Странник

Как будто ее обвязали невидимой веревкой и со всей силы дернули сквозь завесу густой тьмы. Прижав к глазам кулаки, Этта узелок за узелком распутывала свои мысли.

Я осиротела – лишилась своего времени.

Моя временная шкала изменилась.

Мое будущее пропало.

Ее затопил страх, жгучий и удушливый. Все совпадало – все обрывки складывались в то, что ей рассказывали София и Николас. Время схватило ее и швырнуло сквозь череду проходов, выплюнув в последнюю общую точку для старой, знакомой ей временной шкалы, и новой, которую они невольно создали.

Потому что Терны завладели астролябией?

Этта знала: небрежность может изменить шкалу времени, но не настолько, чтобы осиротить путешественников. Для этого требуется намерение. Целеустремленность и продуманность. Просто забрать у нее астролябию, не дав уничтожить – мало. Должно быть, они использовали ее. Другого объяснения она придумать не могла. Терны пустили астролябию в ход и бесповоротно изменили – поломали – какие-то ключевые события истории.

И вот она здесь: с Айронвудами, без Николаса.

Перед глазами заплясали разноцветные вспышки, кровь запульсировала в ушах бешеным крещендо боли и отчаяния.

Мама.

Сейчас она не могла думать о ней. Айронвуд обещал убить Роуз, если Этта не вернется с астролябией в срок. Но… Она глубоко вдохнула. Зная – теперь зная – свою мать, Этта не могла не верить, или хотя бы надеяться, что Роуз жива, что она сбежала из плена Айронвудов.

Теперь ее очередь сделать то же самое.

Она заставила себя расслабить мышцы, сковавшие плечо, и начала дышать, как учила Элис, когда ее страх сцены был особенно разрушительным. Тревога и ужас – плохие помощники; Этта вдыхала и выдыхала, пока не вытеснила их из своего сознания, заменив изящным полетом нот. Музыка – тихая, спокойная – заполняла все тени в ее мыслях мягким светом. Воан Уильямс, «Взлетающий жаворонок». Ну конечно. Любимая пьеса Элис – Этта играла ее учительнице на день рождения, всего за несколько месяцев до… до концерта в Метрополитене. До того, как ее застрелили прямо перед проходом.

Хватит думать. Шевелись.

Стоило ей приподняться, как человек в кресле заворочался, с легким вздохом сменив позу. Книга едва не выскользнула из его рук. Этта не дала себе задуматься над странностью, что охранник расслабился до такой степени, чтобы разуться и свернуться калачиком с книжкой.

Это не имеет значения.

Перед ней в прямом смысле слова открылось окно возможностей, и нужно было им пользоваться, пока не поздно.

Рама протестующе скрипнула. Этта выглянула наружу, осматриваясь, и тут же отпрянула.

Высоко в небе плыла луна, освещая побитые развалины города. Огни почти не горели, не считая нескольких фонарей вдалеке, но Этта хорошо видела уходящий вниз склон холма, скособоченные кривые улицы, погребенные под грудами камня и дерева, опаленные пожаром.

Тянуло дымом и солью. Настойчивый ветер приносил чистый и прохладный туман с ближайшего водоема – город словно бы вдыхал его. Из небоскребов будто вырвало целые этажи, окна зияли дырами и выглядели как выбитые зубы. Тут и там попадались недавно отстроенные здания – еще в лесах и с неотделанными фасадами. Хотя многие улицы и даже кварталы были расчищены, масштаб разрушений напомнил ей вид военного Лондона.

На задворках сознания мелькнула догадка, где она, но растворилась, прежде чем Этта успела ее поймать. Более насущным представлялось не «где», а «когда». Мебель, дорогие шторы и постель, омерзительная ночнушка – впору викторианской кукле, – в которую ее нарядили, разрушения… конец девятнадцатого века? Начало двадцатого?

«Не важно, – подумала она, надеясь подбодрить себя, – единственный выход – через окно».

Ее держали на втором или третьем этаже – точнее сказать было трудно из-за крутого склона под окнами. Стену дома по самую крышу покрывал запутанный лабиринт деревянных лесов, опиравшихся на длинные балки, вкопанные в землю.

Этта вытянула руку, оценивая расстояние до ближайшей опоры. Пальцы легко обхватили неструганное дерево, и, не успела она задуматься, взвесить все доводы, почему эта мысль никуда не годится, как уже взобралась на подоконник, перекидывая ноги на карниз и дальше – на ближайшую горизонтальную планку.

– Чистое безумие, – пробормотала она, пробуя ногой, способна ли конструкция выдержать хотя бы часть ее веса. Сколько раз в детстве она слышала в новостях о рухнувших в Нью-Йорке строительных лесах?

Восемь. Ровно восемь.

Кровь отлила от головы, и ей пришлось подождать под нетерпеливый стук сердца, пока вернется чувство равновесия. Задержав дыхание, с дрожащими от напряжения руками, Этта перескочила с карниза на деревянную доску.

Та даже не скрипнула.

Отлично. Идем дальше.

В каком-то смысле это напоминало спуск по причудливо сконструированной лестнице. Леса то и дело дрожали под весом Этты, местами зазоры между досками и балками оказывались слишком широкими. Но с каждым шагом она наполнялась уверенностью, даже когда ее толкал ветер, даже вопреки мыслям, что она не знает, куда идти потом, когда спустится.

Этажом ниже из стены дома выпирали высокие эркеры. Что еще хуже, окна в них горели, ярко освещая леса. Этта подкралась ближе, заглядывая внутрь под покровом темноты. Если в комнате кто-то есть, придется пройти по самому краю лесов, чтобы ее не заметили. Но сначала ей хотелось выяснить, кто находится в доме – и немаленьком – и почему привезли сюда ее.

Комната, больше той, из которой она сбежала, была вся увешена внушительными полками темного дерева, которые просто ломились от книг. Перед окном стоял письменный стол и большое широкое кресло, повернутое внутрь, больше ничего – и никого.

– Давай, – прошептала она. – Шевелись, Спенсер!

Она до крови закусила губу, стараясь не плакать от боли всякий раз, как спрыгивала вниз, напрягая раненое плечо. Повиснув на балке, как на турнике, и трясясь от страха, Этта потянулась ногами к брусу внизу, едва доставая до него пальцами.

Слишком далеко. Руки ныли под ее весом, пока она оглядывалась по сторонам, пытаясь определить, как далеко в сторону ей нужно качнуться или передвинуться, чтобы достичь ближайшей вертикальной опоры и соскользнуть по ней. Нет, не получится, не с обжигающей болью в плече и сотрясающей все тело дрожью.

Не получится. Она снова посмотрела вниз, теперь на землю, на наклонно уходящую по склону улицу, стараясь отогнать видение изломанного тела в тонкой белой одежде, заляпанной кровью. Если приземлиться достаточно мягко, она устояла бы, поймала равновесие…

Неожиданно ее внимание привлек скрип окна прямо перед нею. Сквозь стекло на нее глазело ошарашенное лицо. Этта заморгала, дыхание застряло в горле. Окно растворилось наружу.

– М-да, ну и попала же ты в переделку, матушка…

Увидев тянущиеся к ней руки, Этта, не думая и не говоря ни слова, дрыгнула ногами. Пятки обо что-то ударились, и она с удовлетворением услышала ошарашенное «Мать честная!».

– Это совершенно излишне! – добавил тот же голос, искаженный зажимавшей нос ладонью.

Боль в плече и левой руке прорезала даже страх, заставив пальцы дернуться и ослабить хватку. Ойкнув, Этта повисла на одной руке. Вгоняя занозы под ногти, она впилась пальцами в дерево, пытаясь найти опору, прежде чем свалиться окончательно.

– Держите руку – давайте, не будьте глупышкой, – уговаривал молодой человек, забираясь на подоконник; Этта, как могла, отклонилась подальше. – Вы серьезно считаете, что сломать шею лучше? Я ранен в самое сердце!

Налетел порыв ветра, швыряя волосы ей в глаза, задирая подол ночной рубашки.

– Меня восхищает ваша решимость, но поймите наконец: достаточно одного моего крика, и снимать вас кинется рой рассерженных Тернов. В том, что вы хотите умереть, я тоже сомневаюсь, так что давайте проще: я помогу вам забраться внутрь и покончим с этим.

– Терны? – брови Этты съехались от удивления. Не Айронвуды?

Она не услышала потрескивания, но дрожание балки под рукой почувствовала сразу. Вся система лесов, подталкиваемая ветром, заваливалась влево, послышался громкий хлопок, и что-то, пролетая мимо, ударило ее по больному плечу.

А потом начала падать и она сама.

4

Все произошло слишком быстро – Этта даже вскрикнуть не успела. Вот она падает, а вот ее хватают обеими руками за запястье, чуть не выдернув руку из плеча, и в лицо летит бледный фасад здания. Поцарапав щеку о шершавый камень, Этта зажмурилась, а леса, содрогаясь, складывались и рушились на старомодные авто, припаркованные у дома.

– Подтянись, эй! – скомандовал молодой человек напряженным голосом. Этта помотала головой. Раненое плечо одеревенело, а вся левая рука от ключицы до кончиков пальцев, казалось, была заполнена прожаренным на солнце песком.