Шоу нашей жизни

– Отдохну у вас, а потом еще неделю. Это завершающий этап.

– Хорошо. А потом на покой?

– Потом к тебе. Я покину то общество, и ты перестанешь бояться, что я затяну тебя неизвестно куда. Как ты тогда сказала? «Клеймо на роже»? Так вот, я попытаюсь избавиться от клейма. Если получится, мы заживем вместе.

Она улыбнулась:

– Обязательно получится. В прошлой жизни, когда я носила такое же клеймо, мне казалось, что от него невозможно избавиться. Однако же, все получилось, правда, не без труда. С тех пор я верю, что нет ничего невозможного.

– Но ты не захотела остаться и переждать это время со мной. Если честно, я до сих пор не понимаю, почему. И если бы ты не рассказала мне тогда о припадках того человека, то я бы, наверное, тоже стал бы тебя удерживать. – Нора бросила на него растерянный взгляд, и он поправился: – Я просто стараюсь быть с тобой честным. Мне хотелось как-нибудь удержать тебя, понимаешь? Хотелось закатить истерику или сымитировать самоубийство, только бы ты осталась. Но я помнил, что ты говорила о своем прошлом и держался.

– Спасибо, – прошептала она.

– Да вообще-то не за что.

– Нет, я знаю, о чем говорю.

Эрик засмеялся.

Она просила его обуздать свои желания. В разное время бурной жизни его просили об этом многие люди, включая родителей и младшую сестру. Однако подействовали только слова жены по контракту.

Он не привык в чем-то себе отказывать. Конечно, он мог работать как вол, рвать мышцы и связки на съемках, не спать по несколько суток подряд и есть всего раз в день. Все это было в его жизни не раз и даже не десять – за спиной Эрик оставил тридцать семь разных съемочных площадок. Это напряжение выдерживалось и переваривалось лишь потому, что в остальное время он позволял себе все, что только можно. Ему хотелось пить, и он познакомился с алкоголем уже в двенадцать. Курить начал и того раньше. На его смазливой мордашке это никак не отразилось, и он продолжал работать в кино, попутно осваивая новые способы развлечений. Сюда же влился кокс, а после него жизнь покатилась на колесах, потому что кокс было сложнее прятать. Другим это удавалось легко, но вот у него почему-то все было не так, как у прочих людей. И так, прожив полжизни в беспробудном угаре исполнения желаний, он уже перестал понимать, что к чему. А когда ему впервые открыли на это глаза, он просто не поверил.

– Ты пропащий человек! – кричала Агата, бросая об стену дешевые тарелки.

Она всегда била только дешевую посуду, что заставляло Эрика сомневаться в подлинности ее гнева.

– Если все пропащие зарабатывают столько же, сколько и я, тогда быть пропащим хорошо, – отшучивался он, сидя у стены и зная точно, что в него не полетит даже маленькое блюдце. Этот факт тоже наводил на подозрения и обесценивал все концерты сестры. – А если все нормальные получают такую же зарплату, как и ты, тогда я даже не хочу думать о том, чтобы когда-нибудь стать нормальным.

– А для чего ты работаешь? – ощетинилась она. – Нет, правда, для чего? Все твои деньги спускаются на твой же кайф. Никакой пользы. Ни-ка-кой. Ты тупеешь, потому что целыми днями повторяешь одни и те же фразы как попугай, а когда у тебя появляется свободное время, тут же ныряешь в это дерьмо!

Она любила слово «дерьмо» до того, как у нее родилась первая дочь.

– И что плохого? – честно не понимал он.

Так было всегда. Еще с тех пор, как Агата стала достаточно взрослой, чтобы понимать все прелести жизни старшего брата, она начала грызть его, стараясь вернуть на правильную дорогу. Эрик убегал от нее окольными путями, потому что не мог послать куда подальше. Все-таки, он помнил те времена, когда ему приходилось таскать ее на руках по всему дому. Это были чудные годы, и он гордился тем, что она любила его больше, чем бабушку или тетушек. С матерью ему соперничать уже не приходилось, но второе место в сердце крошки Агаты было отведено только ему.

Потом были увещевания Марка, которому не нравилось, что Эрик начал губить десятки дублей и тратить пленку без цели. Длинные нотации занудного менеджера приводили его в бешенство, но не более.

Последней в дело почему-то включилась мать Эрика. Она до последнего делала вид, что с ее сыном ничего не происходит, но когда увиливать стало некуда, тоже бросилась на баррикады. По правде говоря, от ее рыданий было мало толку. Конечно, они-то и приводили его в уютненькие кабинетики психотерапевтов или в палаты с белыми стенами, на которых можно было рисовать и писать черными маркерами, только пользы от таких лечений не было никакой. Вот уж точно ни-ка-кой.

И только когда ультиматум поставила Нора, он понял, что уже не хочет бегать и защищаться. Она не угрожала, она просто ушла, но дала крошечную надежду. По каким-то причинам надежда стимулировала куда круче, чем шантаж и угрозы. Нора не лгала и не притворялась – она сразу же сказала, что все равно ушла бы от него, поскольку изначально не планировала задерживаться в роли его жены больше чем на два года. А еще она оставила надежду на то, что могла бы вернуться, стоило ему только захотеть, и чтобы это его последнее хотение задушило все предыдущие.

За время их брака он постепенно учился понимать, что значит стыд. Она не стыдила его, нет, просто в ее присутствии это новое чувство появилось само собой. Разумеется, впервые он испытал угрызения совести в тот день, когда она без слов отмыла и укутала его, а затем целый день развлекала его сына. Сотни других людей делали для него то же самое – домработницы, нянечки, горничные и экономки. Пару раз такие задачи выполнял даже сам Марк. Эрику было наплевать на все – он платил им деньги или просто извинялся, но его совершенно не волновало то, что они о нем думали. Мнение Норы, по каким-то причинам стало его беспокоить.

Наверное, именно по этой причине он не мог оставить ее в покое – ему хотелось как-нибудь ее расшевелить, разговорить и выяснить, что за мысли водятся в ее голове. Стоило отдать ей должное – она очень умело и прочно держала оборону. Ей удавалось избегать лишнего внимания вплоть до самого Нового года, и только в праздничную ночь в стене отчуждения образовалась маленькая брешь.

Эрик ехал с большой вечеринки. До двенадцати оставалось всего полчаса, и он торопился. Наверное, сказалось то, что он здорово напился, ведь не мог же он покинуть рельсы от пары таблеток? Во всяком случае, он намеревался приехать домой и посмотреть, с кем проводит праздничный вечер его будущая жена. Вообще-то, он был почти уверен в том, что она одна, но ему было жутко интересно, что она вообще делает. По дороге он сообразил остановить машину у круглосуточного супермаркета, работавшего даже в такую примечательную ночь. На кассе оказалась только молоденькая девочка, которая, по всей видимости, очень сильно нуждалась в деньгах. Хотя, она тоже была не одна – рядом с ней коротали время еще какие-то люди примерно ее возраста. Так что в супермаркете было довольно людно и даже шумно.

Не вполне осознавая собственные действия, Эрик прошлепал к ближайшим полкам, схватил то, что попало под руку, и отправился с этим добром к кассе. Там ему все уложили, подсчитали и отпустили с полными пакетами к машине. Он и сам точно не знал, что именно везет своей невесте, но был уверен в том, что заявиться в гости с пустыми руками было бы верхом неприличия. Даже если эти самые «гости» находились в его собственной пристройке.

Водитель оставил его у ворот. Эрик завернул на боковую дорожку, даже не глянув на сам дом – у него была цель, и в данный момент он еще помнил, где именно ее следует искать. Ему показалось, что стучал он достаточно тихо, но Нора открыла с первого раза. Она была в светло-зеленом халате на голое тело – явно из душа. Он остановился в дверях и уставился на нее пьяными глазами, которые все еще были способны различать очертания женского тела, скрытого под тонкой хлопковой тканью.

– Что? – недовольно оглядывая его с ног до головы, спросила она, и тон у нее был не самый вежливый.

Эрик улыбнулся – как ему показалось, лучезарно – и наклонился вперед, шурша пакетами.

– С Новым годом, любимая, – выдохнул он и схватился за дверной косяк, отчего один пакет грохнулся на пол, звякнув при этом чем-то стеклянным. Наверное, он купил какое-то вино.

Она отошла в дом, глядя на него так, словно он забыл снять накладные клыки или был массовщиком со съемок очередного зомби-апокалипсиса. Дождавшись, пока он ввалился внутрь, она подобрала пакет и закрыла дверь.

– Спасибо, – наконец, ответила она. – Но тебе не нужно было возвращаться.

– Ты знаешь, что я уезжал? – удивился он.

Нора неопределенно качнула головой и прошла на кухню. Он потащился следом.

С тех пор, как он был здесь в первый и последний раз, в доме многое изменилось. Исчезла пустота и вообще почти не осталось свободных мест. Не то чтобы комнаты были сильно захламленными, но почти на каждой поверхности что-то лежало. На подоконниках выстроились горшочки с цветами (при ближайшем рассмотрении оказалось, что в роли горшочков выступали одноразовые контейнеры из-под маргарина), на письменном столе покоилась стопка бумаг (вполне себе на своем месте), а на кухне появилась дешевая посуда и кое-какая неизвестная утварь.

Он плюхнулся на стул и положил локти на стол. Нора подошла к нему со спины, и ее ладони скользнули по воротнику припорошенной снегом куртки. Она помогла ему освободиться от верхней одежды, а потом отошла и принялась разбирать пакеты.

Это было… интересно. Он давно не видел, как суетится по хозяйству обычная женщина, у которой нет маникюра или приклеенных ресниц. Ему вообще все здесь казалось в диковинку.

– Это все на праздник? – повернувшись к нему, уточнила она.

Он только кивнул. А что еще нужно было сказать?

– Не стоило, – вздохнула она.

Ему было не особо видно, что там покоилось на разделочном столе, но она выбрала из этой кучи только одну банку, бутылку (там их оказалось целых три, и как позже стало ясно, ни одна из них не была наполнена шампанским) и еще что-то, похожее на хлеб. Потом будущая супруга скрылась за маленькой дверцей такого же холодильника, и Эрик на секунду потерял возможность наблюдать за ней. Ему это не очень понравилось, и он перевалился на другую сторону, вытянул шею и стал смотреть на то, как ложатся складки халата, когда она наклоняется к нижним полкам. Нора об этих вероломных перемещениях ничего не знала, и это было даже лучше. Даже своим пьяным мозгом Эрик понимал, что ей такое поведение точно не могло бы понравиться. Впрочем, вполне возможно, она что-то заметила – когда она повернулась к нему, Эрик не смог достаточно быстро прийти в прежнее положение, хотя и приложил для этого все силы. Глядя на то, как он восстанавливает равновесие, Нора даже улыбнулась.

– А того, что я принес, не хватит? – чтобы скрасить неловкость, спросил он.

– Здесь даже больше, – вздохнула она. – Но если мы начнем есть все это прямо сейчас, то завтра пропишемся в туалете, а мне такое совсем не нужно.

– Мне тоже, – миролюбиво отозвался он.

– Ну, вот. У меня здесь ореховое масло, а ты купил очень хороший джем. Обойдемся бутербродами?

– Нет, – твердо (насколько это было возможно) отрезал он. – Мы же собираемся пить, не так ли?

– Так ли, – явно забавляясь, согласилась она.

– Ну, кто пьет шампанское и закусывает бутербродами? – возмутился Эрик, сморщивая переносицу.

– Здесь просто красное вино, так что мы не загубим его вкус, уверяю.

Он поднял на нее глаза и на некоторое время замер, всматриваясь в ее лицо. Марк сказал, что она красивая? А ведь действительно…