литого сердца белых рук —
один испуг
из обожжённого стекла…
из обожжённого стекла
и этот свет и эта мгла
по стопке книг по сколку дня
сухого воздуха постольку
ты так оберегал меня
что стыло колко
у самой рёберной дуги
мело у самого порога
не выйди не превозмоги
не требуй много
горит трамвайного огня звезда
в снегах ни дна ни спаса
и нет сохраннее меня
и ненапрасней
там зацветали сливы…
там зацветали сливы
осы тянули нить
там бы и быть счастливым
и не повременить
и не свернуть в овраги
и не сорвать с куста
чёрные передряги
красные до креста
крохотной сердцевины
там васильковый мёд
кто тебя наспех вынул
кто теперь разберёт
гудели на рыночной площади…
гудели на рыночной площади
аптекари и купцы
блестели горшки и лошади
обгладывали уздцы
во всякой утопши всячине
из мускуса куркумы
по сути ещё не начаты
себя предрекали мы
и парус ревел неистово
и не было в том стыда
как старились кипарисово
от нежности города
в порту замирали полночи
полудни тянули трал
когда и родства не помнящий
мой слог тебя переврал
и вот они снеги белые
струится печной дымок
под звёздным медвежьим телом
взор путника одинок
грядёт ему сновидение
в ночлежной его тиши
два в этих краях рождения
две слаженные души
– в закатной мякине маковой
дух ветреный золотой —
и так они одинаковы
по сути неясной той
что всё что бывало ранее
и сбудется вслед тому —
не краткое умирание
не радостное уму
но маетное сквозное
искание одного
и путнику мнится море
и парус в груди его
в воздухе креозотном…
в воздухе креозотном
в замоскворецкой мгле
может быть повезёт нам
двум корабельным соснам
сосланным по земле
двум колыбельным песням
в самом глухом часу
может и мы воскреснем
из темноты полесий
призрачно на весу
наперекор невстречам
невосполнимым дням