чуть в слезах не утонул:
шерстью вся спина покрыта,
из-под тапочек… копыта,
так козлищем стал вонять:
невозможно передать.
Как такое углядели,
дочки хором заревели;
а жена ухват взяла -
в шею выгнала козла.
Кое-как пальто напялив,
под платок рога заправив,
через слякоть во дворе
прискакал Иван к сестре
и такой скандал затеял!
Как зарезанный заблеял,
а чего хотел сказать,
не сумела разобрать,
поняла одну лишь фразу:
«Ты накаркала, зараза!» -
хоть по козьему кричал,
мат отчётливо звучал.
Вся Алёнка обомлела,
пуще мелу побелела,
стала воздух ртом хватать,
на себе волосья рвать.
затряслась, запричитала:
«Я тебя предупреждала!..
Говорила я тебе:
пить не бросишь – быть беде!
Хулиганил, матерился -
вот в козла и превратился.
Как с женой-то будешь жить,
малых деточек растить?» -
поревела, пошумела,
а потом и пожалела:
что на бедного рычать,
надо братца выручать.
На ошейник прицепила,
по больницам потащила, -
где с ним только не была,
не хотят лечить козла.
Наскитались, утомились
так, что, с ног уже валились,
взялись с голоду икать,
где бы им поесть искать.
Но в столовку не пустили,
перед носом дверь закрыли
и послали их туда:
вслух не вымолвишь куда.
Так ни с чем и воротились,