Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга

За всем этим обычный сепаратизм: отказываясь от того, что называется «corrida», Каталония сохранила «correbous», то есть «бегущий бык». Это не национальное, а именно каталонское развлечение, в основе которого – наслаждение от издевательств над тем же самым быком. Сие развлечение практикуется в разных видах. Один из них заключается в том, что животному на рога цепляют «bou embolat» – «горящие шары». Бык, обезумевший от дикой боли, причиняемой его мозгу от горения рогов, бежит по улицам города и сносит все на своем пути в отчаянной попытке убежать от пламени.

Из-за ограждений за ним весело наблюдает прогрессивный, культурный, европеизированный каталонский народ. Дикому ликованию нет предела. Это шоу привлекает огромное число туристов, жаждущих в XXI веке посмотреть на подобную диковину. А туристы – это деньги, замечал автор, который явно был болельщиком «Реала», а не «Барсы». Зажег быку рога, пустил его по улицам города и греби деньгу – дешево и сердито. Сберегли каталонцы и другое развлечение – сбросить бедное животное в море, чтобы веселиться, наблюдая, как бык пытается спасти свою жизнь. Такие праздники проводятся во многих каталонских поселках, и для их отмены требуется гораздо больше любви к животным и политической смелости, чем для отмены «национального праздника» Испании, грустно усмехался автор.

Уразумев, чем принципиально в глазах каталонца различается «corrida» от «correbous», Ледников вздохнул, посмотрел на безоблачное небо и снова погрузился в чтение.

На сей раз его внимание привлекло небольшое эссе известного испанского писателя. А писал он о том, что население Испании неумолимо сокращается, что скоро испанцы превратятся в самую дряхлую нацию на земле. А в это время население южных соседей, того же Марокко, столь же стремительно растет, как и желание есть и жить так, как едят и живут в Испании, стране, где для сбора овощей нужно ввозить эквадорцев, а починить кран в ванной может только польский сантехник… Удивительное дело: университеты каждый год выбрасывают миллионы безработных без малейших перспектив, но днем с огнем не сыщешь белого каменщика… Чтобы исправить положение, придется открыть страну для иммигрантов, причем без всяких ограничений. Они не только не помешают, они – спасут. Испанцам волей-неволей придется принять всех этих африканцев, мавров, латиносов, украинцев, что тянутся в страну в поисках счастья, пророчествовал писатель, они смешаются с нашими детьми. В Испании появятся полицейские-негры, клерки-мексиканцы, военные мавры, как в других странах. Что-то мы потеряем, а в чем-то непременно выиграем. Испания получит новые силы, чтобы существовать и развиваться.

Наши внуки сойдутся с африканцами и туарегами, правнучки будут синеглазыми мулатками с гибкими колумбийскими телами… А все эти ревнители расовой чистоты могут отправляться ко всем чертям. Нравится им или нет, но в один прекрасный день их дочь забеременеет от жениха-перуанца, а какой-нибудь Родриго Кортес назовет свою внучку Долорес Абдулла Нгобо…

Впечатлил финал эссе. А подавать испанским националистам судно в доме престарелых будет уж точно араб, предрекал автор. Вот ему-то пусть и рассказывают о методах «лингвистического погружения» и прочих способах приобщения к испанской культуре. Посмотрим, станет ли он слушать!

Тема была знакомой. Ледников и сам теперь просыпался по утрам в Москве от криков на каком-то азиатском языке и скрежета, сводившего зубы. Это дворники, завезенные московскими властями с каких-то гор, обсуждая что-то свое родное, везли московский мусор на какой-то самодельной тележке, живо напоминавшей о временах самого раннего Средневековья.

С ними вести разговоры о «лингвистическом погружении» было столь же продуктивным занятием, сколько и с арабом, приносящем судно в испанском доме престарелых.

Ледников не успел погрузиться в размышления о грядущих перспективах великого переселения народов, которое обуяло весь мир, потому что почувствовал на себе чей-то взгляд.

Он поднял глаза, и у него вдруг сжалось, а потом сильно забилось сердце. Темноволосая женщина сидела в остановившейся в нескольких шагах от него открытой «мазде», положив вытянутые руки на руль, и смотрела на него. Он снова поразился ее сходством с Разумовской. Если бы она вдруг насмешливо сказала что-то вроде: «Мальчуган, тебе что, особое приглашение нужно?» – он бы ничуть не удивился.

Но женщина ничего не сказала. Она просто вышла из машины и пошла в его сторону. И походка у нее была что надо, как выражаются некоторые деятели искусств, волнительная…

Нурия села рядом и с улыбкой сказала:

– А вы теперь вылитый добропорядочный буржуа на отдыхе, которому ни до чего нет дела… «Черт подери, она разговаривает со мной так, будто мы давным-давно знакомы». Мало того, словно он перед ней в чем-то провинился и даже что-то там должен.

– Стараюсь, – лениво сказал Ледников, нарочно принимая еще более вольную позу. – Да и странно было бы, если бы я старался вести себя иначе.

– Ну почему? Кстати, не все ваши соотечественники ведут себя так.

– Да что вы?

– Представьте себе. Вчера в редакцию, где я работаю, зашла женщина, русская, и оставила для меня диск с данными про сеньора Арчилова. Там очень интересные факты. Видимо, она читала мои статьи и тоже не хочет, чтобы преступник оказался на свободе.

– Есть женщины в русских селеньях, – сказал Ледников.

А что, спрашивается, еще он мог сказать? Но заканчивать разговор так быстро не хотелось, и он спросил:

– А вы, наверное, тоже горячая противница корриды?

– Разумеется! – фыркнула Нурия. – Наконец-то у нас не будет этого варварского, позорного развлечения.

– А как же «correbous»? Уставной совет Каталонии почему-то считает возможным сохранить это зрелище? Тоже весьма не вегетарианское…

– Речь идет о сохранении этой традиции только там, где она уже существует. А заводить «correbous» там, где ее до сих пор не было, не разрешается. Приходится учитывать, что у этой традиции – глубокие корни, уходящие в историю нашего народа.

Ну, разумеется, корни глубокие. Правда, у традиционной корриды они намного глубже, но она национальный праздник всей Испании, и это ее самый страшный порок.

– Скажите, Нурия, а сардану вы танцуете?

Она смерила его пылающими глазами:

– Конечно. А почему вы об этом спрашиваете?

– Просто я бы с удовольствием посмотрел на вас, когда вы танцуете. Думаю, это была бы впечатляющая картина.

Сардана – один из самых странных танцев, который Ледникову довелось видеть. Было это в Барселоне. Оркестр, большей частью из духовых инструментов, располагался на возвышении перед порталом собора и играл довольно быструю мелодию. А на просторной площади двигались пять-шесть хороводов с поднятыми вверх руками. В них было человек по двадцать-тридцать. Они мерно двигались под музыку, делая ногами простые и однообразные движения. Они именно двигались, а не плясали. Причем каждый вокруг сложенной в центре горки из курток, плащей и сумок. Словно язычники вокруг священного костра или дерева. У людей не было цели повеселиться. В танце не было никаких вольностей – каких-либо лихих прыжков, затейливых коленцев, неожиданных вскриков. Люди не улыбались, а были старательны и сосредоточенны. Весь смысл действа был в том, чтобы быть точно таким же, как все. Так что был это вовсе и не танец. Сардана больше всего походила на ритуальное действо, на отточенный веками обряд, подтверждающий принадлежность каждого человека в хороводе к каталонскому сообществу. Сомкнутые руки, гордо поднятые над головами, неразрывный круг – зримое выражение объединяющей этих людей глубинной идеи, недоступной и непонятной другим. Вступать в этот хоровод у человека постороннего особого желания не возникало. Один из туристов, наблюдавший, как и Ледников, за сарданой со стороны, сказал, что это похоже на сиртаки. Но тут было другое. Больше всего сардана напомнила Ледникову чеченский зикр. Этот ритуально-обрядовый хоровод в бешеном темпе, состоящий из самых простых движений, когда люди в кольце двигаются друг за другом в едином темпе, был мощной психологической процедурой, сплачивающей людей воедино, превращающий их в «своих». Правда, зикр исполняют только мужчины, а в сардане всегда много женщин, причем уже не самых молодых, то есть с вполне определенной психикой…

– Сегодня вечером я улетаю в Москву, – прервала его воспоминания Нурия.

– Вот как. Надолго?

– Нет, всего на несколько дней… Может быть, вы хотя бы подскажете кого-нибудь, к кому я могла бы обратиться там за информацией? И кто согласился бы мне помочь? – несколько даже высокомерно спросила Нурия. Ледников помолчал. Вряд ли кто-то из официальных представителей Следственного комитета или прокуратуры захочет говорить с ней откровенно. Нужен кто-то, кто занимался Сатрапом и его связями, но сейчас не связан рамками службы…

– Может быть, надо заплатить? – нетерпеливо спросила она. – Ведь у вас там теперь все делается за деньги. Я готова. – Нурия смотрела на Ледникова чуть ли не с холодным презрением.

– Не думаю, что вы располагаете средствами, которые могут серьезно помочь в Москве, – рассмеялся он. – Я дам вам телефон моего знакомого, который был в курсе дел Сатрапа, сейчас он, правда, лицо неофициальное… И еще телефон человека, возглавляющего частное Бюро криминальных расследований.

– Я могу сослаться на вас?

– Разумеется. Иначе они просто не станут говорить с вами. Во всяком случае, более или менее откровенно.

– Ну что ж, спасибо и на этом, – сказала она.

– У вас есть хватка. Я бы даже сказал бульдожья, если бы не боялся вас обидеть…

– А вы знаете, сколько в Испании безработных? Особенно среди молодых? Работа стала привилегией для избранных. Тысячи профессиональных журналистов не знают, куда пристроиться. Молодые журналисты ищут возможность устроиться хотя бы практикантами и согласны работать даже бесплатно. Девушкам порой приходится надеяться не на талант, а на большие глаза и губы «аля Анджолина Джоли»… К счастью, у меня есть своя тема, я знаю русский язык, что у нас редкость. Но все равно, мне надо работать как проклятой.

– По-русски еще говорят «лезть из кожи вон» или «вертеться как белка в колесе»…

– Белка… – усмехнулась Нурия. – По-испански говорят «hechar los higados», то есть «выплевывать печенки». Или «hechar las asaduras» – «выворачивать внутренности».

– Грубовато.

– Зато куда точнее. Всего доброго!

Она стремительно встала и пошла к машине, а Ледников все время глядел ей вслед и не мог отвести от нее глаз.

Глава 9

Dar gato por liebre

Дать кота вместо зайца

Завидовал ли он Ледникову тогда, когда узнал его, в университетские годы? Да пожалуй, что и нет. Точно нет. Скорее, удивлялся тому, как удачливо и благополучно может складываться все у человека, причем, похоже, без всяких стараний с его стороны. Привлекателен, удачлив, а главное, сразу всех располагает к себе, опять же ничуть не прилагая для этого каких-либо усилий. А еще, несомненно, умен и талантлив. А еще за спиной – мощная фигура отца. Иногда даже мелькала мысль: и куда все это одному, мог бы и поделиться!

Удивление переросло в раздражение, когда у Ледникова завязался пылкий роман с Анной Разумовской, при взгляде на которую у Аркадия Келлера тогда холодели до покалывания кончики пальцев. Это было уже чересчур! Потому что Разумовская была той, о которой он, Аркадий, мечтал. Мечтал не просто как о женщине, обладание которой обещало невозможное с другими блаженство, он ясно понимал, что Разумовская, с ее породой и умом, придала бы его жизни совсем другое дыхание, иную высоту. Но Ледников отнял ее навсегда, потому что абсолютно ясно было – у них с Разумовской не обычный студенческий романчик, тут люди сплели свои жизни намертво, так тесно, что другому нечего рассчитывать вместиться между ними, надеяться, что когда-то это чувство иссякнет и можно будет этим обстоятельством воспользоваться. Нет, эти будут любить и мучить друг друга всегда. Так что оставь надежду всяк, кто рядом…

Нельзя сказать, чтобы Аркадий страдал долго, нет, он был не из таких, утешение нашлось достаточно скоро. Но вот некий счет к господину Ледникову у него с той поры остался. И он знал, что если карты когда-нибудь лягут соответственно, то счет сей он предъявит.