Пассажирка

– У тебя ведь сегодня концерт? – крикнул он. – Удачи!

Концерт, репетиция, разминка…

– …Годами меня не слушаешь!

Она едва узнала пылающий гневом голос Элис, который та столь редко повышала. Его приглушала закрытая дверь, но ярости в голосе хватило, чтобы пронестись по коридору и достичь ушей Этты.

– Ты не посмеешь звонить, Элис, – продолжила мама голосом куда спокойнее.

Колени Этты словно бы превратились в воду; девушка стояла за дверью кабинета, прижимая к ней ухо.

– Я ее мать и, вопреки твоему мнению, знаю, что лучше для моего ребенка. Пришло ее время – и ты это знаешь. Ты не можешь просто взять и сбить ее с пути без последствий!

– К черту последствия! И к черту тебя за то, что думаешь о них, а не о ней. Она не готова. Не прошла соответствующую подготовку, и нет никакой гарантии, что этот путь ей подходит.

Не готова. Слова Элис разорвали ее сознание. Не готова к чему? К дебюту?

– Я безумно люблю тебя, ты же знаешь, – продолжила Роуз. – Ты сделала для нас больше, чем я могу выразить или отблагодарить, но прекрати со мною сражаться. Ты не понимаешь и явно не знаешь Этту, если недооцениваешь ее. Она справится.

Между частыми ударами сердца и ошеломлением, растекавшимся по венам, Этта снова и снова повторяла услышанное, прежде чем поняла, что на самом деле мама борется за нее, что это Элис пытается ее удержать.

Она собирается отменить дебют.

– А ты явно не любишь ее так, как я, если готова бросить на съедение волкам.

Элис собирается отменить дебют.

Ради которого она бросила настоящую школу.

Ради которого бросила Пирса.

Ради которого репетировала каждый день по шесть часов.

Этта распахнула дверь кабинета, заставив Роуз и Элис оторваться от сверления друг друга взглядом.

– Этта… – быстро встав, начала мама, – разве ты не должна быть внизу?

– Не знаю, – сказала девушка, ее голос дрогнул от злости, когда она уставилась на Элис. – Мне надо быть внизу или просто пойти домой? Или я и с этим не справлюсь?

Желудок скрутило, когда Элис протянула к ней руку, пытаясь заманить ее в кабинет, в успокаивающий капкан рук. Словно Этта снова стала ребенком, нуждающимся в успокоении.

В глазах Элис было что-то острое, оценивающее, что немедленно вызвало у Этты дрожь паники. Она знала этот взгляд и точно знала, о чем думает старуха.

– Думаю, утеночек, мы должны пойти домой. – Она повернулась и встретила спокойный взгляд Роуз. – Там и поговорим.

Этта почувствовала, как ее сердце вздрогнуло, потом еще раз, пока не ощутила, что пульс бьется в ушах, а кровь теплеет.

– Я пожертвовала всем ради этого… всем. А вы хотите, чтобы я просто ушла? Вы хотите все отменить, снова отложить? – требовательно спросила она, пытаясь сдержать пронизывающую ее боль, понизив голос до шепота. – Вы думаете, я недостаточно хороша, да?

– Нет, утеночек, нет…

– Не называйте меня так! – выкрикнула Этта, выбегая из кабинета. – Вы что, не понимаете, у меня даже друга не осталось? Вы сказали: мне нужно сосредоточиться на дебюте. Я ото всего отказалась! У меня нет ничего другого!

Беспокойство прорвалось даже сквозь мамину злость, когда та бросила взгляд на Элис.

– Дорогая, это неправда…

Элис снова к ней потянулась, но Этте было не до этого – она не хотела даже смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы разговаривать.

– Этта… Генриетта, – попыталась Элис, но Этта не желала слушать, ее не заботило, что они хотели сказать.

– Я играю, – сказала она наставнице, – сегодня у меня дебют. Мне наплевать, что вы думаете и верите ли в меня… я в себя верю, и ничто в этом мире не удержит меня от того, чтобы сыграть.

Элис окликнула ее, но Этта повернулась на каблуках и бросилась назад по коридору, высоко держа голову и расправив плечи.

Позже она подумает обо всем, чем могла ранить женщину, практически вырастившую ее, но сейчас Этте хотелось чувствовать только тепло софитов на коже. В груди у нее трепетал огонь. Работать руками, смычком, скрипкой, пока не доиграешь себя до пепла и углей, отринув остальной мир – тлеть.

Перед тем как она опускала смычок на струны, всегда наступало мгновение, когда все вокруг будто бы выкристаллизовывалось. Она привыкла жить ради этого, ради этой секунды, когда все вставало на круги своя, и мир со всем, что в нем было, исчезал. Скрипка ложилась на плечо. Теплый свет вдоль края сцены растворял все существующее вне ее пределов.

Это не было одним из тех мгновений.

Взволнованная до паники Гейл встретила ее в коридоре и потащила за кулисы, когда гости уже начали заполнять зрительный зал.

– Вы же говорили, что я успею порепетировать! – прошептала Этта, почти спотыкаясь, когда они спешили по лестнице.

– Да, двадцать минут назад, – сквозь зубы процедила Гейл. – Сможешь сразу выйти на сцену? Разогреваться придется в зеленой комнате.

От одной этой мысли паника заклубилась в животе, но Этта кивнула. Она собиралась стать профессионалом, так что должна спокойно принимать любой сбой или изменения в планах. Какая разница, что она никогда не играла на этой сцене? Она сотни раз играла ларго. Ей не нужна Элис и ее отклик. Она докажет Элис, что справится.

– Отлично.

Мишель, куратор, отвечающая за Антониуса, встретилась с ними в зеленой комнате. Этта поймала себя на том, что задержала дыхание, когда Антониуса вытащили из футляра и осторожно положили в ее руки. С осторожностью, с которой взяла бы только что вылупившегося птенца, Этта обвила пальцы вокруг длинного изящного грифа и с радостью приняла на себя вес и ответственность.

Не обращая внимания на Софию, темноволосую девушку, наблюдающую за нею из угла, Этта поставила смычок на струны и скрестила их. Выплеснувшийся звук получился теплым и золотым, как само дерево, из которого был сделан инструмент. Этта слабо усмехнулась, беспокойство скрылось в бурлении восторга. Ее собственная скрипка была красавицей, но эта – прекрасным принцем. Девушка чувствовала, как тает в каждой извлекаемой из нее ноте.

Она не готова к этому. Она не прошла соответствующую подготовку, и нет никакой гарантии, что этот путь ей подходит…

Этта закрыла глаза, стиснув зубы, чтобы удержать обжигающие слезы, поднимающиеся в горле, за ресницами. Какое она имела право кричать на Элис? Как могла подумать, будто ее мнение точнее мнения Элис, признанной во всем мире, обучившей десятки профессиональных скрипачей?

Настоящий маленький ураган вины, гнева и отчаянья бушевал в животе, выворачивая наизнанку.

Как там говорил Пирс? Ты всегда выберешь игру вместо всего остального. Даже меня. Даже себя.

Этта даже не могла поспорить – она приняла решение с ним расстаться. Она так его любила, что сердце до сих пор сжималось от одного лишь воспоминания. Девушка скучала по легкомысленному головокружению, которое испытывала, крадучись в ночи, чтобы увидеться с ним, по тому, как безрассудно и удивительно чувствовала себя, когда позволяла себе сбежать ото всех своих правил.

Но через год после того, как они стали больше, чем друзьями, она заняла второе место на конкурсе, от которого – как и все остальные – ожидала победы. И вдруг походы в кино и на концерты, посиделки у него дома и встречи у школы стали казаться потерянными часами. Она начала считать их, задумываясь, позволила бы Элис дебютировать ей с оркестром раньше, если бы она посвятила эти драгоценные минуты репетициям. Девушка углубилась в музыку, отдалившись от Пирса, ото всего, кроме скрипки.

Она отмахнулась от него, ожидая, что они снова могут стать просто друзьями и учениками Элис. Единственным способом пережить расставание было сосредоточиться, не думать о том, что никто не звонит и не пишет, что она прогнала единственного друга.