Дурман
Когда к концу подходила третья вечность, снаружи, наконец, раздался шорох, и спустя несколько секунд поднялся люк. На фоне тёмного бревенчатого потолка появилась физиономия Толика, который опускал лестницу.
– Ты не бойся, – сказал он через несколько минут, стоя к Кляксе спиной. – Тя тут никто не найдёт. В этой глуши, наверное, лет сто никто, кроме нас с тобой, не бывал.
Он замолчал и повернулся к Толику. Ноздри его шевелились.
– Чем воняет? – спросил он, оглядывая Кляксу сверху донизу. – Ты что, обоссался, что ли?
Он резким движением ударил Кляксу в солнечное сплетение, и тот взвыл.
– Ты что, сука, потерпеть не мог?! – следующий удар пришёлся по лицу. – Как мне теперь тут находиться, не подскажешь? Как кормить тя, поить, если тут повсюду ссаньё?
– Отпусти меня… – безвольно выдохнул Клякса. – Послушай, хочешь я тебе деньги платить буду? Каждый месяц буду отдавать, сколько скажешь…
– Деньги? – успокоившись, переспросил Толик. – Нет, Андрюха, деньги твои мне не нужны. Мне от тя вообще ничего не нужно.
– А зачем тогда ты меня здесь держишь?
Толик пристально посмотрел в его глаза.
– Долго рассказывать… но если ты хочешь знать… Ладно, всё равно тя покормить надо. Пока приготовлю, то да сё, время будет.
Он взял в углу бумажный мешок и стал что-то из него пересыпать в сооружение, которое Клякса не мог рассмотреть из-за темноты. Затем там же рядом он взял пузырёк и вылил из него какую-то жидкость. Через несколько секунд вспыхнуло пламя.
«Мангал, – догадался Клякса. – Мясо, что ли, печь будет?»
– Шашлычка хочешь? – спросил Толик. – Щас похаваешь.
Пока Клякса шарил глазами в поисках пакета с мясом, Толик достал из кармана перочинный нож и задрал ему штанину на правой ноге, брезгливо избегая прикоснуться к мокрой материи. Не успел Клякса что-либо понять, как он с размаха всадил ему лезвие в икроножную мышцу. Клякса заорал от боли, а Толик ловким движением вырезал из ноги кусок мышцы. Нога взорвалась жаром, и тут же хлынула струя крови, под которую Толик быстро подставил банку, а сам перехватил резиновым жгутом ногу выше раны.
– Это, чтобы ты много крови не потерял, – объяснил он. – Что толку, если я тя накормлю, а ты помрёшь от потери крови?
Он прошёл к мангалу и нанизал кусок вырезанного мяса на шампур. Затем уложил его над тлеющими углями и повернулся к Кляксе.
– Через полчасика, думаю, испечётся, – сказал он. – Правда, я человечину никогда не запекал, могут быть неожиданности, но с голодухи-то ты всёрно съешь…
Боль в ноге утихала, но осталось саднящее ощущение. Из мангала доносилось шипение – то плоть жертвы отдавала жаровне последнюю влагу.
– Ты зачем это… – заикаясь, говорил Клякса. – Ведь я теперь инвалидом…
– Да ну… не останешься ты инвалидом, Андрюха.
– Как… я теперь… ходить…
– Ходить? – удивился Толик. – А где ты собрался ходить? Нет, дружище, ходить те больше не придётся. Остаток жизни ты проведёшь на этом кресте.
Он посмотрел на Кляксу:
– Ты, между прочим, знаешь, что я спецом узнавал, как надо резать, чтобы ты мог прожить подольше? Если бы я попал в артерию, ты бы и часа не прожил – истёк бы кровью. А если тя не резать на части, то сдохнешь от голода раньше времени.
Его взгляд упал на банку с кровью на полу.
– Кстати… Пить-то, наверное, хошь? Давай попьём.
Он поднял банку с пола и поднёс её ко рту Кляксы.
– Ну-ну, открывай рот-то. А то уйду и останешься тут без жидкости до завтра.
Он снова достал нож, всадил лезвие прямо в губу и, действуя им, как рычагом, раздвинул Кляксе зубы. Затем несколькими порциями вылил ему в рот кровь из банки.
– Ты знаешь, Андрюха, – продолжил он, поставив банку в угол, – когда мне было восемь лет… или семь, ко мне ночью пришёл чёрт. Ты-то, поди, никогда чёрта не видел, ну кроме меня, понятно. А у меня тогда батя на войну ушёл, и я попросил чёрта, чтобы у меня в жизни и без бати всё было ок. Он сказал: «Вообще те надо ждать Хозяина, но я, типа, постараюсь». И ушёл, а я описался. Утром встал весь мокрый, вот как ты щас.
Он несколько минут молча смотрел на Кляксу, который от боли и потери крови почти ничего не соображал.
– А потом батя исчез. Через несколько лет оказалось, что его там на кусочки разорвало. Года через три мы руку его схоронили. А я с тех пор ждал Хозяина. Всё ждал и ждал…
– Зачем я… тебе? – с трудом двигая окровавленными губами, спросил Клякса.
– Мне ты не нужен, – спокойно ответил Толик и провёл по его лбу ладонью, словно ставя невидимую печать. – Ты нужен Хозяину.
Хроники Чёрной Земли. Когда звезда заговорила
– Она покраснела, – сказал Яхим, и плечи его опустились, будто небесный свод обрушил на них тяжесть Дуата.
– Кто? – лениво спросил Нечерихет, не отрывая взгляда от доски сенета. Он махнул рукой, и партнёр, склонив голову, бесшумно покинул покои.
– Звезда Сопдет1, – ответил Яхим, и голос его дрожал, как тростник над болотом. – В ночи она воссияла в облаке, подобном плащу Исиды, и свет её стал ярче, чем лик луны в ночь Бастет.
– Каково знамение сие? – спросил пер’о, всё ещё глядя на фигурки из слоновой кости.
– Ка шепчет мне, о великий владыка, что пыл Сопдет принесёт на землю Кемта голод и иаду2– болезнь, что чернит плоть и выжигает дыхание. Если Сопдет не зелена, как ибис во дни разлива, а красна, как сердце, брошенное на весы, – значит, Маат ранена. И Хапи отвернётся. Великие бедствия грядут на Обе Земли.
– Перечисли их.
– Неурожаи. Падёж скота. Вода в Хапи не поднимется. А в худшем случае… – Яхим замялся.
– Говори! – повелел царь.
– В худшем случае… мы станем свидетелями конца времён.
Нечерихет резко смахнул фигуры на пол.
– Ты пришёл вовремя, Яхим. Кажется, я проигрывал эту партию.
Молчание Яхима нарушил лишь звон браслетов, когда нубиец, прибежавший по щелчку пальцев пер’о, стал собирать разбросанные фигурки. Царь подошёл к окну, где сквозь занавеси из тонкого льна виднелись белые стены храмов, купающиеся в золоте заката.
– А если воздвигнуть новые святилища? – спросил он, не оборачиваясь.
– Это может умилостивить богов, владыка. Но если гнев их не утихнет… я не о том случае, когда Пта отвернёт лице своё навеки – против того мы бессильны. Но если наказание будет милостивее…
– Наказание? – Нечерихет резко обернулся. – За что? Едва взошёл я на трон, как повелел строить Кебех-нечеру3, воздвигать обелиски, возводить храмы! Разве мало жертв приношу я богам?
Он прошёлся по палате, ступая по алебастровому полу, где отблески масляных ламп играли, как чешуя священного тиляпия.
– Продолжай.
Яхим склонил голову.
– Если боги проявят милость, о великий пер’о, то следует срочно запасти зерно – столько, сколько хватит на семь лет неурожая.
– Где взять его? А если разлива не будет уже в следующем году?
– У народа всегда есть запасы, повелитель. Их надлежит изъять ради спасения Кемта.
– Изъять? Начнутся бунты!
– Лучше пусть бунтуют немногие, чем погибнут все.
Яхим помолчал немного и, видя, что пер’о ждёт дальнейших объяснений, продолжил:
– Затем… надлежит расселить людей из мест, где они живут, словно муравьи в куче.
– Расселить? – гнев вспыхнул в очах Нечерихета. – Кнутами гнать их с насиженных мест?
– Где нужно – и кнутом, о владыка. Но лучше – дать им причину уйти добром. Взгляни: где ты живёшь, там теснота. А в долине, в дне пути отсюда, – простор. Если бы ты перенёс двор ближе к болотам…
– Мне? Жить в болотах? – Царь горько рассмеялся. – Где сказано, что боги возрадуются тому?
– Не боги будут благосклонны, о владыка, – Яхим снова склонился. – В Унуте я читал свитки: иаду всегда свирепствует там, где люди дышат одним воздухом. Посланники Сехмет находят их легко. Но если разделить их – бедствие станет слабее.
Он поднял голову и посмотрел на Нечерихета.
– Ходящий путями своими удлиняет и свой земной путь, о, великий. – Выше болот, где Хор Аха, первый из двойной короны, воздвиг гробницу4, – там каменная пустыня, но безопасная. Там можно строить.
– Мы бывали там вместе… – задумчиво сказал Нечерихет. – Но место сие – для умерших, не для живых! Лучше вернёмся в Нехен5.Там было хорошо.
– В Нехене – теснота, – возразил Яхим. – А там, у болот, – путь всех караванов. Там можно брать дань с товаров. И с тех пор как итеф твой воссиялдвумя жезлами6, дороги туда стали безопасны. Расположение ближе к болотам даёт больший контроль…
***
– Расположение ближе к болотам даёт больший контроль, – сказал старик, вставая с валуна.
Ноги его онемели от долгого сидения, но он тут же прошёлся по тропе, присыпанной красным песком, присел, подпрыгнул – и Ма-Хеса, услышав шёпот своего Ка: «Какой он крепкий! Не всякий юноша так сможет», тоже встал… и тут же смутился под взглядом старца.
– Пойдём, – приказал тот.
– И что? – не удержался Ма-Хеса, забыв на миг, что младшим не подобает допытываться. – Нечерихет послушал его?
Старик молча указал рукой на город.
– Взгляни сам.
– Но ведь Белые стены воздвиг Хор Свирепый Сом7!
Старик не ответил. После паузы он продолжил:
– Дворец пер’о был в Чени, среди холмов Верхней Земли. Но Яхим убеждал: чтобы спасти Кемт от иаду и тесноты, надлежит строить новый – здесь, у подножия пустыни. Нечерихет не верил Яхиму. Он чувствовал: тот скрывает правду. Но и ложь его была подобна истине – ибо устами его говорили боги.
– Так это Йимхотип? – озарило Ма-Хесу.
Старик остановился и обернулся.
– Тогда его все называли Яхимом.
– Он построил пер-джед…
Собеседник окинул его взглядом и положил торбу у своих ног.
– Да, – кивнул старик и двинулся дальше. – Это – след Яхима на земле. Нечерихет же согласился переехать, когда узнал: там почитают Бастет. Это совпало с желанием его сердца.
– Мы идём в Чени? – спросил Ма-Хеса.
– Нет. Наш путь лежит дальше – туда, где поёт Хатхор, и где камень помнит первые имена богов.
Ма-Хеса поднял торбу и последовал за ним.
– Мы пройдём пешком всю дорогу?
– Ходящий путями своими удлиняет и свой земной путь, – ответил старик. И, когда юноша приблизился, чтобы слышать лучше, добавил: – Яхим много знал. И всё, что знал, – писал. Когда не строил, не лечил и не смотрел в небо… он писал.
Примечания:
1. Сопдет – название Сириуса в Древнем Египте. Гелиакический восход Сириуса предвещал разлив Нила. Египтяне считали, что это слёзы Исиды, оплакивающей Осириса, заставляют Нил выходить из берегов. Поэтому Сириус также был посвящён богине Исиде.
2. Иаду – чума.
3. Кебех-нечеру (др.-егип. Kbh-ntrw) – «Прохлада богов», святилище, построенное фараоном Джосером на четвёртом году своего царствования. Было предназначено для скрепления союза фараона с богами отдельных областей Египта.
4. Речь о Саккаре, некрополе в окрестностях Мемфиса.
5. Нехен (Иераконполь) – один из сакральных и политических центров Верхнего Египта.
6. Воссиявший двумя жезлами – фараон Хасехем, объединив Верхний и Нижний Египет, после праздника хеб-сед, который происходил после тридцати лет правления, принял имя Хасехемуи, что означало «Воссиявший двумя жезлами», то есть владыка обеих земель.
7. Хор Свирепый Сом (Хор Нармер, Менес, возможно, также Каа) – египетский фараон, основатель I династии, которому приписывается объединение Верхнего и Нижнего Египта и основание Мемфиса.
Глава шестая. Тишина
Утром в голове прояснилось. Костя, проснувшись, пошёл умываться. Проходя мимо дивана в смежной комнате, он увидел, что его гостья уже не спит, а лежит, уставившись в потолок. Увидев Костю, она сказала:
– Я помню тебя. Ты вчера меня откачивал…
– Ну да… – сказал Костя, смущаясь взъерошенных со сна волос и сатиновых трусов, в которых он шествовал мимо.
Она заметила его смущение:
– Да ладно тебе… что я мужика в трусах не видела, что ли…
– А что случилось-то? – спросил Костя.
– Не знаю, – медленно ответила она. – Помню, что вчера мне стало плохо, прямо очень дурно. Я шла к подруге… мы собирались прогуляться. И стало так плохо, что я присела на лавочку, потом помню только, как ты мне под нос нашатырь суёшь.
– Сейчас-то как? – спросил Костя. – Получше?
– Ну видишь же… говорю, соображаю. Спасибо, что приютил. Сейчас умоюсь и пойду.
– Да хоть кофе… – запнулся Костя, который почему-то внезапно стал очень стеснительным. – Тебя как зовут?
– Надя…
– А я Костя. Значит, давай так. Я первый умываюсь, потом сварю кофе, а ты пока это… ну, в общем приведёшь себя в порядок.
Надя улыбнулась и кивнула.
Когда Костя вышел, она уже сидела на диване, поправляя причёску.
– Где-то клатч был… – сказала она. – Ты не видел?
Костя отрицательно покрутил головой.
– Может, на лавке остался? – неуверенно сказал он. – Я, если честно, вчера тоже что-то расклеился.
Внезапно ему в голову пришла мысль.
– Может, зараза какая-то опять?
– Телек есть? – спросила Надя. – Включи, узнаем.
Костя поморщился – телевизор он терпеть не мог. Будучи журналистом, он хорошо знал цену новостям.
– Лучше в телефоне почитаем, – предложил он. – Но сначала кофе!
Надя встала и, пошатываясь, пошла в ванную.
– Э-э-э, девушка, – протянул Костя. – Никуда тебе идти нельзя в таком состоянии, упадёшь где-нибудь.
Он почему-то обрадовался.
– Подруге надо позвонить… – сказала она. – Телефон в клатче…
Она добрела до ванной и заперлась там. Костя предпочёл бы, чтобы она этого не делала, но, во всяком случае, у него был ключ, чтобы открыть дверь снаружи.
Костя поставил на плиту гейзерную кофеварку. Через десять минут первая порция кофе была готова, он начал варить вторую. Всё время он прислушивался к тому, что происходило в ванной. Оттуда слышались шорохи, и это давало надежду, что с Надеждой – вот каламбур-то, подумал он! – всё в порядке.
Она вышла, и Костя показал ей на чашку с кофе.
– Вот сахар, – подставил он ей сахарницу, – молоко в холодильнике. Будешь?
Надя кивнула.
Костя поставил перед ней бутылку с молоком. Ставя его назад на полку, он выглянул в окно. Двор был пустым, если не считать какого-то пьяницы, лежавшего на траве.
– Давненько у нас тут алкашня не ночевала, – задумчиво сказал он. – Вроде, все по норам нынче бухают…
Ещё бросилось в глаза, что синего цвета на газоне стало побольше, чем вчера. Вчера жёлтый покрывал всё, и синие пятнышки только выглядывали кое-где, а сегодня среди жёлтого моря были уже целые острова синего, а кое-где жёлтые точки едва пробивались через синий ковёр.
– Что за синие цветы? – спросил он, указывая на газон.
Надя подошла к окну.
– Я не вижу отсюда. Вообще-то я когда-то изучала ботанику… правда, не доучилась.
– А чего не доучилась?
– Да так… жизнь как-то закрутила, ну и…
– Что – любовь неудачная?
– Почему неудачная? Я замуж вышла. Он был военный, закончил училище. Распределили на Дальний Восток, ну и уехала с ним. А как по-другому-то? – она вопросительно посмотрела на Костю, как будто ждала от него ответа на вопрос, как по-другому.
– Но ты теперь здесь. А он где? – спросил Костя.
– А он там… – неопределённо махнула рукой Надя. – Новую жену нашёл, меня выгнал…
Костя смутился. Получалось, что он неизвестно зачем вызвал молодую девушку на откровенность, и она теперь могла ждать от него ответной.
– Кофе сварился, – сказал он. – Сейчас я выпью и спущусь вниз, поищу твой клатч. Ты плоховато выглядишь, полежи пока… Он какого цвета?
– Красного…
Выйдя из подъезда, Костя сразу направился к скамейке. Осмотрев всё вокруг и отругав про себя ленивых дворников, которые и не думают стричь газон, который заполонили одуванчики и неизвестные синие цветочки, он убедился, что Надиной сумки здесь нет. Значит, либо она потеряла её по пути сюда, либо кто-то подобрал её ночью.
Пока он ходил вокруг лавки, снова закружилась голова. Костя хотел было присесть, но вспомнил про пьяницу, который спал на газоне метрах в тридцати отсюда. Костя не собирался его спасать, по опыту он знал, что хлопоты с алкоголиками бессмысленны. Но возможно как раз он и подобрал Надину сумочку.
Пройдя через зелёно-жёлтое море, он едва не споткнулся о тело лежащего. С пятого этажа оно сразу бросалось в глаза, а тут оказалось скрытым в разнотравье и появилось довольно неожиданно.
Мужик лежал лицом вниз, на нём было надето пальто не по сезону. «Бомж, что ли…», – подумал Костя и нагнулся, чтобы перевернуть его на бок и проверить, нет ли под ним сумки. Мужик оказался тяжёлым, и Костя намучился, переворачивая тело. Но почти сразу он понял, что одет лежащий не в пальто, а в рясу. Разглядев лицо, он убедился, что это всё тот же монах, которого он каждое утро встречает на перекрёстке.
Костя вспомнил о времени. Ведь ещё в редакцию надо попасть хотя бы к обеду! Внезапный приступ головокружения заставил его присесть прямо на траву. Что за ерунда! Уже второй день, это явно скачки давления. Взгляд его упал на синий цветок и, поражённый, он начал рвать цветы вокруг себя, закидывая их за пазуху.
Потом он с трудом поднялся и, схватив монаха под мышки, потащил его по газону. Голова всё больше тяжелела вместе с телом грузного монаха. Костя волок его по направлению к подъезду, там всего метров семь по асфальту и дверь. Вот они и в подъезде, и Костя перевёл дух. Пот ручьями стекал по его лицу.
Он посидел на ступеньках минут пять. На втором этаже в тридцатой квартире Андрей – крепкий парень, поможет. Одному ему монаха на пятый этаж не втащить. Да и надо ли? Костя посмотрел на запылившееся лицо больного. Вызвать «скорую», и пусть забирают. Вот и ответ на вчерашний вопрос, кстати.
Он достал из кармана телефон. Пятнадцать минут десятого, в редакцию сегодня можно поехать к часам к двенадцати. Тут он обратил внимание, что на улице стоит необычная тишина. Он подошёл к двери и открыл её. Да, гула машин, который обычно доносится с Советской, не слышно. Тишина стояла так густо, что Костя почувствовал давление в ушах – будто весь мир выключили – только ветви деревьев слегка колыхались от ветра, создавая едва слышный шелест. Он закрыл дверь. Набрал «скорую». Занято.
Костя чертыхнулся. Да что такое происходит? Второй день врача не вызвать – помрёшь, пока дозвонишься.
Он поднялся на второй этаж и позвонил в тридцатую квартиру. Никто не открыл. Костя позвонил ещё раз с тем же результатом. Уехал куда-то? Машина, вроде, у подъезда стоит.
Он услышал шаги на лестнице. «А это нас арестовывать идут…» – подумал он мрачно и обернулся. Это была Надя. Лицо её было напряжённым, даже испуганным.
– Что случилось? – спросила она. – Я видела в окно…
– Плохо человеку, не знаю, что делать, – пояснил Костя. – В «скорую» не дозвониться, а он тяжёлый… не бросать же его здесь? И вот ещё что…
Костя запустил руку за пазуху и достал ворох цветов. Пока он выкладывал их на ступеньки, от его внимания ускользнул странный взгляд, который Надя бросила на монаха.
– Посмотри-ка, раз ты ботаник.
Надя взяла у него цветы, и глаза её расширились от удивления. Она осмотрела пару растений.
– Ну что сказать… по всем признакам это одуванчики. Цветонос внутри полый, млечный сок на изломе, цветоложе ямчатое… соцветие типичное для одуванчика. Но вот цвет… что за чепуха? Синих одуванчиков не бывает! Я знаю, что бывают розоватые, белые. Но синие?!
Она ещё раз перебрала цветы.
– Листья тоже одуванчиков, но они тут отдельно, неясно, может быть они от жёлтых цветков. Я сбегаю посмотрю. И она метнулась по лестнице вниз.
– Стой! – крикнул Костя, и она обернулась. – Там что-то не так, не выходи. Помоги лучше.
Вдвоём они тащили грузное тело монаха на пятый этаж минут двадцать.
– Я однажды спускал человека вдвоём с фельдшером, – рассказывал Костя, когда они стояли на площадке между третьим и четвёртым этажами. – Он вот тут на площадке лежал, и у него изо рта текла кровь со слизью. Я вызвал «скорую», приехали очень быстро, но фельдшер один и девушка, совсем молоденькая, девочка просто. Он его уложил на брезент – помоги, говорит, спустить… ну и понесли. Помню, как несём, а у него голова по ступенькам – бум, бум, бум… Эх, был бы такой брезент.
– Мягкие носилки… – поправила его Надя и предложила: – На покрывало можно положить.
– Да уже немного осталось, – сказал Костя. – Потащили.
Втащив монаха в квартиру, они оставили его на полу в гостиной и по очереди смывали пот в ванной. Затем сели у стола на кухне, и Надя сказала:
– Странный ты… всех спасаешь, к себе тащишь. Зачем мы тебе?
Костя пожал плечами.
– Ну не бросать же. Люди ведь… Кто-то должен помочь.
Надя помолчала минуту и спросила:
– А что там не так?
– Где? – не понял Костя.
– Ну на улице. Ты сказал: не выходи, там что-то не так. Это ты о чём?
– Понимаешь, – сказал Костя, – через пять минут у меня там опять стала кружиться голова. И слабость… даже тошнота, что ли. Потом там почему-то тихо, машин не слышно. Детей нет во дворе – в это время уже всегда на детской площадке шум. Куда все подевались?
Надя посмотрела в окно.
– И правда пусто. Хм…
– Вот то-то – хм… Плюс цветы эти странные – откуда такие взялись?
Он помолчал.
– Вчера весь день башка трещала, слабость накатывала. Сегодня то же самое. Но вчера я по улице долго ходил, а сегодня – только вышел и практически сразу… Синих цветков вчера совсем чуть-чуть было, а сегодня уже полно.
– Похоже, что эти цветы выделяют что-то в воздух, – сказала Надя. – Что-то одуряющее или даже отравляющее. Помнишь, как в «Волшебнике Изумрудного города»?..
– Лев, Элли и Тотошка уснули на маковом поле… – задумчиво ответил Костя, взял со стола цветок и понюхал. – Ничем не пахнет.
– Не всё имеет запах, как маковый цветок, – ответила Надя. – Но я думаю, надо принять это как рабочую версию.
– Ну допустим. Похоже на правду, – рассуждал Костя. – А куда исчезли все люди? По идее, все газоны должны быть усеяны пострадавшими. А у нас за сутки двое – ты и этот монах. Остальные где? По домам, похоже, не сидят. Машины не едут, учреждения, судя по всему, не работают – «скорая»-то, точно, а это экстренная служба!
Надя скорчила недоумённую гримасу
– Возможно не на всех так действует, как на меня…
– Если не так, то они должны быть на улицах! На работе! – эмоционально ответил Костя. – А нет никого!
– Ну на работе-то, может быть и есть, – ответила Надя. – Мы же не проверяли.
– Сейчас позвоню в редакцию, – сказал Костя и взял телефон. – А, чёрт! Аккумулятор сел.
Он нервным движением отбросил телефон на стол. Потом подумал и вышел из комнаты, вернувшись через минуту с зарядным устройством.
– Значит, если это цветы, – продолжал он, ставя телефон на зарядку, – то, скосив их, мы обезопасим местность, так?
Надя кивнула.
– Осталось найти газонокосилку… или хотя бы косу, – сказал Костя.
– А ещё можно надевать противогаз. Или респиратор, – сказала Надя.
Костя посмотрел на неё и улыбнулся.
– Молодец, Надя! Респиратор-то у меня где-то есть, – он убежал в спальню, и оттуда донёсся его крик: – От пандемии остался! Может, даже пара найдётся.
Через пару минут он вернулся с респиратором.
– Пока один нашёл. Ничего, в аптеке можно купить… – он осёкся. – Интересно, а безналичная оплата работает? У меня налика вообще нет, вчера в автобусе последнюю мелочь выложил.
– Интересно, работают ли аптеки, – сказала Надя.
– И магазины… – продолжил Костя упавшим голосом, но тут же взбодрился, – а вот я сейчас это всё и узнаю.
Он надел респиратор и подмигнул Наде.
– Только ты там всё равно долго не ходи, – попросила она. – Во-первых, респиратор, наверное, не очень надёжно защищает от разной химии. Во-вторых, вдруг он очухается, – она показала в сторону гостиной, где на полу по-прежнему лежал монах. – Может он псих, мне страшно.
– Нет, он не псих, – сказал Костя.
– Ты его знаешь?
– Ага, пересекались пару раз, – ответил он. – Буквально вчера по делам виделись.
– У тебя дела с церковью? – удивилась Надя.
– Да как тебе сказать… – задумался он уже в дверях. – Это по работе. Потом расскажу.
Дверь захлопнулась.
Надя прошла в гостиную. Монах громко сопел на полу, зрачки под веками бегали. Надя проверила пульс – в пределах нормы. Вообще было похоже, что он вот-вот придёт в себя.
Надя пошла на кухню, залезла в холодильник. Затем, поколебавшись, осмотрела отсеки под угловым диваном. Удовлетворённо хмыкнув, она достала разные продукты и принялась за стряпню.
Глава седьмая. Надежда
Клякса потерял счёт времени. Он не знал, сколько уже висит на этом кресте – день, два, неделю, месяц? Временами он проваливался в бредовое состояние: и не сон, и не явь. В кромешной тьме своего заточения мерещились ему какие-то зловещие тени, временами раздавались странные звуки, закрыв глаза, он перемещался в, как ему казалось, иные миры, а открыв, возвращался в мрачную действительность. Тьма не просто скрывала стены – она давила. Каждый вдох был борьбой с ней.