Цвет греха. Чёрный

Цвет греха. Чёрный
Александра Салиева

Грешные #2
Я совершила опрометчивый проступок. Меня спас бывший муж моей матери. Теперь он – мой новый опекун, тот, кто распоряжается моей судьбой. И тот, кто приковал меня наручниками к своей кровати в первую же ночь…

…но это совсем не то, о чём вы наверняка подумали, испорченные девчонки!

Александра Салиева

Цвет греха. Чёрный

Глава 1

Асия

– Мы тебя слушаем, девочка, – хмуро произносит директор и поправляет очки на переносице. – Рассказывай. Что случилось? – окидывает меня внимательным взглядом и изображает готовность слушать, чуть откинувшись в своём высоком кожаном кресле.

Но это он, прочие присутствующие совершенно иного мнения.

– Да что она может такого рассказать? – возмущается стоящая напротив госпожа Дикмен. – Ни одно сказанное слово не может оправдать причинённый моему Каану вред! Мой бедный мальчик попал в больницу! У него сломан нос! И кто знает, какие ещё травмы! А скоро выпускные экзамены, между прочим! Если он теперь не сможет вовремя подготовиться? Как он поступит в университет? – машет руками в разные стороны, источая праведное негодование. – И всё из-за этой вашей хулиганки!

Я на секундочку ей даже верю. Но потом вспоминаю, что упомянутый «бедный мальчик» – это больше семидесяти пяти дюймов[1 - Свыше семидесяти пяти дюймов – от 190 сантиметров.] живой дури и ходячего хамства, он же драгоценный избалованный ею сыночек, который и со здоровым носом ни к каким экзаменам никогда не готовится, поэтому моя начавшая было просыпаться совесть тут же засыпает снова. Сцепляю пальцы в замок. Отворачиваюсь. Смотрю исключительно в окно. Если я что-то и усвоила за все последние годы, так это то, что в элитной школе «Бахчешехир» стукачам и нытикам нет места.

Не то потом ещё дороже обойдётся…

Там, в отражении стекла, я сама. Бледная, с растрёпанными тёмными волосами, взъерошенная и помятая, как самая настоящая ворона. Одежда тоже оставляет желать лучшего. Красный галстук съехал набекрень. Рубашка лишилась нескольких пуговиц, и теперь вырез в районе декольте выглядит чрезмерно откровенно. На воротничке заметны несколько пятен чужой крови. Чулки порваны. Босиком. Не помню, в какой именно момент я лишилась обуви. Тогда это совершенно не казалось важным.

А теперь…

– В одном моя жена права, – подхватывает пылкую речь женщины сидящий поблизости от неё господин Дикмен. – Оправдания ни к чему. Пусть каждый сам несёт свою ношу. И платит по счетам. Каан поправится, – почти радует меня монотонностью и адекватностью своей речи. – Но… – замолкает, вперив в меня брезгливый взгляд, полный отвращения, а продолжает через короткую паузу с отчётливыми мстительными нотами: – Мы подадим заявление. Пусть полиция разбирается.

Смотрит на меня. Но точно не ко мне обращается. Недаром наш статный, обычно хранящий невозмутимость в любой ситуации директор едва заметно, но всё же напрягается.

– Зачем подавать заявление? – неодобрительно прищуривается он. – Мы и сами можем во всём разобраться, – убеждает директор господина Дикмена.

Тот явно не согласен. Или же, что вероятнее, набивает цену повыше. Всё-таки Каан Дикмен, он же единственный наследник их громадного состояния, – персона, обожаемая большинством, соответственно, видная, ценная, не чета мне – той, кто учится здесь из милости, является никем и ничем для них в этом мире. Уверена, если бы по итогу сегодняшнего утра медики увезли не Каана, а меня, будь то больница или даже морг, то вообще никто не вспомнил бы и не хватился. Разве что уборщик. Ненадолго. Только пока ругался бы и клял меня по чём свет, замывая и вычищая на полу следы произошедшей стычки да убирая устроенный попутно бардак.

– В самом деле? – оглядывает меня с ног до головы и обратно всё с той же брезгливостью отец моего одноклассника и тут же забывает о моём существовании. – Со всем уважением к вам, господин Кайя, но мой лимит доверия, к сожалению, исчерпан, – разворачивается к директору. – Ещё тогда, когда вы добились того, чтобы наши дети вынужденно учились рядом с… – машет в мою сторону рукой, так и не глядя, – такими, как она, – опять кривится, – мы были категорически против. Но нас никто не послушал. Не воспринял всерьёз. А теперь мы все оказались в такой гнусной и компрометирующей, в том числе репутацию самой школы «Бахчешехир», ситуации. Не в первый раз притом. Вот где её родители? Почему их до сих пор тут нет?

Настаёт моя очередь невольно кривиться. Хотя я очень стараюсь максимально держать лицо. Если продолжать смотреть в окно, почти не так уж и сложно. Не выдавать себя. Вообще не думать. Например, о матери. И о том, что она умерла. Почти год назад. От передозировки героином. Других родственников у меня вообще не было никогда, только она – та, кто с младенчества выросла в детском доме. Хотя и её присутствие в моей жизни слишком призрачное, чтобы называться таковым. Джемре Эмирхан куда больше собственной дочери обычно волновало то, где и как скоро возможно раздобыть новую дозу, а затем то, как потом за неё расплатиться. Я привыкла существовать сама по себе, заботиться обо всём самостоятельно, в меру своих сил и возможностей. И нарочно всё это время скрывала ото всех тот факт, что стала круглой сиротой. Не хотела, чтобы опека вмешивалась. До совершеннолетия мне оставалось совсем немного. И всё бы непременно получилось. Всё-таки я прикладываю немало труда и терпения в своей жизни, чтобы не повторять судьбу матери. Если бы не сегодняшний день и противный Каан Дикмен, будь он проклят вместе со всеми своими шестёрками.

– Я вас очень прошу, давайте проявим ещё немного понимания. Всё-таки девочка, – косится в мою сторону директор, – не только стипендиатка, но и обладательница высшего балла в нашей школе, а это, сами знаете, даётся очень нелегко, – напоминает, будто это в самом деле имеет какое-либо значение и вес для остальных. – Поверьте, наша канцелярия делает всё возможное, чтобы в самое ближайшее врем… – принимается в довершение оправдываться на все озвученные возмущения.

Я же мысленно благодарю Всевышнего.

Неужели обойдётся?

Судя по тому, что я слышу, директор, как и я, не в восторге от идеи вызывать мою мать-наркоманку. Оттягивает момент до последнего. Они встречались лишь однажды. Встреча, разумеется, получилась не из лучших.

И я впервые в жизни рада такому её поведению!

Жаль, моя вспыхнувшая радость оказывается недолгой.

– Что значит, в самое ближайшее время?! – перебивает госпожа Дикмен, подскакивая на ноги. – Я требую этого прямо сейчас!

Последнее она фактически выплёвывает, даром, ненастоящим ядом. В мою сторону. Но и этого ей мало. Тут же хватается за телефон и принимается истерично тыкать в экран своими наманикюренными заострёнными ноготками. Очевидно, и впрямь полицию вызывать собирается.

О том и сообщает:

– А знаете, с меня хватит! Ничего и никого я ждать не буду!

Вот же…

Чёрт!

Хотя, если в данную секунду мне кажется, что всё становится очень-очень плохо, то вскоре я понимаю, насколько же ошибаюсь. Ведь дальше начинается реально сущий кошмар.

– Госпожа Дикмен, я настоятельно вам советую не принимать скоропалительных решений, – моментально реагирует на женский порыв директор.

– А я настоятельно прошу вас, господин Кайя, больше не вмешиваться! – огрызается её муж.

– Господин Дикмен, если ваша жена вызовет полицию, то пострадает не только репутация школы, но и ваше реноме тоже, – переключается на откровенный шантаж директор. – В конце концов, сомневаюсь, что в баскетбольной лиге будет долго сохраняться место для того, кого побила девчонка!

Эх, если бы это спасло.

Наоборот!

Теперь оба родителя Каана взбесились.

– Девчонка?! – округляет глаза госпожа Дикмен. – Да вы посмотрите на неё! – тыкает в меня пальцем. – Она и на девчонку-то не похожа совсем! Скорее на бессовестную распутницу! И это не нам! – снова плюётся вместе со словами. – Это вам, господин Кайя, должно быть стыдно! За то, что вы плодите в стенах этого достойнейшего заведения таких бесстыжих и недостойных, как она! Сперва набросилась на моего сына, а теперь просто сидит и делает вид, что её тут нет! В таком-то виде! Никакого раскаяния! Нет, я полностью согласна с мужем, однозначно, пусть полиция разбирается во всём! – заявляет категорично и тут же переключается на меня. – А ты?! Ты маньячка, что ли? Или у тебя проблемы с самоконтролем? Проблемы с агрессией? А может, замуж за моего сына захотела?! Наворотила дел, потом изобразишь из себя жертву, выложишь парочку-другую блогов в этих своих социальных сетях, а ему потом и деваться некуда будет?! А?! Так, да?! Говори, бесстыжая! Как ты могла такое сделать? Это тебе не жвачку украсть в супермаркете! – выдаёт надменно и до того громко, что у меня уши начинает банально закладывать. – Учти! Тебя будут судить по всей строгости закона! – шагает ко мне ближе, щёлкает пальцами прямо перед моим лицом, по всей видимости, чтоб я ещё больше впечатлилась её угрозами, а то выбранной громкости недостаточно. – Алё! – щёлкает снова, ведь я не реагирую. – Ты слышишь меня, юная госпожа? Мы не оставим это просто так! Ты до конца дней своих будешь гнить в тюрьме, ты это понимаешь? И даже если твоя безалаберная мамаша всё-таки соизволит явиться, это тебе уже ничем не поможет, я это гарантирую… – всё говорит и говорит, никак не затыкается.

А у меня сплошной шум в ушах. И боль в груди. Нет, не из-за её нелепых обвинений по поводу того, что я якобы могу позариться на её сыночка и проворачиваю такие низменные номера, чтобы как-то продвинуться в своей жизни или влезть в их богатую семейку, всё-таки и не такое в нашей школе бывало, не совсем на пустом месте она ядом исходит. Моя выдержка начинает отказывать в тот момент, когда она смеет упомянуть мою мать, посмев добавить от себя незавидную характеристику. Да, не спорю, может быть, та не является образцом добродетели, но это совсем не значит, что кто-то посторонний может о ней так отзываться.

– Что ты сказала?.. – срывается с моих губ, а я поднимаюсь.

Кажется, в пылу эмоций я не только забываю об элементарных границах норм поведения, но и придвигаюсь к ней слишком близко. Как ошпаренная, она от меня отпрыгивает, округлив глаза в таком ужасе, будто я её ударила. И про телефон свой вспоминает. На том конце связи как раз трубку берут.

– Алло, полиция! – спохватывается госпожа Дикмен. – Алло! На моего сына напали! Я хочу сделать заявление! Срочно приезжайте сюда! Нашей жизни угрожают!

Не слышу, что именно ей отвечают. Как и того, что она сама рассказывает им дальше, потому что в кабинете она не остаётся. Дверь захлопывается за ней очень громко. И на этом мои неприятности не заканчиваются. Наоборот.

– Всё-таки я настоятельно советую вам изменить своё решение, – качает головой директор, взывая к господину Дикмену. – Асия Озджан – несовершеннолетняя. Даже по приезде полиции никто ничего не сможет сделать, пока не прибудет тот, кто ответственен за неё, – напоминает ему.

Заодно и мне. Об этой очередной моей проблеме. Которая с каждым уходящим мгновением разрастается всё шире и шире!

Ведь…

– Мы с вами оба знаем, что её мать – абсолютно бесполезное создание, – желчно ухмыляется господин Дикмен. – Мои адвокаты съедят её менее чем за минуту и даже не подавятся.