Темные отражения. Темное наследие

– Мне нафиг не нужно, чтобы кто-то мне об этом рассказывал, – смогла выдавить я. – Я сама знаю, каково это…

– Я и не знала, что у правительственных роботов могут быть запрограммированы чувства, – перебила она.

Я резко втянула воздух: яростный, неудержимый гнев клокотал в центре моей груди. Этот огонь питал сам себя. Он рос во мне, пока я наконец не ощутила, что если выдохну его сейчас, то сожгу эту комнату в мотеле быстрее, чем любой Красный.

– При. -Голос Романа прозвучал тихо, но в нем слышалась угроза. – Хватит.

Уголок ее рта, насмешливо приподнятый, опустился, и Приянка отвела взгляд.

Я отвернулась, позволив гневу и боли превратиться в пар и выйти наружу.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – сказала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.

Приянка тоже сделала глубокий вдох, откинула назад свои длинные волосы и с видимым усилием произнесла:

– Прости. Ты права.

Роман смотрел то на нее, то на меня.

– Нам нужно покончить с этим и двигаться дальше. Предпочтительно в следующие тридцать секунд.

Я застыла, перебирая в голове все аргументы «за» и «против». Вот только они были правы. Если за вами охотятся, лучше оставаться под защитой группы – чтобы было кому следить за обстановкой, а не пытаться действовать в одиночку. Я научилась этому на собственном печальном опыте.

Но еще я научилась тому, что иногда реальная опасность исходит от твоих попутчиков, а не от того, что снаружи.

«Я не могу отвести их туда, – подумала я. – Не могу рисковать».

Если я продолжу спорить, они поймут, что я насторожилась, и сделают все, что в их силах, чтобы не дать мне ускользнуть. У Приянки хранились свидетельства моей невиновности, и она это знала. И пока я их не заполучу, мне придется оставаться с ними – или рискнуть: мои слова против видеозаписей и свидетельских показаний.

Я хотела узнать, кто за это в ответе. Эта потребность пылала во мне, как ревущий электрический заряд, ослепляя и вбирая всe больше и больше энергии. Брать Романа и Приянку с собой в то безопасное место было рискованно. Тогда на кону окажется не только моя жизнь. Но здесь и сейчас что-то происходило, нечто большее, чем я могла догадаться сама. И если я хочу получить ответы, мне придется рискнуть и ничего не выпускать из-под контроля.

Много лет назад мне пришлось усвоить еще один урок: мир не так прост, как тебе видится. За жестким обращением может скрываться доброе сердце, семья, которую ты сама себе выбрала, может оказаться важнее кровного родства… и даже самые безопасные места могут таить в себе ловушку.

– Ладно, – согласилась я. – Нам нужна машина. Но я поведу.

К тому же там, куда мы направлялись, было кому позаботиться о любых нежелательных воспоминаниях, и дорогу туда ни один из них никогда уже не вспомнит.

Глава первая

Три дня назад

Мы мчались вперед, не останавливаясь, пролетая мимо заправок, не реагируя на дорожные знаки или сигналы светофора.

Ослепительный солнечный свет ворвался в окно с моей стороны, экран телефона побледнел, и текст, на котором я пыталась сосредоточиться, стал почти неразличимым. Гудение двигателей и свежий запах бензина подтверждали, что мы постепенно набираем скорость. Однако шорох асфальта под нашими колесами не мог заглушить сирены полицейского эскорта или выкрики размахивавших подписными листами людей, которые выстроились вдоль дороги.

Я не хотела смотреть в их сторону. Тонированные окна превращали протестующих в тени, в размытое пятно ненависти на периферии моего зрения: вооруженные пожилые мужчины, женщины, сжимающие в руках плакаты с лозунгами, из которых выплескивалась ненависть, семьи отдельными группками, выкрикивающие в рупор отвратительные и жестокие слова.

Огни полицейских машин мигали в такт их воплям.

– Бог!

Красный.

– Ненавидит!

Синий.

– Уродов!

– Что ж, – пожала плечами Мэл. – Ничего нового – все как всегда.

– Простите, дамы, – откликнулся агент Купер с водительского места. – Осталось еще десять минут. Если хотите, я могу включить музыку погромче.

– Все в порядке, – сказала я, опустив телефон. – Правда. Всe нормально.

Пулеметный стук по клавишам, доносившийся с соседнего кресла, внезапно смолк. Мэл подняла взгляд от ноутбука, который пристроила на коленях, и нахмурилась.

– Неужели им больше не на что тратить свою жизнь? Ну правда? Может, мне послать туда специалиста по подбору персонала и посмотреть, не получится ли привлечь их на нашу сторону? Из этого получилась бы отличная история, правда? От ненависти… к смирению. Нет, не так. Потом придумаю. – Она взяла трубку, которая лежала на сиденье между нами, и проговорила в микрофон: – Создать заметку: программа исправления протестующих.

Я успела убедиться – и, похоже, агенты Купер и Мартинес тоже: лучше всего не пытаться предлагать Мэл какие-то идеи, а просто позволить ей размышлять вслух и самой прийти к решению.

Дорога стала хуже, машина заревела и затряслась. Выкрики тоже стали громче, и я изо всех сил старалась не обращать на них внимания.

«Не будь трусихой», – убеждала я себя. Сейчас никто из них не сможет мне ничего сделать, сейчас я нахожусь за пуленепробиваемым стеклом, рядом агенты ФБР и полно полиции. Если мы будем постоянно отводить взгляд, никому никогда и в голову не придет, что мы достаточно сильны, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.

С трудом сглотнув, я повернулась, чтобы снова посмотреть в окно. Ветер трепал флажки на заграждении, выставленном на разделительной полосе – это шоссе шло с севера на юг. Такого же оранжевого цвета были и барьеры, защищавшие рабочих, занятых укладкой нового асфальта.

Несколько мужчин и женщин прервали работу и навалились на бетонный разделитель, чтобы посмотреть, как проезжает наша автоколонна; несколько человек дружелюбно помахали нам. Я инстинктивно подняла руку, чтобы помахать в ответ, и слабо улыбнулась. В следующее мгновение – достаточно долгое, чтобы вспыхнуть от смущения – я вспомнила, что это бессмысленно.

Я была невидима за тонким барьером темного стекла.

Я прижала кончики пальцев к стеклу, надеясь, что рабочие смогут разглядеть их сквозь тонировку, как пять маленьких звездочек. Стекло было теплым. Но вот рабочие остались позади, как и все остальные.

«Вернeм Америку на правильный путь!» – так назывался один из первых общественных проектов, разработанных Мэл для переходного правительства. Состав кабинета был сформирован Организацией Объединенных Наций и работал под ее контролем – в то самое время Мэл только пришла работать в отдел связей с общественностью Белого дома. Благодаря этой программе удалось создать новые рабочие места, одновременно пообещав, что дороги перестанут вспучиваться под колесами, что бензин, наконец, перестанут выдавать по карточкам и что смертоносные обрушения мостов, вроде катастрофы в Висконсине, больше не повторятся – потому что в укреплениях будет использоваться современная американская сталь. Доказательства успеха каждый вечер звучали в новостях: уровень безработицы стабильно снижался, а рождаемость начинала расти.

Простые понятные цифры стали осязаемым символом надежды на лучшее, подобием трофея, который всегда можно продемонстрировать, который вел за собой. Но эти цифры совершенно не могли передать ощущение этого переходного времени, всеохватное чувство, что полная картина жизни снова разворачивается перед нами, заполняя зияющую пустоту, которое осталось после утраты нескольких поколений детей.

И те, кто когда-то устремлялся в мегаполисы в отчаянном поиске работы, теперь мало-помалу возвращались обратно в небольшие городки и пригороды, стоявшие заброшенными. Открывались рестораны. В назначенные дни машины заезжали на заправки. Дороги подлатали, и они снова связали всю страну, и по ним, как и раньше, мчались грузовики и фуры. Люди прогуливались по обновленным паркам. Старые фильмы на киноафишах постепенно сменялись новыми лентами.

Все возвращалось на круги своя постепенно, медленно – подобно тому, как люди, которые первыми выходят на пустой танцпол, оглядываются по сторонам, пытаясь понять: присоединится ли к ним кто-то еще, кто так же хочет повеселиться.

Еще пять лет назад, когда мы проезжали по тем же шоссе, города и поселки, через которые мы старались пробраться незамеченными, выглядели до боли пустыми. Парки, дома, магазины, школы – все вымерло, и грязь и пыль постепенно окрашивали городской пейзаж в серые тона. Покинутые и заброшенные, как выцветающие воспоминания – жалкое зрелище.

Каким-то образом правительство сделало так, что сердце страны снова забилось. В моменты тьмы и разочарования оно то замирало, то бешено колотилось, но чаще всего пульс был ровным. Чаще всего.

Только моей заслуги в этом не было – трудились другие. Мне почти не разрешали заниматься чем-либо еще, пока я не закончила обязательную школьную программу. Президент Круз говорила, как важно, чтобы другие «пси»-дети увидели, что я сделала это – потому что ни для кого исключений нет. Но это было так мучительно: ждать, ждать и снова ждать, делать домашнюю работу, решая простейшие задачки, которые разбирал со мной Толстяк еще несколько лет назад на заднем сиденье обшарпанного минивэна, изучать историю, которая происходила будто в совсем другой стране, и заучивать наизусть новые законы для таких, как мы.

А вот Толстяку и Вайде было позволено включиться в настоящую, важную работу. Перед ними открывались двери, они пропадали на заданиях и совещаниях, и постепенно я вообще перестала понимать, что у них происходит, словно меня навсегда исключили из их жизни.