Шоу нашей жизни

– Но если тебе будет совсем невмоготу, можешь приезжать к ней. Ребенок-то твой.

Да, Берт был единственной надеждой. Светлым лучиком, так сказать.

Очевидно, остается последняя часть разговора – о серьезном, проникновенном и просто житейском.

– Но ведь, только между нами, – девица склонилась к нему – вы не сразу стали таким, правда? Уж мы-то помним, как вы умели веселиться.

«Между нами» принято говорить на телевидении, и это самое замечательное из всего, что можно придумать, сидя в забитой студии и перед камерой.

– Вынужден согласиться, – с притворным раскаянием признал он.

– Как считаете, женитьба сделала вас другим человеком или это возраст?

– Тут несколько факторов, выделить что-то одно невозможно. Хотя я не стану говорить, что смог бы справиться без Норы.

– Вы как-то признались, что это была любовь с первого взгляда, – осторожно напомнила ему она.

– Так и было.

Противные электронные гудки резали слух, но Эрик упорно ждал. Потому что дозвониться до Марка нужно было просто позарез. Как только с другой стороны раздался щелчок, и зашуршала речь, он взорвался гневной и возмущенной волной:

– Кого ты мне подсунул, а?! Эта чертова монашка меня уже достала!

– А что ты ей сделал? – хрипло, видать, спросонья, полюбопытствовал Марк.

– Ей и делать ничего не надо. И почему это сразу я должен был что-то делать? Она тоже не ангел.

– Зато монашенка, – не упустил случая поддеть менеджер.

– Пошел ты, – все еще бушуя и клокоча, выплюнул Эрик. – Убери ее отсюда, иначе я ее покалечу.

– Ну-ну, остынь. Мы же договаривались, я тебе все объяснил. Так чего ты хнычешь? Это же тебе нужно больше, чем ей!

– Но ей-то тоже нужно! Или нет? Так какого черта она вообще не старается?

– А чего ты от нее хочешь?

– Пусть ведет себя нормально.

Марк ехидно посоветовал:

– Иди к ней и скажи, чтобы вела себя нормально. Чего проще?

– Я с ней больше не разговариваю.

– А теперь надуй губки и отвернись к стене.

Эрик отключился и едва не разбил трубку об стол.

От света прожекторов у Эрика уже горело лицо, и он мельком взглянул на часы, висевшие за спиной ведущей. Осталось две минуты.

– Ну, и в заключение нашего выпуска, хотелось бы попросить вас пожелать чего-нибудь прекрасного нашим зрителям.

Эрик повернулся к камере и уставился в черный круглый и покатый глаз, с трудом донашивая свою резиновую улыбку. Последние минуты, Господи, дай не отрубиться прямо на полу под креслом.

– Любите тех, кого любите. Любите так, чтобы они знали об этом.

Дебильное пожелание. Это все накрахмаленная девица виновата – зачем она вытащила в разговор Нору? Не упоминала бы о ней, и пожелание вышло бы гораздо лучше.

Как монахини попадают в ад

– Нет, понимаешь, это просто необходимо. Конечно, такие дела не делаются за полгода, и тебе нужно больше времени. Но подумай вот о чем, Эрик. Премьера назначена на лето, так? А сейчас уже ноябрь. И кто знает, что будет впереди – черт дернет этих упырей, и перенесут дату на весну. Что тогда? Мы ведь совсем пустые. Нужно как-то напомнить о тебе людям, понимаешь? Нужно чтобы ты вновь замелькал на обложках и появился пару раз с хорошими новостями. С хорошими, заметь. А твои гулянки, кривые рожи и мятые рубашки уже давно лежат в архивах желтых сайтов, которые никому не нужны. Их просматривают фанаты-малолетки, которые выпрашивают деньги на кино у родителей. Не окупаемая публика, короче. В твоем случае, когда рейтинг шестнадцать плюс, надежды на школьников вообще никакой. Да и понимаешь, на самом деле, у тебя уже и не осталось таких фанатов – последние выросли и обзавелись бородой лет пятнадцать назад – прости, мужик, но это же факт, сам понимаешь.

– Ну, хорошо, хорошо, не порть мне нервы. Чего ты хочешь?

– Найди себе жену. Хорошую такую, чтобы она всем понравилась.

– Новые жены всех только бесят, и ты это знаешь.

– Нет, не все. Если ты найдешь простушку, то у тех, кто поглупее, появится надежда – «Авось, и мне когда-нибудь повезет?». Другие, кто похитрее, просто подумают: «Стало быть, действительно влюбился». Ну и остатки просто заметят, что давно бы уже пора тебе остепениться, дорогой.

Эрик ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла. В кабинете Марка на него всегда накатывала апатия – наверное, действовали белые стены, которые напоминали о реабилитационных центрах. Там, где он лежал в последний раз, им разрешали даже рисовать на стенах – ремонт окупался за счет очень высокой оплаты. Они платили там больше, чем в пятизвездочном отеле. И все это для того, чтобы сейчас он сидел напротив Марка, держал руку в кармане куртки и перекатывал между пальцами колеса. В светло-розовой оболочке, которая, наверное, уже подтаяла от постоянного контакта с горячими ладонями.

– Жениться? Да ты гений, – задрав подбородок и глядя в потолок, вздохнул он. – Мне от твоих предложений курить хочется.

– Жениться можно на пару лет, ничего с тобой не сделается.

– А не пошел бы ты?

Говорить можно было сколько угодно, но Марк все равно бы никуда не ушел – уж если вцепился, то обязательно добился бы своего. А на этот раз Эрик чувствовал, что Марк действительно вцепился.

– Я уже сходил.

Оппа. Что и требовалось доказать. Эрик шмыгнул и вытащил руку из кармана. Пальцы были липкими и наверняка сладкими – у этих колес вечно какая-то детская оболочка.

– И удачным был поход? – почти без интереса.

– Да. Я тебя с ней познакомлю завтра вечером, когда ты промоешь желудок от всей этой дряни. Сколько раз говорить тебе, что я все равно вижу, когда ты…

– А я и не прятался. Но завтра я никуда не пойду, да и сегодня ничего промывать не буду. Я устал. Съемки закончились всего месяц назад, я не могу сразу вот так переключиться…

– Народ уже забыл тебя, Эрик. Хочешь, чтобы фильм провалился? Ты этого хочешь? Никому твоя рожа не нужна, понимаешь ты это или нет? На тебя уже никто не хочет смотреть.

– И почему я тогда все же получил эту роль?

– Это не роль, а милостыня. И если ты не соберешь ошметки своих мозгов или хотя бы не послушаешься меня, то совсем скоро пойдешь по улицам за реальными подаяниями. Таких как ты в ближайшем районе с полсотни – все бывшие звезды, секс-символы и богачи как на подбор. А через десяток лет почти на улице и умирают в одиночестве, чтобы через неделю соседская собака унюхала их через дверь.

Будущее было живописным, но воображение отчего-то совсем не желало включаться в процесс, а потому все слова звучали не как зловещее пророчество, а как бесконечный зудеж воспитателя. Эрик, поморщился – Марк говорил слишком уж громко.