Я тебя приручу

– Сейчас расплачусь. Где Вадим?

– Ну ты и сама всё поняла, в РОВД, в камере отдыхает.

– Отпусти его, я приеду, обещаю.

– Ну так дела не делаются, ты же знаешь, приезжай, поговорим, а там видно будет.

С остервенением кидаю трубку, и буквально чувствую, как Воротилов улыбается во всю ширь. Загнал птичку в клетку.

Андрей Сергеевич Воротилов впервые появился в нашем детдоме, когда мне исполнилось 15. Очень приятный с виду, среднего роста и умеренного телосложения мужчина. С правильными чертами лица, которые немного портил острый, словно шпага нос. Нас, детей старшего возраста, собрали в актовом зале, чтобы в торжественной обстановке представить нашего нового куратора, старшего оперативника, капитана Воротилова.

Вначале он произвел на всех положительное впечатление. Он не запугивал нас, детдомовских малолеток, рассказами о тюрьме или беспощадной секире закона. Он был умен и с каждым умел найти общий язык. Он и вправду стал наставником для многих, а для некоторых прямо спасителем, так как вовремя предотвратил их разложение.

Но мне он не понравился сразу, что-то было в его цепком взгляде, что-то скрытное, какая-то мысль или цель, которую он тщательно скрывал. Это уже со временем Макс мне открыл глаза. Для Воротилова детский дом и его обитатели были просто неиссякаемым источником полезных человечков. Он растил нас в своей морали, приучал и привязывал к себе, каждого по своему, чтобы в один момент кто-то из нас оказался полезным.

Это что-то вроде инвестиций, когда вкладываешь во многое по чуть-чуть, чтобы на одном из проектов сорвать куш. Некоторые из старших детей, выпускаясь, становились его негласными агентами. Он устраивал их в выгодные ему организации, где они сливали ему информацию или, наоборот, действовали на саботаж. Я знаю лишь единичные случаи, сколько на самом деле у Андрея Сергеевича вот таких вот ниточек, неизвестно.

Пытался он завербовать и меня. Но я была чуть хитрее сверстников, тем более предупреждена Максом, поэтому со мной ему не удалось продолжить игру. Хотя это и вышло мне боком. Воротилов усмотрел во мне что-то и устроил настоящую охоту. Несколько раз мне удавалось избегать его ловушек, но вот попалась по собственной дурости.

Я ведь эти вещи в детдом пересылала, анонимно, конечно, специально брала детские или подростковые размеры. А здесь стормозила, вовремя не скинула, дура, дура! Теперь он от меня не отстанет.

Страшно хотелось спать. И есть. Ела последний раз в ресторане куцый бутерброд. Ноги еле волочились, но всё же успела на последний поезд метро. Чёртов опер! Так и знала, что однажды он придёт в мою жизнь и всё разрушит.

Подхожу к РОВД уже почти в два. Окна горят только в дежурке и на втором этаже. Ждёт меня, гад.

Нажимаю на белую кнопку звонка, невольно сильнее кутаясь в ветровку. Поганое место, никогда не знаешь, выйдешь ли отсюда.

Пиликает электронный замок тяжелой металлической двери, захожу в темный тамбур, где в окошечко выглядывает недовольное лицо дежурного.

– К кому?

– Воротилову.

– Щас позвоню, че то не говорил, что ждёт кого.

– Ну позвони, – бурчу себе под нос, уж заждался наверное. А сама вытягиваюсь до максимума на носочках, пытаюсь заглянуть за тонированные стекла, туда, где находятся камеры. Только края решётки вижу, ракурс неудачный. Даже представить себе страшно, что чувствует сейчас Вадим! Ни он, ни Макс, который сейчас в армии, не знают, в какое дерьмо я вляпалась. Опять накатили непрошенные слезы. Ведь на крючок к Горелову я попала, когда у Вадима нашли опухоль в ноге. Нужна была операция и быстро, счёт шёл буквально на часы, а по квоте в клинику можно было попасть только недели через три самое меньшее.

И я пошла к Горелову, знала, что он тёмные делишки мутит, и что денег даст знала и даже догадывалась, как отдавать придется. Но пошла. Потому что не могла смотреть в глаза друга, который мог умереть. Операция прошла хорошо, рецидивов у Влада не было уже 5 месяцев. Но только теперь меня разъедала болезнь не лучше – совесть.

– Проходи! 27 кабинет.

Вздрагиваю от голоса дежурного, опять задумалась, даже к решётке, что служила внутренней дверью, невольно прислонилась. Её ручка мне и впилась в бок, когда её открыли. Потираю ушибленное бедро и не отказываю себе в удовольствии огрызнуться в сторону головы в окошке:

– Знаю и без вас!

Но мужик уже захлопнул створку в свою каморку. Черт с ним. Поднимаюсь наверх, надо же, стены покрасили, трещины заделали, даже на потолке штукатурка больше слоями не висит. Когда я здесь последний раз была? Года три назад, полный разгром был, а щас, смотри ка, комфорт.

Сразу вижу знакомый кабинет, дверь открыта, из неё в коридор льётся приглушенный желтый свет. Выдыхаю и захожу, перед смертью не надышишься.

Андрей Сергеевич, сидит в пол оборота, печатает. Вот жук, прекрасно он слышал, как я подхожу к кабинету, всё свои приемчики оперские отрабатывает.

Без приглашения плюхаюсь на стул. Наконец, Воротилов отрывается от монитора, его лицо расплывается в искренней улыбке. Нет, какой бы он ни был продуманный, ему я нравилась не только как объект шантажа, я это давно почувствовала.

– Очень рад тебя видеть, Алиса, как дела?

– Издеваетесь, Андрей Сергеевич, я устала, как собака, давайте сразу к делу.

– Ух ты, какая деловая! Про дело успеем, я сначала хочу знать, как живёшь, чем занимаешься, где пропадала всё это время? Я искал тебя после твоего выпуска, хотел увидеться, а ты всё бегаешь от меня.

– По понятным причинам бегаю

Андрей Сергеевич, так невинно пожал плечами, будто действительно был в недоумении.

– Я переживал за тебя, Алиса, и вижу, что не зря. С плохой компанией связалась.

Переживал он, конечно, чей жалеет, что это Горелову удалось меня ручной воровкой сделать, а не ему.

– Почему не пришла ко мне, когда Вадим заболел?

– Мы и сами справились, – вроде и хочу нормально говорить, а всё равно будто рычу, наверно, усталость действует и взгляд его, пронизывающий.

– А ты, Алиса, не дерзи, я и правда помочь хочу.

Хмыкаю и перекидываю ногу на ногу. Воротилов невольно коситься на ноги, но обойдешся, в джинсах я.

– А то, что Вадик в ИВС, это тоже помощь? У него даже полгода после химии не прошло! Зачем вы его ввязываете в эту игру.

Воротилов откидывается в своё дешевое кресло, которое болезненно хрипит даже под его щуплым телом.

– Ты интересная личность, Кристовская. Дерзкая, наглая, хитрая, и в тоже время справедливая, милосердная, – ежусь от его манеры говорить, всегда раздражало, когда он включал эту льстивую нотку, – Взяла и положила себя на алтарь ради друга. Не каждый мужик так сможет.

– Ничего я не ложила. Говорите, что надо и отпускайте Вадима! Я за ним пришла.

Воротилов приподнимается, упирается кулаками о стол, чуть нависая над ним.

– Ну нет, Алиса, ты пришла ко мне. И прекрасно знаешь зачем. И пока не выслушаешь, никуда ни ты, ни твой дружок не уйдете.

Его глаза горели, нос ещё более вытянулся, или это мне так кажется из-за луча светильника, что за его головой. Сейчас он настоящий, в своём дьявольском обличии, но быстро сообразив, что меня этим его взглядом не напугать, быстро меняется в лице и усаживается обратно в кресло.

Молчит, отвернулся. А меня эта неизвестность ещё больше раздражает.

– Ладно, говорите уже, зачем я понадобилась.

Поворачивается с уже привычной мне мягкой улыбкой.

– Ты всегда мне нравилась. Не юлишь, говоришь правду в лицо, за это уважаю, – берёт какой то листок, кидает мне вместе с ручкой, – Пиши.

Смотрю на него прямо, опять играет.