32 фигуры

Будильник прозвенел, Павел Игнатьевич привычным жестом нажал на вылезающую при звонке металлическую холодную кнопочку, посмотрел на стрелки, которые как обычно показывали семь часов, но дальше что-то пошло не так. Не хотелось вставать. Причем настолько, что обычная установка «Вставать! Учиться и трудиться!» сегодня почему-то не сработала. Что-то вчера произошло. Что-то очень важное! Павел Игнатьевич поправил одеяло, подоткнул его с боков под себя, сложил на груди руки, устремил глаза в потолок и начал думать.

Роль! Новая роль! Причем какая! – Белого Короля! За свою бытность в народном театре, а театральный стаж месяц в месяц совпадал с трудовым, Петр Игнатьевич переиграл уже множество ролей. Вот она, творческая биография – он перевел взгляд с потолка на книжную полку, где стопками лежали сценарии пьес, в которых Павлу Игнатьевичу довелось участвовать. Помимо разного рода юмористических миниатюр, детских сказок и весьма сомнительных с точки зрения идейности и литературности пьес современных авторов, там были и Островский, и Чехов, и Гоголь, и Шварц, и… всех не перечислить. Но вчера, вместо полновесного сценария, Серафима Сергеевна, которая работала в театре всего третий год, вручила ему несколько листов. «Белый Король e1. Илья Ильич Обломов». Королём ему быть еще не приходилось. Даже в мечтах.

Шахматы Павел Игнатьевич любил с детства. С пятого класса ходил в местную шахматную секцию, которую по совместительству вел тренер по волейболу. Даже получил второй юношеский разряд, выступая за городскую команду на межрайонном шахматном турнире. Но потом учёба в техникуме в областном центре, институт, где не только в группе, но и на всем факультете только девушки, – в общем, шахматы остались личным хобби, когда можно было разбирать интересные партии или решать задачки из шахматных бюллетеней. Вчера на репетиции, окинув взглядом сцену, после того как Сиренева расставила всех на исходные позиции, Павел Игнатьевич, конечно, сразу понял, кто какой фигурой будет в этой постановке. Встретившись глазами с Сашей Куликом, понял, что тот тоже оценил расстановку. Даже приветственно помахали друг другу руками, обменялись приветственными королевскими жестами. Пока не понятно, что за персонаж у Кулика, у Черного Короля.

Но как?! Как догадалась она про меня, как увидела меня и дала мне именно Обломова? Героя, с той философией и тем течением жизни, которое с первого знакомства со школьной скамьи казалось Павлу Игнатьевичу идеальным… И как угадала она и «вытащила» из любимого романа именно те главные слова, которыми он, конечно, ни с кем не делился, потому что Илью Обломова, несмотря на то, что был он потомственным дворянином и человеком неглупым, героем считать было не принято. Даже наоборот. Павел Игнатьевич взял лежащие у изголовья листы.

«Жизнь в его глазах разделялась на две половины: одна состояла из труда и скуки – это у него были синонимы; другая – из покоя и мирного веселья. От этого главное поприще – служба на первых порах озадачила его самым неприятным образом.» А как она могла понравиться, эта самая служба, когда изо дня в день с утра и до самого вечера одно и то же? Нет покоя, нет уединения, вечные разговоры посетителей о болезнях, коллег – о семейных проблемах, непослушных детях, ленивых или неверных мужьях, несносных соседях…

«Он не привык к движению, к жизни, к многолюдству и суете. В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою добраться благополучно до другого берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют». Но все ли должны быть именно деятельными героями, быть смелыми, бряцать оружием или вещать с высокой трибуны?.. «Голова его представляла сложный архив мертвых дел, лиц, эпох, цифр, религий, ничем не связанных политико-экономических, математических или других истин, задач, положений и т. п. Это была как будто библиотека, состоящая из одних разрозненных томов по разным частям знаний.» Но даже если и так, то разве я не пользуюсь этой своей «библиотекой» всю жизнь? Разве все, пусть и разрозненные, мои знания должны были служить достижению какой-то единой большой цели, например, карьере. Или удачной счастливой женитьбе? Да бывают ли они вообще – счастливые браки? И в чём же счастье удачной карьеры?..

Эти люди, которых я вижу каждый день – они же постоянно болеют. От чего они болеют? От нервов, от стрессов, от обид, разочарований, от нелюбви… А если Серафима увидела во мне Короля, причём Короля-Обломова, значит можно быть тем, кто ты есть! А достойные люди увидят, разглядят в тебе то самое ценное, что есть внутри… «А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли.» Как это верно, как это тонко, как пронзительно… В горле защекотало. Чтобы ненароком не расплакаться от нахлынувшего к себе чувства, Павел Игнатьевич перестал читать, листы легли на грудь, а взор снова устремился в потолок.

Но, если Король – Обломов, то непременно должен быть Штольц. Или я не угадал её замысла. Закрыл глаза и вспомнил вчерашнюю расстановку. Штольц должен быть в моём лагере. Молодые ребята – точно нет. Тимофей Голенцов, ладья a1 – нет: возраст, типаж не тот. А вот ладья h1 – Антон Петрович Берёзов, наш деятельный судебный пристав и примерный семьянин с двумя детьми – наверняка Штольц. Может позвонить, спросить? Нет, рано еще. Днём ему позвоню, проверю.

А еще женщины. Роль белого ферзя она отдала Любе Рауде. Красавица, умница, наша ведущая актриса. В банке работает. Жаль, замуж быстро выскочила и уже двоих успела родить. Девочка эта мне всегда нравилась. А теперь вот будет стоять подле меня по левую руку. Королева… Может Ильинской будет? И тогда пусть не в романе, но на сцене станет Ольга Сергеевна Ильинская женой Ильи Ильича Обломова… В голове тут же возникла картина венчания в церкви, хор… Нет, все-таки слишком молодо выглядит. А вот перед Штольцем, на h2 стоит моя тайная мечта, моё несбывшееся желание – Полюшка Малышкина. Хотя какая она уже Полюшка – ей за тридцать перевалило. А ведь тоже всё одна. Архивариус в музее, теперь её Полиной Михайловной величают. Может она будет Ольгу Ильинскую играть? Тогда её позиция радом со Штольцем логична. Да-да. Ведь именно он их познакомил, свёл, а потом взял и женился… Вот это я понимаю – вот это игра! Скорей бы следующая репетиция. А это уже завтра.

Павел Игнатьевич взглянул на будильник. Без четверти восемь. Через пятнадцать минут он должен быть на рабочем месте. Но разве Король не может себе позволить один выходной день среди недели. Дотянулся до телефона: «Галина Петровна, доброе утро. Это Полежин. Вы знаете, у меня сегодня непредвиденные обстоятельства возникли, и я вынужден вас попросить отпустить меня на отгул. У меня ведь их достаточно. Только один день, Галина Петровна, очень вас прошу войти в моё положение. Именно сегодня. Да-да, завтра обязательно буду и заявление на отгул за прошлое воскресенье задним числом подпишу. Благодарю. До завтра!»

Павел Игнатьевич был человеком педантичным. И, конечно, любимый с детства роман был в его, пусть небольшой, но методично и скрупулёзно собранной домашней библиотеке. Он, наконец, поднялся с кровати, подошёл к книжному шкафу, достал книгу и, потянувшись, улыбаясь предстоящему прекрасному дню, вернулся обратно в постель, поднял повыше подушку, уютно накрылся одеялом и погрузился в чтение.

Глава 8. Парадное шествие

Сегодня на сцене стоят стулья. Предстоит разговор: хотя бы поверхностное обсуждение этой необычной пьесы. На стул каждому я положила схему расстановки, где обозначены все персонажи, и таблицу с названиями произведений, откуда пришли все герои.

За минувшие сутки актёры уже, вероятно, пообщались между собой, отрывочно, эпизодично что-то выяснили, и, конечно, пока никто ничего не понял. Главный вопрос, наверняка «А почему все герои из разных произведений, почему нельзя было взять, например, только „Войну и мир“?» Конечно, я думала над этим. Но каждое отдельное произведение уже неоднократно было и будет поставлено во множестве театров, и это великие постановки. Есть и будут экранизации, которые уже называют или когда-нибудь назовут шедеврами мирового кинематографа. Я не хотела, чтобы нашу постановку с чем-то сравнивали, чтоб возникали даже ассоциативные отсылки к какой-либо режиссерской работе. Это – во-первых. А, во-вторых, если посмотреть на весь перечень героев, то можно заметить, что в этой пьесе собрались абсолютно разные персонажи.

Разные психотипы с определенной моделью поведения. Более того, эти персонажи узнаваемы практически всеми, каждым школьником. Но всех героев объединяют эпоха и, в той или иной мере, социальный статус. Мы собираемся погрузиться в Россию девятнадцатого века. И это не крестьянская, не рабочая, а дворянская Россия. Которой уже давным-давно нет.

Из молчаливого оцепенения меня вывела Клава Переводина. Вернее, Клавдия Федоровна, заведующая отделом художественной литературы в местной библиотеке. До начала репетиции ещё полчаса, наверное, хочет поговорить.

– Серафима Сергеевна, здравствуйте! Я пораньше пришла, потому что обсудить хотела… – замялась, засмущалась, потупилась.

– Здравствуйте, Клавдия. Вы меня, наверное, про свою героиню спросить хотели.

– Ну да. Я когда свой сценарий открыла – прям расстроилась. А потом еще актрисы наши – продавщицы-секретарши пришли за книгами. И наверняка у них такие роли, о которых только мечтать. А мне – Евдоксию Кукшину. Я, конечно, понимаю, что, как говорится, рожей не вышла, да и фигура не модельная. Но почему же Кукшина?! Почему этот второстепенный, совершенно неяркий персонаж. Какая-то неряшливая грубая фенимистка… – Клава достала свои смятые листы и даже захлебнулась от эмоций.

– Не яркий? Вы так считаете? Давайте, Клавдия Петровна, так поступим. «Обломов» в библиотеке есть. Найдите в книге Евдоксию, посмотрите на неё, подумайте. Если уж совсем душа не лежит, ну не будете в этой постановке участвовать. Будете в какой-то другой. К тому же пешки в шахматах далеко не все до финала доходят – не главную роль потеряете. Заменить мне вас сейчас некем – и так уже всех желающих привлекла. Но Кукшину… Верите, эту бы я и сама сыграла. Как там про неё говорили, а? «Чего ты пружижься?» Слово-то какое прекрасное – «пружижься»… Это ж так комично может быть. Женщина, которая «пружится» – она ведь и без определенно возраста обычно, ну разве что не совсем старуха. Подумайте, Клава! А я не настаиваю. Вы же меня не первый день знаете, разве я когда настаивала или умоляла кого-то? – эти большие глаза за толстыми линзами очков, этот полуоткрытый рот в растерянной полуулыбке, собранные под грудью руки… Конечно, она будет играть Кукшину. И это будет потрясающая Евдоксия! Может половину героев не запомнят, а Клава Переводина в роли Евдоксии Кукшиной —это непременно останется в зрительской памяти. Я подмигнула Клаве, а актёры уже начинают собираться. Здороваются, оглядываются и сразу идут к своей «клетке», берут листок, садятся на стул, начинают изучать и уже серьезны, уже не здесь, а целиком внутри этой схемы.

Но какие разительные перемены произошли с ними сегодня, к первой рабочей репетиции. Такого быстрого эффекта преображения я не ожидала. Я верила, что это произойдет, но чтоб буквально за день… Кони и Офицеры, по сути мальчики еще, кроме разве что Василия Трохина, но все поголовно – не отягощенные высшим, а некоторые и полным средним образованием и вряд ли читающие хоть одну книгу в год – откуда у них вдруг взялась эта неторопливость, пусть пока напускная, не совсем естественная, наигранная надменность, расправлены плечи, подбородок приподнят… Забавно. Даже головы помыли и обувь почистили. Может титул графа, князя или просто потомственного дворянина автоматически дает такую выправку?

А девочки-школьницы! Хотя они, конечно, уже девушки, им по семнадцать лет, как и их героиням. Лиза Проса (Маша Троекурова из «Дубровского»), тоненькая, нежная, светловолосая, сегодня с высоким балетным пучком, в белой кофточке, вытягивает шею, смотрит на дверь, краснеет волнами, заглядывает в свои листочки, снова на дверь, и вот он вошёл, её Дубровский – молодой учитель физкультуры и тренер городской детской футбольной команды Андрей Широков. Но как вошёл! Как оглядел «поле боя», сузил глаза – как будто готов сразу в драку. Лиза залилась горячей пунцовой краской и закрыла лицо листами – он ведь еще не дошел до своей «черной» половины, не взял со стула схему с фигурами, не знает ещё, что именно в неё он будет страстно влюблен.

Одноклассница Лизы, жгучая брюнетка с черными влажными глазами, как будто из одних расширенных зрачков, Милена Караманян (Бэла), как дикий зверек смотрит через поле в лагерь «белых» – на Печорина (Колю-Шпалера). А тот сегодня абсолютно в своей тарелке – взгляд жесткий, как у хищника. Сколько тут «моих»? Трое! Вера (Зина Худякова, воспитательница из детского сада, сынишку трехлетнего растит. Да, с ней уже было, но пацанчик точно не мой) – стоит рядом. Княжна Мери (Ксюха Салина, приезжая, учительница младших классов, давно присматриваюсь, но не дошел ещё) – в лагере «чёрных» на d7 стоит. И с самого края, на a7 – Бэла. Ох, какая девочка! – как вишенка! Но, похоже, школьница ещё. Хотя может есть уже восемнадцать… С какой начать? Даа.. Неплохую мне роль Сирень придумала…

Цыганке Тине (Вере Кричевской) всего шестнадцать, она в десятом. Но до чего хороша сегодня – распустила свои чёрные вьющиеся волосы, блузка с широкими рукавами, на плечах цветастый платок с кистями, широкая юбка, туфельки… Она, конечно, не читала «Драму на охоте», да и Антон Павлович ей, наверняка, знаком только по «Каштанке». Но какой девочке не хочется побыть цыганкой! Небольшой танец, хоть несколько движений, конечно, сделаем. Ей сейчас и на месте-то сложно усидеть – вон как коленкой трясет. А то замрет и волосы свои шикарные начинает на палец накручивать…

Наташа Пряхина – спортсменка, красавица, тренер по аэробике (Наташа Ростова) – уже развернулась на своем стуле спиной к «белым», вызывающе оседлала его, широко расставив ноги в обтягивающих белых джинсах и смотрит, не отрываясь влюбленными глазами на Кирилла Рюмина – мастера по ремонту холодильников по кличке Граф (Андрей Болконский). По расстановке они рядом – пешка f7 и слон f8. Рюмин спокоен, сосредоточен, погружен в изучение схемы. Наверное, между ними уже что-то произошло, слишком уж откровенен взгляд и поза Наташи…

И вдруг легкий присвист по сцене, перешептывание, возгласы «ого!» и все глаза – на Кристину Уварову (Анна Каренина). Эта молодая женщина изменилась до неузнаваемости. Строгое черное платье, аккуратная прическа с завитками черных, позавчера еще светло-русых волос, тонкая нитка розового жемчуга на шее, изящный браслет на запястье (надеюсь, что это не золото! Или она рискует потерять место своем в ювелирном магазине…) и, как говорил Блок, «в кольцах узкая рука». А кольца, похоже, золотые. Свои? Или всё-таки с прилавка?.. Правда, эта Анна пока ещё сама себя боится, потому что не понимает до конца, кто она, идёт неуверенно, ни на кого не смотрит, но как точно она угадала свой образ, как правильно создала внешность своей героини!

Вот оно, истинное наслаждение – наблюдать сейчас за ними. Но время идёт и надо работать.

– Приветствую вас, дамы и господа! Мужчины, встаньте, пожалуйста, мы здороваемся. (Сразу столько удивленных глаз на меня – вставать? Зачем?? Но поднялись, хоть и нехотя. Только взрослые мужчины, особенно короли, удивления этой моей просьбе не выказали. Мысленно поблагодарила за поддержку.) Прошу садиться. Я очень рада, что все собрались, что никто не передумал, никто не вернул мне сценарий. И это значит, что мы начинаем работать.

Я благодарна всем и каждому персонально за то внимание, с которым вы отнеслись к своей новой роли. Конечно, у вас было совсем немного времени, чтобы оценить весь состав участников – надеюсь, времени будет достаточно дома, после репетиции. Настоятельно рекомендую обратиться к первоисточнику и прочитать свой роман. Да-да, это теперь ваши романы и ваша новая жизнь, пусть хотя бы только на сцене. Но на сцене вы мне нужны настоящими – чтоб с первого взгляда было понятно, что это – поэт Ленский, это – князь Болконский, а это – нигилист Базаров.

Сергей Петрович, вы на месте уже? Отлично! Дайте нам, пожалуйста, фонограмму. Глинка, полонез из оперы «Жизнь за царя». Пока негромко, фоном, я скажу, когда сделать громче. Спасибо!

Я очень хочу, чтоб вы поняли одну очень важную вещь. Сыграть дворянина или даму из высшего общества – просто сыграть – нельзя. Им или ей надо стать. Нужно измениться внутри, как бы переродиться. Граф или князь не может быть похож на лакея – у него другие жесты, другая речь, даже взгляд – другой. У офицеров, прошедших военную службу – выправка, осанка. Даже когда он просто стоит и молчит – он другой, и это видят все. Женщины, девушки: походка, взгляды, интонации, движения рук, тембр и звучание голоса, посадка на стуле (вот сейчас – просто обратите внимание как вы все сидите. Да-да! Именно об этом я и говорю..). И в этом «перерождении» не может быть ни одной несущественной детали, ни одной мелочи. Неверный жест, поворот головы, взгляд, ударение в слове – всё насмарку! Нет образа, нет героя, остался актёр провинциального театра, который старался, но не дотянул. Зритель, наверняка, пожалеет и даже простит. Но разве мы хотим этой жалости и снисхождения? Чтоб оправданием неудачи, которая равносильна провалу, стала фраза «они ведь не профессионалы…».

Собственно, сегодня я хотела донести до вас именно это. Задание – найти себя в романе, погрузиться в него, понять эпоху, окружение. Монологи, диалоги – обязательно читать вслух. Лексика, фразеология, интонации – это очень важно. Мы не в школе, я не буду просить вас пересказать сюжет или какие-то главы. Но я хочу увидеть ваших героев. Увидеть и познакомиться с ними. И на сегодня слов, пожалуй, достаточно. Сейчас двигаться начнем. Выход репетировать.

Мужчины, просьба вынести стулья за сцену. Сразу скажу про следующую репетицию. Во вторник приходят не все. Тишина, пожалуйста, а то важное не расслышите. Во вторник жду: Катю Капельникову (Элен Курагина), Ксению Салину (княжна Мери), Артёма Дворыкина (Алексей Вронский), Веру Кричевскую (Тина – цыганка), Клавдию Федоровну (Евдоксия Кукшина) и Ульяну Коромытову (Варя из «Вишневого сада»). Реплики раздаю. Остальные – работаем над персонажами дома, главное – читаем первоисточники!

И про костюмы. Понятно, что будут белые и черные. Эпоха одна, но костюмы, конечно, будут индивидуальные – для каждого героя и героини. Скажу больше: я нашла спонсора. А что вы так удивляетесь? Бюджет озвучивать не буду. Костюмы должны быть не просто хорошими – они должны быть шикарными! Идея моя у спонсора вызвала неподдельный интерес, удалось-таки затронуть нужные струны. В следующий четверг, через неделю, просьба подойти пораньше – придет портниха, будет снимать мерки. Над эскизами правильные люди уже работают. И ваши костюмы вам, я уверена, будут помогать, будут удерживать в образе. В бальном платье стул верхом не оседлаешь.

Итак, сцена у нас теперь свободна. На сцену мы с вами, дамы и господа, выходим торжественным танцем, который называется «полонез». Это даже не танец, а парадное шествие. Ничего сложного. Главное – уловить ритм и, конечно, грациозность движения. Показываю ход. Два простых шага, правая, левая, на третьем правой небольшой ход, левую выносим вперед и продолжаем движение с нее. Сергей Петрович, музыку погромче, пожалуйста. Не стесняемся, ходим, вот-вот, хорошо. Раз, два, три, и… раз.. Спину держим, подбородок вверх, в пол не смотрим! Так. Теперь попробуем в парах. Короли ведут своих королев и возглавляют шествие – колонна белых, колонна черных. У нас образуются две пары девушек – белые пешки d2 и e2 (Евдоксия и Оленька Скворцова) чёрные пешки d7 и e7 (княжна Мери и Тина). И есть смешанные пары – чёрные с белыми, будут замыкать шествие. Владимир Дубровский выводит Машу Троекурову, Алексей Вронский – Анну Каренину, и поэтому получается еще одна «чёрная» пара – Евгений Базаров и Варя, нашли друг друга? Очень хорошо.

Мужчина протягивает левую руку, на уровне плеча или чуть ниже, чтоб даме было удобно, не задираем руку вверх, правая рука согнута, за спиной, ладонь раскрыта. Партнёрша грациозно кладет на руку партнёра свою правую рука, левая внизу, на уровне бедер, чуть отведена от корпуса, кисть не болтается. Партнёр смотрит на партнёршу, у дамы глаза чуть опущены, под ресницами – скромность и достоинство! А подбородок не опускаем, только глаза! Партнёр начинает движение с левой ноги, партнёрша – с правой.

И… раз, два, три… пошли! Музыку, Сергей Петрович, громче музыку. Раз, два, три – грациознее! Спина, держим спину! Раз, два, три…

Глава 9. Начало

– Матвей, мне кажется, у нас с тобой это шествие как-то не очень получается.

– Кать, ну мне ж медведь на ухо наступил. Боюсь, ничего у меня не получится с этим Пьеро.

– Не с Пьеро, а с Пьером. Пьеро – это в сказке про золотой ключик и Карабаса-Барабаса. А у нас с тобой «Война и мир». И я, между прочим, твоя законная жена. Или пока невеста, не понятно.

– Да нуу, – Матвей присвистнул. – Значит мы с тобой не просто так рядом стоим и вышагиваем. И что, они жили долго и счастливо?

– А ты совсем, что ли, ничего из этого романа не помнишь? И фильм не смотрел? Эх ты, темнота… Нет. Не долго. И не очень счастливо. Но Пьер полюбил Элен – это я Элен Курагина – за красоту.

– Ну, это понятно. Ты красивая. Тебя многие любят… за красоту.

– А будешь хамить, ничего тебе рассказывать не буду. И репетировать с тобой отдельно этот выход не буду. Ходи как хочешь, пусть у Сирени голова болит, что ты мне на ноги постоянно наступаешь.

– Кать, да ладно, ну чего ты? Обиделась сразу. Я же просто сказать хотел, что ты, действительно, красивая. И многим нравишься. И я бы этим многим, которые норовят тебя руками потрогать, когда ты заказы разносишь, с большим удовольствием руки бы их грязные поотрезал.

– Ладно, проехали. Ты бы лучше проводил меня сегодня. У меня сумка тяжелая, перед репетицией в магазин зашла. Я тебе заодно расскажу про наши отношения. Сценические.

Матвей Луков внешне был невероятно похож на Пьера Безухова. Он был высок, широк, неуклюж, рассеян, даже руки у него были огромными и красными. И весь его облик говорил «я наивен и добродушен». Почему от него год назад ушла жена, так никто и не понял. Причём ладно бы к кому достойному ушла или хотя бы к богатому, так ведь нет. Но женская душа – потёмки, а Матвей этот развод переживал тяжело. Сначала пил, потом хотел уехать, но, в конце концов, решил, что лучше быть ближе к сыну и взялся, наконец, за ум, пошёл работать по специальности – поваром. Требования к блюдам в местном ресторане не высокие, продукты разнообразием не отличаются. Ничего сложного. Главное, чтоб ножи были острыми. За этим Матвей следил. Девчонки-официантки даже смеялись: «а что там наш повар делает, небось опять ножички свои точит? Ой, девки, берегитесь, под горячую руку ему не попадайтесь – зарежет!».

Катя Капельникова, которой досталась роль Элен Курагиной, работала в этом же ресторане официанткой. И если бы в городе проходил конкурс красоты на звание «Миссис», то корона досталась бы, конечно, Катерине. Её внешнее сходство с доставшейся ей героиней тоже было разительным и безусловным. Достаточно было бросить на неё всего один взгляд, чтоб сразу сказать: «Какая красивая женщина!». Полная, но абсолютно пропорциональная, по-настоящему статная фигура; белая кожа, казалось, еле сдерживала сок, текущий внутри, который хотелось попробовать на вкус. Походка, осанка, движения – она не ходила, она несла себя, как драгоценный сосуд. Густые, ниже плеч, волосы цвета пшеницы, темные, правильной формы брови, бирюзовые глаза, длинные ресницы, лёгкий румянец на гладких, без единого изъяна, щеках и губы, которые притягивали и уже не отпускали взгляд. Но толи место работы сыграло свою роль, толи состояние души, ищущей идеала для такой изысканной формы, но личная жизнь Катерины до сих пор не сложилась. Все думали, что не сложилась. Хотя уже росла симпатичная шестилетняя дочурка Маруся. Росла не рядом с матерью – работа ночная, кто за ребенком будет смотреть – а в деревне у родителей. Там ребенку лучше: и молоко домашнее и творожок всегда свежий, и пирожки бабушкины, и простор во дворе. Если выпадали выходные и не случалось никаких неотложных дел, Катерина иногда ездила к дочке – с подарками и городскими сладостями. Поскольку Маруся другой жизни не знала, а знала только, что все – и бабушка, и дедушка, и красивая, но далёкая мама – её любят, росла счастливым и весёлым ребенком.

Пожалуй, главной отличительной чертой Кати Капельниковой было отсутствие способности любить. Как некоторые за всю жизнь так и не могут научиться плавать или кататься на велосипеде, так Катина душа не научилась любить. Все её отношения с окружающими, даже самыми близкими, строились по принципу «так принято». Родители и дочка не составляли исключения. Сколь-нибудь сильные чувства ей были попросту незнакомы – она не влюблялась ни разу в жизни. Да, поначалу искала того, кто мог бы стать опорой, разделить тяготы жизни – как это бывает у всех. В нередких случаях даже допускала избранных до своего прекрасного тела, чтоб проверить на что способен, – природа берет своё. Но ждать встречи, мучиться разлукой, считать минуты, ловить взгляды, не спать по ночам, страдать – зачем? Разве кто-нибудь достоин? «Уехать что ли? – думала иногда Катя. – Олигарха какого подцепить…». Но что-то ей внутри подсказывало, что подцепить-то не сложно. Сложно потом будет, когда он любви и верности потребует, наследников захочет, а рожать Кате не понравилось. Да и зачем тело своё красивое ещё раз испытаниям подвергать? Это сдуру, по молодости, по незнанию… В понятной и размеренной жизни её всё устраивало. И место жительства, и работа, и простое понятное окружение. Даже руки подвыпивших клиентов, которые всегда тянулись к ней. Ну дотронутся разок – не убудет же. Это Матвей выходит иногда из кухни, стоит с ножом, весь насупится, даже в зале слышно, как пыхтит. А он, оказывается, не только в зале пыхтит… И на деле оказался мелок и слаб. Абсолютное несоответствие внешним параметрам. Но ужином накормил, ножи все зачем-то наточил, не люблю, говорит, когда ножи тупые. Завтрак в постель… Повтора, ввиду несоответствия ожиданиям, конечно, не будет. Но, может, теперь на ноги мне не будет наступать. Если его одеть прилично, а Сирень обещала шикарные костюмы, то даже смотреться будем – он высокий, еще бы сутулиться перестал…