Дышу тобой

Это осознание пришло мгновенно. Словно стукнули молотком по голове. Ведь дело даже не в девушках и друзьях. Родители. Вот та больная точка Максима Блэка, которая может сделать его уязвимым. Клэри знала теперь, как сделать ему больно. Первый раз в жизни она была уверена в том, что у нее получится задеть его, зацепит так, как он постоянно проделывает это с ней.

– Ты ошибаешься, идиотка, – прорычал он в ответ, прожигая в ней дыру.

Он ведь красивый. Опасно красивый.

Как и вся их семья. Она однажды видела, как его мать общается с отцом в коридоре. Они словно члены императорской семьи. Мать – идеально-вылепленная статуэтка. Такая красивая, но такая холодная. Клэри никогда не видела таких красивых людей. Отец с такими же, как у сына холодными глазами. Они все просто ледышки.

Просто стекло. Без эмоций. Без чувств.

Она не могла представить эту стеклянную женщину, готовящую ужин для любимого сына, а статного мужчину с идеально завязанным галстуком, играющего с сыном в футбол на заднем дворе.

Просто нереально красивые. Она не могла отрицать очевидное, потому что это было бы глупо. И дело даже не в идеальных чертах лица, не в идеально-бледной коже, даже не в прическе. Дело в движениях. О такой грации, какая имеется у Блэка, Клэри с ее проблемами с координацией оставалось лишь позавидовать. И он не делал особенных усилий, чтобы всегда идти, как потомок царской семьи.

Хотя так оно и есть.

Ведь Блэки, судя по рассказам, ходившим по школе, переехали из Англии, когда самому Блэку было всего пять. Они даже имена поменяли. Как сказал Кирилл, мать звали Кэролайн, но она поменяла свое имя на русское Каролина, а отец, звавшийся в Лондоне Алексом, стал Александром.

Чертовски странная семья. Если учитывать еще и тот факт, что его отца убили при странных обстоятельствах, то можно окончательно запутаться в их семейной истории, полной странных и необъяснимых моментов.

– Ты ошибаешься, слышишь? – проорал он ей прямо в лицо.

Она уже и забыла, где и с кем находится, задумавшись, уйдя глубоко в себя, анализируя семью и возможное детство Максима Блэка. Она никогда не позволяла себе так замыкаться на людях. А уж перед Блэком. Похоже, что она постепенно сходит с ума. Просто задумалась. И это привело к ошарашившему ее выводу. Родителям абсолютно было плевать на сына. Конечно, при таком раскладе у них выросло неконтролируемое агрессивное чудовище вместо сына.

– Твои родители, – прохрипела она, подняв глаза, в которых уже практически не осталось злости, лишь осознание, – они не любили тебя.

– Заткни. Свою. Пасть, – рыкнул он, толкая девушку – Ты ни черта не понимаешь!

Врезалась в стенку, мгновенно припечатанная к ней его телом. Голова больно ударилась об бетон, но она даже и не почувствовала, не обратила внимания. Мысли спутались в один тугой ком. Она судорожно глотала ртом воздух, словно его было так много, но, тем не менее, так чертовски мало, что становилось тяжело дышать. Мозг перестал соображать, как только она увидела Блэка, приближающегося к ней.

С такой гримасой боли, что она лишь удивленно распахнула глаза. Проморгала. И это выражение исчезло. Словно на секунду. Всего на секунду он снял с себя эту его привычную маску равнодушия и презрения. Одна секунда, которая потом будет мучать ее по ночам. Секунда, когда она увидела в нем обыкновенного живого человека, а не машину для убийства.

Сейчас в мыслях больше нет того, другого выражения лица, которое так запало сначала в душу. Когда она увидела эту его неконтролируемую ярость, с которой он избивал Туманова. Сейчас она словно забыла об этом.

– Ты ошибаешься, – прорычал он, снова повторяя эту фразу, словно убеждая самого себя в этом, преграждая ей путь к отступлению припечатывая два кулака с разных сторон.

Она не могла убежать теперь. Не было пути отступления. Все пути перекрыты. Она осталась наедине с монстром, которого никто никогда не сможет приручить, укротить. И она сейчас не боялась. Просто подрагивали губы и подгибались коленки от его близости. От холодного дыхания, которое она чувствовала на своих губах мурашки бегали по спине.

И взгляд невольно зацепился за идеальные губы.

Его губы.

Она помнила их вкус. Даже сейчас чувствовала его на кончике языка. И она хотела этого. Пускай это будет необдуманным, безумным, да, черт, это будет самым безбашенным поступком, который она совершила за всю свою короткую жизнь, но она просто должна сделать это.

Руки обхватывают напряженную шею, а губы накрывают рот ее самого страшного ночного кошмара. Глаза закрываются, потому что она не в силах смотреть сейчас на его лицо, на его глаза, хочется просто раствориться в этих ощущениях.

Эти секунды, которые она ждала ответа, длились чертову бесконечность. Она всем телом потянулась к нему, к чудовищу, руками чувствуя, как еще сильнее напрягается мощная шея. По какой-то непонятной для нее же самой причине, все ее естество было уверено в том, что он не сможет оттолкнуть ее. Глупо. Очень глупо, Кларисса Ковалева. Но она оказалась права.

И он ответил. Смял ее губы в ответ. Просто не мог противиться сладкому запаху. Она, чертова сука, выводила его всем своим существом. Он был на грани дозволенного, когда она потянулась к его губам. Когда ее сладкие губы накрыли его рот, он подумал, что окончательно сошел с ума. Что все внутри перевернулось.

Она сама потянулась.

Сама обняла его, прижалась своим теплым, хрупким телом, вышибая весь воздух из груди. Если бы она не сделала этого, он бы не сдержался. Она словно почувствовала, что только так она сможет остановить его. Ее такие неловкие губы нерешительно целовали. Он зарычал, впиваясь в ее губы, раздвигая их, врываясь языком. Пробегаясь по ряду зубов. Ее теплый, влажный язык так неожиданно проник в его рот, что Блэк едва ли не задохнулся от этих ощущений, чувствуя напряжения в паху.

Рука невольно потянулась к кромке школьной юбки Ковалевой, притягивая ее еще ближе. Почему-то так необходимо было чувствовать ее тепло, так необходимо было чувствовать ее губы. Черт, почему она сейчас была так необходима?

Такая гладкая, нежная кожа бедра, по которой он прошелся легкими прикосновениями, заставляя девушку дрожать в его руках. Вторая рука потянулась к ее волосам и зарылась в них. В те волосы, которые он так люто ненавидел все эти годы, считая их мышиными, неухоженными. Воронье гнездо.

Резко дернув за волосы, он откинул ее голову назад, обеспечивая себе нереальный вид на бледную шею с едва проступающими фиолетовыми венками. И он впился в нее зубами. Наверняка оставляя багровый след. Но из ее рта вырвался он.

Едва слышный, прошибающий стон.

Казалось, он прошелся током по венам. Такой чертовски искренний. Так странно было видеть Ковалеву такой. Страстной, целующей, податливой. И он возвращается к распахнутому для него рту, кусает ее губу, оттягивает, причиняя слабую, сладкую боль. Он думал, он был уверен, что забыл его, что выбросил его из головы. Этот вкус. Невероятно сладкий вкус губ заучки.

Нет.

Этот вкус просто нереально забыть. Только вырвать оттуда. Из воспоминаний.

И накрыло. Безумием. С головой. Просто ее нога обвила его ногу, а его руки вернулись на талию, прижимая к себе так близко, что казалось, что вот-вот захрустят ребра. Ее руки спустились с шеи, впивались в спину, наверняка так же оставляя болезненные отметины. И сейчас было абсолютно плевать, что он никому и никогда не позволял оставлять на себе отметины.

Казалось таким неважным.

Штаны сейчас казались такими чертовски узкими, тесными, до ужаса неудобными. Хотелось снять.

– В этот раз определенно лучше, Ковалева, – проговорил он, отрываясь от губ. – У кого училась?

Что?

Что это только что было? Это он сказал?

Девушка резко оттолкнула его. Своими маленькими ладошками толкнула его в грудь, заставляя отшатнуться.

Он не ожидал, сделал пару шагов назад, отгоняя наваждение, слегка тряхнув головой. Она посмотрела на него с такой яростью, что его просто прошибло от нее. От этого неконтролируемого безумия в ее глазах. Лазурные глаза сейчас просто метали молнии. Обладай этот взгляд большей материальностью, от Блэка осталась бы лишь кучка пепла.

– Пошел к черту, Блэк, – выплюнула она яростно. – Понял? Пошел. Ты. К черту.

Сука!

Глава 10

Лекс совершенно не понимал, что творится с его девушкой. Целую неделю перед возвращением брата, Волкова вела себя до чертиков странно, что совершенно было не свойственно ей. Она часто подолгу оставалась в своей комнате, не желая выходить, часто задумывалась так, что приходилось махать руками перед глазами, дабы привести малышку в себя. Ее явно что-то мучило, и Самойлов корил сам себя за то, что не может понять, что с ней происходит.

Ему просто необходимо привести ее в чувство. Потому что эта разрушающаяся оболочка, которую он видел каждый день, совершенно точно не была его Алисой.

А сейчас ему, как никогда, нужна была именно его Лиса.

Было две теории происхождения ее поведения, каждая из которых имела свои недостатки. Первая – это то, что она все еще не забыла, как он тогда ее обидел. Но они говорили об этом, она целовала его после этого. Сама. Никак не состыковывалось с тем, что ей все еще больно за те прикосновения. Второй возможной причиной такого дерьмового состояния Лисы был приезд ее замечательного братца.

Который, как только узнает, с кем встречается его сестра, снесет ему лицо с его обычного места пребывания. Не то, чтобы Лекс сильно этого боялся. Это вроде как было неизбежно, тогда смысл из-за этого переживать? Кир всегда говорил, что неизбежного не стоит бояться, так как оно все равно неизбежно. Он изредка выдавал подобные «сильные» заявления.