– Что ты имеешь в виду?! – продолжала она кричать, но в её глазах мне показалось искреннее недоумение.
– А то ты не знаешь! Свою серёжку с драгоценными камнями!
– Какую ещё серёжку? – спросила она, сбавляя тон и наморщив лоб, будто пыталась о чём-то вспомнить. – К твоему сведению, все вещи, находящиеся в магазине, были описаны и недостачи не было обнаружено.
– Она могла находиться в сейфе Бориса Львовича.
– Во-первых, у меня нет доступа к сейфу, а во-вторых, насколько мне известно, из него ничего не пропало, – уже более миролюбивым голосом ответила Зина.
Похоже, она говорила правду. Выпустив пар, мы обе замолчали и, не сговариваясь, сели на старую деревянную скамейку с облупившейся краской, стоявшую на соседней могиле. Каждый в течение нескольких минут прокручивал в своей голове подробности того трагического вечера с учётом вновь открывшихся обстоятельств.
Неожиданно для себя самой я поверила словам Зины. Положив цветы на могилу Бориса Львовича, мысленно попрощавшись с ним и попросив прощение, я предложила ей продолжить наш разговор в кафе, расположенном неподалёку. Она согласилась.
Взглянув на себя в зеркало, висевшее в туалетной комнате, я подумала, что похожа на нахохлившегося воробья – волосы были всклокочены, а со щёк ещё не сошёл густой румянец, свидетельствовавший о только что пробушевавшем в моей душе эмоциональном урагане. Зина выглядела не лучше – туш растеклась по щекам, шляпа сбилась набок. «Почистив перышки», мы направились в зал.
– Надо помянуть Бориса Львовича, – сказала я, усаживаясь с Зиной за свободный столик.
Она согласно кивнула. Мы заказали по 50-ть граммов водки и закуску.
– Хороший был человек. Мне ещё ни с кем не было так комфортно работать, как с ним. Светлая ему память! – произнесла моя подруга по несчастью с глубоким вздохом, поднимая рюмку.
– Пусть земля ему будет пухом! – подхватила я, вспомнив слова Галины Семёновны, произнесённые в подобной ситуации, и как происходило моё первое ознакомление с алкоголем. Чтобы немного разрядить напряжённую обстановку, я рассказала Зине эту забавную историю. Мы обе усмехнулись.
– А что, ты говоришь, у тебя пропало? – спросила она.
Я подробно описала, как выглядела серёжка.
– Даже не слышала о такой, не то что никогда не видела, – ответила Зина. – Знаешь, сколько мне всяких побрякушек от родителей досталось? Тебе и не снилось. Дед до революции ломбардом владел. У него столько всякого добра осталось, когда с приходом в их губернию советской власти пришлось срочно сворачивать своё дело и бежать куда глаза глядят. Все эти безделушки интересуют меня только в профессиональном смысле. Для меня гораздо важнее другие ценности, которые пока что мне недоступны.
– Тем не менее она пропала. Эта вещь была семейной реликвией, доставшейся мне от прабабушки, очень дорогой для меня отнюдь не в смысле её стоимости. В тот вечер я принесла серёжку в магазин, чтобы показать Борису Львовичу, – сказала я, умолчав почему-то о чёрном бриллианте. – Его отец когда-то делал дуплет со второй, точно такой же, по заказу моей прабабушки. Но это длинная история и очень романтичная. Может быть, как-нибудь расскажу тебе её. Так что твои подозрения в отношении меня совершенно беспочвенны. К тому же Борис Львович был очень дорогим для меня человеком. – И я рассказала Зине и про жемчужные бусы, и про натюрморт, и про длинные зимние вечера, которые мы коротали вместе у камина, и про механическую кукушку, которая всё время напоминала мне, что пора уходить, когда я засиживалась в гостях допоздна.
– Да это всё Никишкин. Так убедительно выстроил свою версию, что я поверила. А ты кому-нибудь рассказывала о своих намерениях показать свою семейную реликвию Борису Львовичу?
– В том-то и дело, что никому.
– Тогда почему ты решила, что я могла об этом знать?
– Думала, что ты могла подслушать наш разговор, отравить Бориса Львовича и, выкрав серёжку, покинуть магазин, закрыв двери своим ключом. К тому же после нашего с ним разговора ты так внезапно ушла, что уже тогда мне показалось это подозрительным.
– Просто спешила на свидание. И у меня на время убийства Бориса Львовича, к твоему сведению, есть алиби, – с вызовом ответила Зина.
– Такое алиби можно было легко сфабриковать. Вы вообще могли оказаться со своим знакомым сообщниками.
В ответ на мой намёк в её причастности вместе с Владом к убийству Бориса Львовича Зина промолчала. Было впечатление, что она что-то недоговаривает.
Мы заказали ещё по 50 граммов водки, начиная хмелеть.
– А не мог Борис Львович рассказать о твоей серёжке кому-нибудь из своих знакомых, например, по телефону? – поинтересовалась моя собеседница, закуривая сигарету.
– Не знаю, – задумчиво ответила я. – Знаю только, что на следующий день он собирался показать её своему знакомому ювелиру. Не исключено, что они созванивались накануне, чтобы договориться о встрече.
– Вполне возможно. Надо бы узнать, общался ли Борис Львович с кем-нибудь по телефону после 9-ти часов вечера в день убийства.
– Сегодня же позвоню Виктору, знакомому следователю, который помог мне выпутаться из этой ужасной истории. Думаю, он сможет пробить информацию о телефонных разговорах Бориса Львовича, – обрадовалась я, удивившись самой себе, что произнесла эту фразу на милицейском жаргоне.
– А ты знаешь, – вдруг разоткровенничалась Зина, наверное, после выпитого спиртного, крайне удивив меня, – я ведь возвращалась в магазин. Когда начал моросить дождь, решила вернуться, чтобы забрать зонтик, висевший на вешалке у входной двери. Открыв дверь своим ключом, тихонечко вошла внутрь, чтобы не побеспокоить Бориса Львовича. В его кабинете горел свет, и мне показалось, что он разговаривал с каким-то мужчиной. Я взяла свой зонт и так же тихо вышла. Влад в это время ждал меня снаружи.
– Ты испугалась, что Никишкин заподозрит тебя, и поэтому не сообщила ему о том, что заходила в магазин и слышала мужской голос?
– Да, – ответила она, потупив глаза.
– А ты не подумала о том, что конкретно подставляешь меня, когда говорила следователю, что я последней покидала магазин? – гневно спросила я. – Если бы Борис Львович был отравлен не быстродействующим ядом и дверь магазина не была закрытой, мне бы грозил реальный тюремный срок.
– Вообще-то, я особо не прислушивалась к голосам, – ответила Зина, закашлявшись при этом от сигаретного дыма. – Поэтому Никишкину легко удалось убедить меня в том, что один из них принадлежал тебе, тем более что после моего ухода ты ещё оставалась у Бориса Львовича, а, когда я вернулась за зонтиком, прошло не более получаса.
– Скажи лучше, что тебе просто выгодно было так думать.
– Может быть, – ответила Зина, пожимая плечами. – Но тогда я не задумывалась над этим вопросом. Просто поверила Никишкину на слово, и всё.
«Этот следователь, должно быть, неплохой психолог, – подумала я, вспомнив урок психологии, когда-то преподанный мне Борисом Львовичем, когда одни и те же жемчужные бусы он выдал сначала за некачественный товар, а затем представил как отборный жемчуг, украшавший некогда грудь самой княгини Долгоруковой. – Вот что значит сила убеждения!»
– Но если мы с тобой не причастны к убийству, а ты слышала мужской голос в кабинете Бориса Львовича непосредственно перед его смертью, скорее всего, он и принадлежал убийце. А поскольку человеком, с которым тот собирался встретиться, был ювелир, – продолжала я рассуждать, – с большой долей вероятности можно предположить, что он и убил Бориса Львовича. Кстати, мне известно его имя – Евгений Борисович.
– А я его знаю, – встрепенулась Зина. – Он когда-то работал художником-ювелиром на Ленинградском экспериментальном заводе. Они были с отцом приятелями и часто встречались у нас в ленинградской квартире. В то время Евгений Борисович как один из лучших специалистов в этой области трудился в отделе Главного художника, где создавали уникальные украшения для советской элиты. А мой отец в то время был партийным работником высокого ранга. Они как раз и познакомились тогда, когда папа заказывал у него брошь на мамин день рождения. Евгений Борисович действительно высококлассный специалист в этом деле, потомственный ювелир. Его предок, кажется, дед, учился в знаменитой ювелирной школе Хлебникова ещё до революции.
– Почему ты думаешь, что это именно он? Мало ли ювелиров с таким именем, – удивлённо спросила я.
– Дело в том, что пару раз я видела его в антикварном магазине и он узнал меня. Мы тепло поздоровались. Евгений Борисович и рассказал мне, что несколько лет назад переехал в Ригу. Даже в гости приглашал. Сейчас, скорее всего, трудится на рижской ювелирной фабрике.
– Мой шеф говорил, что у него своя мастерская, – возразила я.
– Вполне допускаю.
– Но у нас в стране, кажется, государственная монополия на изготовление ювелирных изделий.
– Если мне не изменяет память, Евгений Борисович был членом Союза художников и дипломированным ювелиром. К тому же выставлял свои работы на выставках. Отец говорил, что эти три условия давали возможность, хоть и с большим трудом, получить лицензию на частную практику. Кроме того, у него заказывали ювелирные украшения многие партийные шишки. Возможно даже, мой отец составил ему протекцию.
– А ты как сама попала в Ригу?
– Первый муж был рижанином.
Через пару часов мы разошлись, будучи подшофе и в полной уверенности в невиновности друг друга.
Глава 5. Операция «Ы»
Придя домой, первым делом я позвонила Виктору.
– Витюш, большое спасибо тебе за помощь! – произнесла я, как только услышала его голос в телефонной трубке. – Мне даже страшно представить, что было бы со мной, если бы не ты.