Глобус Билла. Третья книга. Бык

Лица в кронах деревьев слушали глупых путешественников, которые были не в состоянии отряхнуть прах покинутой Родины со своих одежд. Они – то есть, глупые путешественники – медленно побрели вдоль каменного не национализированного парапета.

И такова тишина… безмятежность и безветренность, что Шанни постепенно делалось не по себе. Разве что мысль об измене народу, совершённая нибирийским правительством, слегка успокаивала – всё вставало на свои, природой установленные места. Крокодилы щёлкают зубами, правительство объявляет народ вне закона… как-то так.

– Несколько представителей общественности заявили протест.

– Правда? – Рассеянно откликнулась она. – А я пропустила.

Вновь Правь настигла их, и сердца их прибыли на прародину Билла перегруженными, души – замутнёнными.

Ас холодно промолчал.

– Я думала, мы и так принадлежим им с потрохами. Извини за грубость.

– Почему же. Именно, как ты сказала. Там есть подпункт, очень мелким шрифтом, насчёт именно потрохов. В случае государственной необходимости трансплантологический трибунал имеет право распорядиться и суперличными ресурсами граждан.

Шанни подумала.

– Кушать захотелось. Вот бы сюда кого-нибудь из этих, имеющих право распоряжаться… я бы…

– А вот это будешь?

Эта фраза была произнесена знакомым умиротворяющим голосом – до того умиротворяющим и ненастырным, что звучал всегда властно и в нём появлялось даже неприличие – ну, тут без противоречия: власть и неприличие, в сущности, птички с одной ветки.

Потрясённая Шанни обернулась и сразу увидела – поворот, к которому они вышли за грядой валунов, открывал совсем иной пейзаж: бежала сердитая река, а из рощицы непросохший и сияющий вышел к ним Энкиду.

Они ничего не сказали. Шанни с усталой иронией ждала, когда эти двое приступят к ритуалу трясения рук, но зря, не дождалась.

Энкиду послушал их рассказ про портрет, заодно отвечая на редкие вопросы Аса, в основном, касающиеся топографических подробностей.

Фиолетовые плоды, тяжёлые на вид, обладали убедительным запахом то ли вина, то ли варенья из подвала – последняя, заветная банка. Ас, не желая казаться букой и подозрительным, тоже попробовал. Глаза Шанни посветлели от полезной сахарозы, во рту поселился сладкий неприторный вкус, липкие пальцы она с удовольствием облизала.

Энкиду было приятно, что он накормил их.

– В шатуне остались бутерброды долгого хранения. – Он мотнул головой в сторону реки.

Шанни собиралась выразить сочувствие бутербродам, но после десерта была настроена благодушно.

Оставив реку, которая некоторое время следовала за ними, как любопытное животное, выглядывая из-за кустов, но потом соскучилась и отстала, они вышли к холмам, игравшим в ручеёк – они заступали друг другу дорогу с претензией на шаловливость, поэтому тропа между ними служила убедительной иллюстрацией теории неожиданностей.

Выскочила эта тропа на великолепную старую и грозную дорогу, выглядевшую так, будто её сложили из покорённых и убитых камней, чьи затылки стёрты бюргерами.

Шанни первая спокойно ступила на один из этих камней, и сделала несколько шагов. Идти по ним было удивительно легко, мысли не терзали великанов, под ногами текли их сны.

По ту сторону этой дорожной реки здоровенными шагами спускалась низменность. Террасы поросли хорошенькими прозрачными рощицами, множество полянок служило ступенями этой лестницы.

Там подальше, за чёрным лесочком, стлалось желтоватое марево с золотыми искрами, зачарованный снег из сна спящей красавицы. Дух зноя накатывал властно, но опадал сухой нестрашной жарой на развязной лестнице. Где-то отблеснуло зеркальце пруда. По сказочному голубенькому небу метались облачка, и одно так ухитрилось перекрыть воздушный поток, что солнце зажгло длинную свечку на воде.

Даже Энкиду, и тот прикрыл на миг заслезившиеся глаза. За лесочком что-то происходило. Что-то двигалось.

Шанни чихнула – в воздухе стало заметно больше сухой взвеси. Издалека что-то приближалось, непонятное. Жутковатые очертания существа, стремительно надвигающегося на них, трудно было уловить сходу.

Показавшись на одном из холмов лестницы, оно сорвалось и помчалось в их сторону. При этом оно издавало звуки.

Бегущее с воем чудовище, окутанное клубящимися испарениями, катилось прямо на них. Оба шагнули, закрывая Шанни. Ас схватил руку Шанни выше локтя, и она с интересом посмотрела на него.

Туча песка рассеялась. Мимо, в полушаге, промчался с безумными глазами Билл Баст и затормозил, вскидывая за плечами груз и раскинув руки.

– На зубах скрипит. – Прошамкал Билл.

Шанни без единого звука хохотала. Ас пожевал губами и, сщёлкнув с локтя песчинку, молвил:

– Не буду говорить, на что я надеялся, но я разочарован.

Лицо Билла в дыбом стоящей запылённой короне было всё ещё овеяно лёгкой дымкой. Он швырнул наземь груз. Ас и Шанни: двойной взгляд.

Энкиду вытянул ручищу и ладонью прикрыл бунтующий в воздухе песок.

– Где же ты был?

– Ты куда шатун дел? – Опять заговорил Ас, но уже серьёзно и, показывая, что шутки в сторону.

– Куда, куда.

Билл смотрел на Шанни. Радость Билла при виде Шанни выглядела так. Билл улыбался, и улыбка ширилась, как песня, которую ему не дали попеть.

Билл придвинулся к ней как-то неосторожно – персональные запасы песка были ещё обильны, и Шанни отмахнулась от него.

Энкиду сказал Биллу сочувственно:

– Хуже, чем вода… ей-Абу-Решит.

Шанни прервала его:

– Смотрите… ах.

Мелькнул за облаком радужный шарик.

– Тут я один про мыло подумал?

Ас брякнул (сухо):

– Надо бы поднять повыше. – И поморщился.

Билл рассердился и, отирая лоб, пронудил:

– Вот и подними. А то завёл моду, как стрекоза, сигать из окошек. Любовник, понимаешь.

Шанни воскликнула: