Оценить:
 Рейтинг: 4.67

На веки вечные. Роман-хроника времен Нюрнбергского процесса

<< 1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 >>
На страницу:
20 из 25
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Видимо, для него это была уже поднадоевшая рутина.

– И что вы можете о нем сказать?

– Это весьма странный и злобный человек. А кроме того, он мастер притворяться, ломать комедию. Каждый раз он ведет себя по-разному… А вообще-то, по-моему, он профессиональный лжец и фантастический сукин сын.

В этот момент двое солдат завели в комнату Геринга. На нем был мешковатый китель без погон и слишком просторные даже для этого толстяка брюки. Геринг по сравнению с кадрами кинохроники, на которых его видел Ребров, выглядел сильно похудевшим, осунувшимся, каким-то обветшалым. Усевшись на указанный ему стул, он улыбнулся и доброжелательно уставился на Реброва. Он словно демонстрировал, что совершенно готов к сотрудничеству. И был совершенно не похож на «фантастического сукина сына». Американец в углу наблюдал за ним с саркастической усмешкой.

Представившись просто майором, Ребров задал заранее придуманный неожиданный вопрос, чтобы сбить Геринга с толка:

– Владеете ли вы русским языком?

Геринг на какое-то время и впрямь опешил, а потом любезно сообщил:

– Нет, я знаю только одно русское слово – «великий».

– Чем же это слово оказалось для вас столь примечательно?

– Под Великими Луками мы столкнулись с большими затруднениями в военных действиях. Тогда я потребовал разъяснить мне, что означает слово «великие».

Похоже, Геринг был непрочь пуститься в воспоминания, но Ребров, тезисно записывая ответы Геринга, резко перебил его:

– Как вы отнеслись к факту нападения Германии на Советский Союз?

– Когда я узнал о военных планах Гитлера, я просто пришел в ужас. Я неоднократно пытался отговорить фюрера от его намерений воевать с русскими. Но фюрер буквально носился с мыслью войны против России, и разубедить его я не мог. Он говорил, что это указание свыше, – Геринг с усмешкой показал на потолок. – Он же был большой мистик. Ездил в Нюрнберг, чтобы беседовать с духами древних германских воинов…

– Почему в Нюрнберг?

– Потому что именно там в храме Святой Екатерины вроде бы было хранилище так называемого Копья Судьбы. Он был уверен, что Копье хранит его от краха… Гесс объяснял мне, что для Гитлера поход на Восток был санкционирован каким-то там Центром космических контактов на Земле… И потому должен был состояться во что бы то ни стало.

– Но в своих публичных выступлениях вы тоже говорили о своей ненависти к Советскому Союзу, о том, что «Советский Союз будет раздавлен»?

Геринг удивленно посмотрел на Реброва. Затем удивление сменилось мягкой укоризной.

– Я был бы очень удивлен, если бы вы могли предъявить мне хотя бы одну мою речь, сказанную в этом духе, – аккуратно выбирая слова, сказал он. – Вопрос стоял не о ненависти или любви к Советскому Союзу, а о целесообразности войны с ним. Я считал, что воевать с СССР нецелесообразно, но вместе с тем я всегда был противником вашего мировоззрения. Мне тут нечего скрывать. Мои мысли известны всему миру.

– Насколько Гитлер доверял вам государственные секреты в последнее время?

– С тех пор как пост секретаря партийной канцелярии занял Мартин Борман, мой главный противник, меня старались не допускать к ним. Никогда в жизни я не пользовался таким влиянием на Гитлера, как Борман за последние годы. Знаете, как в узком кругу мы называли Бормана? «Маленький секретарь, большой интриган и грязная свинья», – с удовольствием доложил Геринг.

– Каковы были ваши личные взаимоотношения с Гитлером?

– Мои отношения с фюрером были отличными до 1941 года, – гордо выпрямился Геринг. – В ходе войны они все время ухудшались, пока не дошли до полного краха. Гитлер снял меня с должности, исключил из партии и приговорил к смерти. 22 апреля Гитлер заявил, что он остается в Берлине и умрет там. Они там, в бункере, посходили с ума… Если бы вы знали, что там происходило!

– Расскажите об обстановке в Ставке Гитлера непосредственно перед капитуляцией.

– Говорить о капитуляции в Ставке запрещалось. Еще 20 апреля Гитлер говорил о возможности победоносного окончания войны. О каком-то оружии возмездия и тайных силах, которые спасут его… Когда я видел его последний раз, это была развалина – голова у него болталась, руки дрожали, голос невнятный. Однако при этом он без колебаний выносил смертные приговоры, никому не доверял. Он как будто действительно слышал голоса и внимал только им… В общем, это был конец.

– Как относились вы лично к расовой теории Гитлера, которую он ставил в основу своей политики?

– В такой резкой форме, как она ставилась Гитлером, я ее никогда не разделял. В то, что мы полубоги, я никогда не верил.

– А Гитлер?

– Для Гитлера это было несомненно. Полубог с Копьем Судьбы наперевес, – хмыкнул Геринг и даже вроде бы подмигнул Реброву.

– Вы понимаете, что вам предстоит предстать перед Международным трибуналом, который оценит ваши действия и их последствия для народов разных стран?

– Понимаю. Но я не верю в справедливый суд победителей над побежденными. Это политическая затея с предрешенным исходом, и я заранее готов к последствиям.

Геринг вдруг резко изменился. Он приосанился, принял величественную позу, а в голосе его появились властные интонации.

– За то, что на моей совести, я готов нести ответственность. Но уж никак не за то, что на совести других.

– Не только победители, но и немцы сейчас считают, что на вашей совести вполне достаточно, – решил сбить с него спесь Ребров.

– Поменьше слушайте, что сейчас болтают немцы. Они сейчас раздавлены и лижут сапоги победителей. А что они говорят обо мне… На это мне в высшей степени наплевать. Я отлично помню, что они говорили еще совсем недавно и как рыдали от счастья, увидев фюрера. Пока все шло как по маслу, они обожали и боготворили нас. Не беспокойтесь, я наш народ знаю!

– Интересное признание, – заметил Ребров.

Геринг самодовольно усмехнулся.

– Вы уверены в самоубийстве Гитлера? И не считаете ли это трусостью – то, что он повел себя так?

– Трусость? Нет. Гитлер заранее объявил близким людям, что они с Евой Браун уйдут из жизни. Сами. Он был фюрером великого Германского рейха. Не могу себе представить, чтобы он сидел в камере и ожидал суда над собой как над военным преступником. Суда иностранцев! Он был слишком велик для этого!

– Но ведь в конце войны он хотел вас расстрелять?

– Это ничего не меняет. Он был символом Германии. Нет, я ни за что на свете не хотел бы видеть фюрера перед судом победителей. А вот на Гиммлера посмотрел бы с удовольствием. Пусть бы ответил за себя и своих подручных!.. Мне никогда не понять, как он и его эсэсовские генералы творили все эти ужасы! Как они могли при этом оставаться в ладах со своей совестью?!.. Непонятно.

Ребров с изумлением заметил, что Геринг говорит все это чуть ли не с искренним возмущением. Можно было и впрямь подумать, что сам он ни о чем не догадывался. Он посмотрел на американского офицера, и тот выразительно развел руками – мол, я предупреждал. Ребров внимательно посмотрел на Геринга – сейчас, когда он такой искренний, самое время задать вопрос поострее.

– Что вы можете сказать о так называемом «альпийском золоте»? Вы знаете, где его спрятали?

Американский офицер тут же насторожился. Ребров заметил это краем глаза, но продолжал гнуть свое.

– Я говорю о золоте, которое было награблено в захваченных странах и спрятано в горных шахтах.

Геринг прикрыл глаза. Теперь он стал сразу похож на воздушный шар, в который ткнули иглой.

– Я устал. У меня болит сердце. Ведь меня лишили необходимых лекарств…

Лицо его действительно посерело и покрылось каплями пота. Было ясно, что разговор продолжать дальше бессмысленно.

Когда его вывели, усатый следователь проворчал вслед:

– Борман, видите ли, грязная свинья! А сам ты кто? Его послушаешь, так лучшего друга у евреев, чем он, не было.

– Его в окружении Гитлера называли «жирной свиньей», – усмехнулся Ребров.

<< 1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 >>
На страницу:
20 из 25