришлось… Со своими они храбрые. Со своими, с людьми…

Полковник спорить не стал. Полковник окинул взглядом перрон, посмотрел на камеры, висящие в воздухе…

Полковник ничего не сказал. Он даже, кажется, не пошевелился. Пистолет сам собой оказался у него в руке, сам собой выстрелил… Два раза.

Основная камера и дополнительная камера. Объемное изображение, объемный звук, ночное видение и углубленное сканирование, десять тысяч гигабайтов памяти и выход в Сеть… И две девятимиллиметровые пули – они не смогли сосуществовать, не смогли вместиться в одном и том же объеме пространства.

– Ах ты, козел!

Касееву было наплевать, что полковник держал в руках оружие, что и без оружия он, пожалуй, мог бы сплести в мелкую косичку с десяток разъяренных корреспондентов, – Касеев бросился на полковника.

Попытался броситься, честно, не демонстрируя злость, а намереваясь оскорбить честь мундира самым непосредственным образом, – бросился, но Генрих Францевич оказался умнее.

Споткнувшись о его ногу, Женя упал, проехал по асфальту платформы, раздирая одежду и кожу. Полковник спрыгнул с платформы, Женя попытался встать, но Пфайфер толкнул его в спину, заставляя лежать.

Генрих Францевич упал рядом, и Женя с удивлением заметил, что оператор срывает с себя пульт, диктофон, сетевой селектор и отбрасывает в сторону. Генрих Францевич что-то кричал, но ничего слышно не было.

В абсолютной тишине он открывал рот, потом сорвал с головы Касеева наушники, бесцеремонно выгреб из карманов всю электронную начинку, мобильник и даже стащил часы с руки. Все это совершенно бесшумно летело в сторону, бесшумно ударялось о платформу или соскальзывало с перрона к железнодорожному полотну…

Тишина… Странная, обволакивающая и проникающая в душу…

«Глаза», – прочитал Касеев по губам Пфайфера и удивился: что – глаза? Какие глаза?

Тишина вдруг начала вибрировать, мелко-мелко, все вокруг начало расслаиваться и двоиться; деревья, столбы – все медленно расползалось в серую кашицу, словно на акварель плеснули грязной воды. Только что – дерево, а через мгновение – серая клякса, бледно расплывающаяся, стекающая с листа бумаги…

Тонкий, еле слышный звук. Крохотный комар… Кровь в висках… Серые брызги внезапно налились красным, и комар теперь зудел возле самого уха, в мозгу… писк перерос в гул, низкий, перемешивающий мысли…

Грохот… камнепад… рев миллиона разъяренных хищников… миллиардов паровых котлов, одновременно взорвавшихся в мозгу Касеева…

Сжать голову, не дать ей разлететься на кусочки… держать, держать…

Касеев перевернулся на спину, открыл глаза. Багровое марево, окружающее полоску голубого… неба? Льда? И что-то громадное, невыносимо страшное появляется из марева, медленно выползает на лед, перечеркивает небо, заслоняет его своей лоснящейся серо-зеленой тушей…

Зеркальная рябь пробегает по бокам чудовища, словно мускулы играют… Вспышки белого, нестерпимого света… небо прогибается под чудовищным весом, идет трещинами… разлетается в пыль… мелкую, серебристую, обжигающую глаза…

Крики.

Крики боли и страха. Мужчины, женщины, дети…

Крики.

Касеев попытался встать, но долго не мог нащупать рукой асфальт. Мир вращался, елозил и ускользал, мерцая на самом краю сознания…

Встать, приказал себе Касеев. Встать.

Рядом застонал Пфайфер… Кажется, Пфайфер. Он ведь лежал рядом всего каких-то миллион лет назад, до появления в небе…

Что-то мелькнуло справа, какое-то движение… Люди…

Они выбирались из-под платформы и садились-садились-садились на рельсы, словно птицы на провода…

Касеев встал. Асфальт неожиданно обрел упругость и подтолкнул Касеева вверх. Устоять на ногах… Что-то изменилось… Что-то…

Не было состава. Была видна противоположная платформа, а поезда, на котором они приехали сюда…

Тошнота комом подкатилась к горлу.

Вагоны лежали совсем недалеко от рельсов, метрах в десяти… Смятые, исковерканные, скрученные, словно моток проволоки. Злой ребенок схватил надоевшую игрушку и отшвырнул в сторону… очень злой и очень сильный ребенок…

Люди на рельсах сидели, зажимая кто уши, кто глаза… маленькие, испуганные обезьянки.

Солдаты редкой цепочкой двигались к лесу за платформой… медленно, спотыкаясь, но шли, повинуясь приказу, держа оружие в руках…

Касеев словно во сне прошел по перрону к лестнице, спустился, крепко держась за перила. Заглянул под платформу.

Кровь и разбросанные тела… части тел… Кто-то еще шевелится, ползет, пытается встать, спотыкается о трупы… о живых…

Солдаты медленно, словно во сне, двигаются от одного тела к другому, сортируют, отделяют живых от мертвых…

Кровь, боль, страх…

Они всегда сопровождают Братьев… Только появление… одно появление – и снова кровь, боль и страх…