Дурман

Глава тринадцатая. Капище

Толик вышел на небольшую поляну в лесу. По её периметру были вкопаны столбы с вырезанными лицами. Не грубо вырубленными, а именно вырезанными и отшлифованными временем. Глаза идолов были пустыми, но в них чувствовался взгляд. Это было языческое капище, Толик знал о нём давно, но всегда считал настолько же бесполезным, как истязание кошки – просто картинка, за которой ничего не было. Для балбесов, вроде Женьки, сойдёт, но ему всё это казалось детской игрой. Однако когда он впервые услышал голос Хозяина, оказалось, что польза от языческих идолов всё-таки была. Хозяин в первый же день приказал ему идти сюда, подойти к одному из столбов и, прижавшись к нему, охватить его руками, а затем закрыть глаза. Лёгкое головокружение и ощущение зависания пришли к нему, постепенно нарастая, это было похоже на чувство, возникшее у Толика, когда он стоял на краю крыши шестнадцатиэтажки и собирался прыгнуть вниз, чтобы убить трёх поселившихся в нём чертей.

Обнявшись с идолом, он испытал то же чувство страха перед пустотой и противоречивое желание сделать шаг вперёд или отскочить. На этот раз он сделал этот шаг и… открыв глаза, обнаружил себя в громадном дупле старого высохшего дерева, а вокруг стоял глухой лес – это была настоящая чаща, непролазные дебри, заросшие высокими кустарниками вперемешку с громадными, уходящими высоко в небо, стволами старых дубов. О таких местах Толик в детстве читал в старых сказках, и они снились ему по ночам, а сам он в этих снах был то серым волком, то Лешим, то Кащеем, а однажды – Бабой Ягой.

Толик осторожно выбрался из дупла и осмотрел дерево, в котором очутился. Это был такой же громадный дуб, как окружавшие его, только уже умирающий. От сухого ствола ещё отходило несколько молодых зелёных ветвей, но все старые были засохшие, наполовину раздетые, как и ствол, лишённые большей части своей коры, и Толику отчего-то стало стыдно смотреть на них – это было похоже на подглядывание за старой женщиной, которая, раздевшись, осматривает своё дряблое тело в поисках напоминаний о позабытой юности. Он отвернулся и увидел одинокую и едва заметную тропку, укрытую высокой травой и образовывавшей своеобразный лабиринт между деревьями и кустарниками.

Толик пошёл по ней и довольно скоро вышел к заброшенному домику – это была старая покосившаяся избушка, где когда-то устраивали привалы местные охотники, уходящие на промысел на несколько дней. Брёвна в стенах покрылись продольными трещинами, крыша покосилась и, казалось, собирается сползти наземь, а внутри Толик обнаружил толстенный слой пыли, покрывавший кое-какую мебель и пересохшие половые доски. Среди этих досок нашлось кольцо, потянув за которое он обнаружил глубокий и просторный погреб. Здесь же у стены стояла деревянная лестница, по которой Толик спустился вниз и осмотрел подземелье, сразу же вызвавшее у него восторг.

И вместе с восторгом пришёл приказ Хозяина – подготовить здесь жертву для будущего празднества. Несколько недель Толик занимался оборудованием погреба. Особенно непросто было дотащить сюда колесо с крестом – оно даже в громадном дупле не помещалось, и идол несколько раз перемещал Толика без него, пока он не нашёл удобного положения, в котором часть обода выглядывала из дупла наружу.

И вот теперь, когда Клякса висит, распятый на этом колесе, он, Толик, каждый день должен ходить сюда, чтобы жертва дожила до Чёрной Пасхи. Он бы с удовольствием до смерти запытал свою жертву, от которой много лет терпел унижения, но Хозяин требовал, чтобы Клякса умер на кресте в нужное время и в нужном месте.

Толик вылез из дупла и уже известной ему тропой пошёл к домику. Теперь, когда он знал, куда смотреть, он издали видел между листьев перекошенную крышу. Отсюда была видна и дыра в одном из скатов – сквозь неё в домик днём проникал яркий солнечный свет. В прошлом месяце Толик несколько раз здесь ночевал и натаскал сушёной рыбы и сухарей.

Он взялся за кольцо и поднял крышку. На лестнице вдруг замер: почувствовал – не дыхание, не движение, а нарушение порядка. Он присмотрелся. Внизу, в темноте на кресте всё так же висело тело Кляксы. В слабом свете Толику показалось, что его правая рука как-то странно дёрнулась. Он быстро поставил лестницу и спустился по ней вниз.

– Как спал, Андрюха? – спросил он, осматривая свою жертву. – Какие сны видел? Небось боженьке молился, чтобы снял тя с креста? А я вот давно понял, что молиться нужно сильному. Бог разве сильный? Он говорит – всё прощай, подставь другую щёку… он слабый. Смотри, как надо молиться: «Аз иже рцы червь, ве́ди герв твёрдо, дзело он шта». Повтори.

Клякса подчинялся. Он разлепил запёкшиеся губы и пробормотал:

– Аз иже рцы он шта…

– Молодец, Андрюха, – похвалил его Толик, доставая из тумбочки в углу шприц. – Вот так и молись теперь постоянно…

Он повернулся к Кляксе:

– Пить, небось, хочешь, а? Щас я тя напою.

Клякса что-то пробормотал.

– Чего? Говори громче, тя не поймёшь.

Толик толкнул колесо, и оно стало медленно поворачиваться. Клякса повис вниз головой, и его руки оказались на удобном уровне. Толик ногой остановил круг, ловко обмотал правую руку жгутом и стал ждать, пока вена наполнится кровью.

– Что-то ты сегодня какой-то малокровный, – задумчиво сказал Толик. – А ну кулаком поработай. Работай давай! – заорал он, увидев, что Клякса не реагирует и коротко, без замаха ударил его кулаком в пах.

Клякса взвыл от боли и начал быстро сгибать и разгибать пальцы на левой руке.

– Ты идиот, Андрюха?! – снова заорал Толик. – На другой руке!

И он снова замахнулся, а Клякса завопил ещё до удара.

– Вот то-то же. Давай, работай, работай!

Клякса изо всех сил сжимал и разжимал кулак, но вены его оставались плоскими.

– Ну, чёрт… – сказал Толик через несколько минут. – Короче, мало у тя крови осталось. Ну и что будем делать?

Он подвинул табуретку и сел так, что его лицо оказалось почти на одном уровне с лицом Кляксы.

– Ты видишь, Андрюха, поить-то тя нечем. Похоже, чуть не литр крови уже с тя слили, больше пока нельзя. Ну ладно, сегодня опять воды дам. Хватит кулак жать, харэ.

Он посмотрел на распахнувшуюся ладонь Кляксы, и вдруг что-то привлекло его внимание.

– Эге… – задумчиво сказал он. – Да ты что же эт, Андрюха, развязывался? Эт что?

Толик встал и просунул между верёвкой и запястьем свою ладонь.

– Ты чё эт, Андрюха, – слезть пытался?!

Он пнул Кляксу по лицу, и у того от бессилия потекли слёзы.

– Ах ты тварь!

Толик заметался по погребу. Подбежав к тумбочке, он выдвинул ящик, и начал рыться в нём.

– Андрюха, а ты кем хотел стать в детстве? – Толик оглянулся к нему, и в свете фонаря Клякса увидел лицо, искажённое странной горечью.

– Военным… – пробормотал он. – У меня отец был военным.

– А я – хомяком, – сказал Толик. – Хомяку всё равно.

Затем он снова отвернулся и продолжил копаться в тумбочке. Наконец, до Кляксы донеслось:

– Вот эт хорошо, эт ты не развяжешь.

Он снова приблизился к кресту, и Клякса увидел в его руках молоток и гвозди.

Глава четырнадцатая. Звёзды говорят

В голове торчал тупой кол и, казалось, вращался там, причиняя сильную боль. Костя застонал и открыл глаза. Вокруг всё поплыло, боль усилилась, и он рефлекторно закрыл глаза снова. Состояние напоминало сильное похмелье. «С кем же это я вчера назюзюкался? – подумал Костя. – А, потом вспомню», – решил он и постарался заснуть, но тут же вспомнил подвал, моментально протрезвел, и с трудом разлепил глаза. Вокруг было темно. Он лежал на чём-то мягком. Голова трещала так, что невыносимо хотелось снова закрыть глаза и вырубиться, но желание выяснить, где он, оказалось сильнее.

Костя пошарил рукой возле себя и нащупал подушку. Так он на постели? Он медленно повернулся и увидел окно, а за окном слабое свечение ночного города. Значит, он в чьей-то квартире. Костя с трудом сел и стал всматриваться в темноту. Наверное, его кто-нибудь сторожит, и если он себя выдаст, ему врежут по башке ещё раз, поэтому надо всё делать бесшумно. Тут Костя понял, что громко стонет от боли, и заставил себя замолчать. Глаза немного привыкли к темноте, и он стал различать предметы вокруг. Шкаф, стол ещё шкаф… так это же его мебель, его комната. Выходит, он у себя в квартире! А кто-нибудь ещё тут есть, кроме него? Костя прислушался, стояла мёртвая тишина, но это ни о чём не говорило. Он медленно встал и пошёл вдоль стены, стараясь ступать так, чтобы пол не заскрипел.

Костя доплёлся до кухни и открыл холодильник – тут всё было нетронутым. Он вытащил таблетку обезболивающего, разжевал её, запил водой из стоявшего тут же на столике бокала. Через полчаса должно полегчать…

Костя опасался включать свет – наблюдатели могли быть как внутри, так и снаружи, и следовало сначала хотя бы обойти квартиру. На кухне никого не было. Костя прошёл по коридору и открыл дверь в санузел – там было темно, как в погребе, но проверить его было необходимо. Костя зашёл внутрь, прикрыл дверь так, чтобы только руку просунуть, нажал на выключатель и осмотрелся – пусто. Он выключил свет и вышел. Оставалось проверить две комнаты – гостиную, в которой он уже побывал, и спальню.

Обе комнаты были неплохо освещены светом от фонаря во дворе. Не настолько, чтобы не спотыкаться о стоявшие на полу предметы, но достаточно, чтобы убедиться, что посторонних в доме нет.

В доме нет, подумал Костя, а снаружи? Кто-то ударил его по голове в подвале, когда он что-то увидел. А что, кстати? Или кого? Сначала была вспышка света, а потом – удар и укол. Укол! Костя повернул голову и всмотрелся в плечо. Ничего не увидел и подошёл к окну, здесь было больше света, и Костя рассмотрел на плече след от инъекции. Похоже, что ему что-то вкололи, возможно, снотворное или наркотик. Он застал в подвале что-то, о чём не должен был знать, и его обезвредили таким варварским способом.

Грех обижаться, пришло ему в голову – могли просто убить. Это они ещё проявили гуманность. И всё же…

Он снова сел на диван. Итак вопросы. Первое: куда исчезла Надя? Кто и зачем её похитил? Второе: Кто эта её подруга, к которой она шла тем вечером? Третье: что он увидел или мог увидеть в подвале? Четвёртое: кто те люди, которые его оглушили и сделали укол? И почему они не убили его, а только оглушили и отнесли в квартиру?

Головная боль постепенно утихала, но во всём теле было ощущение усталости или расслабленности – возможно, последствия того, что ему вкололи. Костя откинулся на спинку дивана и заснул.

Когда он снова открыл глаза, было светло, и лёгкий ветерок проникал в комнату из приоткрытого окна. Голова почти не болела, только слабый стук в виске напоминал о вчерашнем приключении.

Костя моментально всё вспомнил и встал на ноги. Уже привычно он подошёл к окну и убедился, что жёлтое поле постепенно заполняется синим. Интересно, почему этот феномен до сих пор никого не заинтересовал? Или заинтересовал, и сейчас какой-то ботаник уже препарирует эти синие цветочки?

Зазвонил телефон. Это была Анюта.

– Андрей Викторович просит срочно ему позвонить, – сказала она и, как всегда, не дожидаясь ответа, сбросила соединение.

Ну позвоню, чего ж не позвонить, подумал Костя. Всё равно надо отпроситься на сегодня.

– Андрей Викторович! – произнёс он в трубку. – Добрый…

– Добрый, добрый, – перебил его начальник. – Ты послушай-ка, тут к нам новый псих обратился…

Психами шеф называл всех, кто имел сказать нечто необычное.

– …он говорит, что звёзды, мол, как-то не так расположены. Ты сходил бы к нему.

– Андрей Викторович, – воспользовался паузой Костя. – Я тут приболел малость, мне бы пару деньков…

– Вот с астрономом этим разберись, а потом можешь денёк-другой расслабиться. Контакты у Анюты. Но в понедельник чтоб как штык! И с готовым материалом. Давай.

И сбросил.

Костя снова посмотрел в окно. Скамейки напротив подъезда тоже утопали в синем, но в этом синем ковре что-то краснело. Костя присмотрелся, но с пятого этажа было не разобрать. Он пошёл к двери. Так, не забыть ключи… вернулся, взял ключи со стола и в полминуты сбежал по лестнице вниз.

Где-то возле ножки. Костя опустился на корточки и начал раздвигать траву. Вот оно! Ну точно, клатч. Костя щёлкнул магнитной застёжкой. И телефон лежит. Вместе с трофеем Костя побежал вверх по лестнице.

И как это он его не нашёл три дня назад, когда ползал по траве?

Дома Костя включил телефон (слава богу, для включения даже пароль не понадобился) и полез в контакты. Так, тут чёрт голову сломит… Он открыл последние вызовы. Во-от, тут попроще. Так, вот эта «Ленок», наверное, и есть та самая подруга, к ней больше всего вызовов. Костя нажал на кнопку вызова.

– Да, – раздалось в трубке почти немедленно. – Алло, Надюх, ты куда пропала-то?

– Это не Надя, – начал говорить Костя.

– А кто это? И где Надя?

– Я не знаю, где Надя, просто у меня её телефон, – объяснил Костя. – Я хочу узнать у вас…

– А как к вам попал её телефон? – голос в трубке был требовательным и жёстким.

Костя понял, что по телефону ничего объяснить не получится.

– Лена, давайте встретимся, я вам всё объясню.

Она положила трубку.

Тут же зазвонил его телефон. Это была Мусатова. Костя её сбросил. Она позвонила ещё раз, Костя сбросил опять. Больше звонков не было. Зато забулькал мессенджер. Костя зашёл в контакты и отправил Мусатову в чёрный список.

Так, с телефоном как-то не очень получилось. И почему он на него возлагал столько надежд? Очевидно же, что с посторонним человеком никто говорить не захочет.

Его мысли переключились на вчерашний вечер. Он что-то увидел в подвале, и после этого его ударили. Интересно, что это было? Надо сходить и посмотреть, может, там какие-то следы остались. Костя накинул куртку и вышел из квартиры.

Он обошёл весь подвал и не обнаружил ничего подозрительного. На том месте, где он вчера отключился, не было никаких посторонних предметов, только валялись обрывки каких-то бумаг.

Вообще никаких следов, не за что зацепиться.

Так, надо пока навестить этого психа-астронома. Что там шеф сказал? Контакты у Анюты. Костя поморщился, но набрал её.

– Анюта… – начал он.

– Анна Владимировна, – ледяным голосом поправила она.

– Да пошла ты, Анна Владимировна, – разъярился Костя. – Давно такой борзой стала? Давай адрес астронома!

Та, похоже, была ошарашена, потому что сначала была тишина, а затем Анюта продиктовала адрес.

– Больше ничего?

– Ничего… – буркнул Костя и нажал на сброс.

Астрономом оказался Прозоров – тот самый «провидец», который меньше недели назад рассказывал Косте о грядущем апокалипсисе, предвестником которого станет ужасная красная звезда Немезида. Он жил в его доме, в подъезде со входом из-под арки. Когда-то советские строители пристроили к его пятиэтажке ещё один подъезд в семь этажей, и вход в него был в арке, которая отделяла дом от ещё одного – стоявшей перпендикулярно четырёхэтажной «сталинки».

Пару раз Костя видел на балконе шестого этажа трубу – любительский телескоп.

Костя решил по-быстрому сбегать и поговорить с ним, а потом возобновить поиски Нади. Через десять минут он уже входил в квартиру астронома-любителя. Прозоров был среднего роста, на вид лет пятидесяти пяти, с большой залысиной ото лба, слегка полноватый, но не толстый, на тоненьких нетренированных ногах.

– Владимир Васильевич, – представился он, протягивая Косте руку. – Прозоров.

Ладонь была горячей и слегка потной.

– Мы знакомы, – ответил Костя. – Я из «Вестника».

«Псих» снял очки и, прищурившись, вгляделся в Костю.

– Да, да, – кивнул он. – Сейчас я вас вспоминаю. Меня предупредили, что вы зайдёте… предупредили меня.

– Кто предупредил? – насторожился Костя.

– Не знаю, – развёл руками Владимир Васильевич. – Позвонила девушка…

«Анюта, – подумал Костя. – В каждой бочке затычка».

– Так что случилось? – спросил Костя. – Редактор сказал мне, что у вас опять какие-то нелады со звёздами.

– Не у меня, – «псих» жестом пригласил Костю пройти в комнату. – Это у науки нелады, у науки нелады. Чай будете?

– Лучше кофе, – несколько развязно ответил Костя.

– Тогда пойдёмте на кухню, там и побеседуем, – сказал Владимир Васильевич. – На кухню пойдёмте…

Кофе был растворимый, ужасного качества. Но Владимир Васильевич, казалось, не чувствовал отвратительно-горький вкус гадкого дешёвого пойла, который пил сам и потчевал им Костю. Он откусывал кусочки вчерашних, заветревших оладий и прихлёбывал их этим мерзким напитком, который не имел права называться кофе, но вид у астронома при этом был такой, словно он вкушал самый изысканный нектар, божественную амброзию. Он закатывал глаза, тихо причмокивал, чтобы ощутить послевкусие, удерживал эту дрянь во рту и блаженно щурился. Костя решил, что у него, вероятно, какие-то проблемы с вкусовыми рецепторами либо с нейронными связями, передающими в мозг эту палитру ужасных вкусов и запахов. Сам он, отхлебнув, отодвинул от себя чашку и больше не притрагивался, но Владимир Васильевич, похоже, этого даже не заметил.

– Понимаете, – говорил он с гурманскими паузами на вкушение того, что называл кофе, – планеты находятся решительно не на своих местах, не на своих местах находятся. Дело в том, что если бы я сам рассчитывал их траектории, то, можно было бы предположить ошибку. Но я пользуюсь эфемеридами…

Костя, у которого слово эфемериды вызывало ассоциации с астрологией, поморщился.

– А что это вы? – удивился Владимир Васильевич. – Не доверяете эфемеридам? Но позвольте, ведь в наши дни их составляет компьютер, тут ошибка абсолютно исключена. Вот смотрите… сейчас.

Он убежал куда-то, но уже через мгновение вернулся с целой пачкой распечаток..

– Смотрите, Костя, – он развернул перед Костей карту звёздного неба, склеенную из большого количества листов и мгновенно занявшую весь стол. – Смотрите – я наблюдаю совершенно неестественный сдвиг расположения всех планет на сорок восемь часов, неестественный сдвиг совершенно. Как будто кто-то взял ножницы и вырезал эти дни из нашего календаря, а планеты так и продолжили двигаться, как им надо.

Костя понял, что астроном вовсе не псих. А тот продолжал тыкать пальцем в карту и объяснял Косте что-то о ретроградном движении Меркурия, показывал разницу между фактическим и расчётным расположением каждой планеты по состоянию на прошедшую ночь, сыпал какими-то терминами, от которых в виске Кости снова появился кол…

– …и вот получается, что либо планеты убежали на два дня вперёд, либо мы с вами где-то просто проспали эти два дня и не знаем, какое теперь число! – закончил Владимир Васильевич и, эмоционально взмахнув рукой, опрокинул Костину чашку прямо на свою карту звёздного неба, от чего комната наполнилась вонью палёного кофе.

Владимир Васильевич ахнул и тут же засуетился, накладывая бумажные салфетки туда, где расплывались потоки буроватой жидкости.

– Извините, Костя, – бормотал он. – Я вам сейчас ещё налью… ещё сейчас налью.

– Не надо, – сказал Костя. – Скажите, Владимир Васильевич, вы уверены в своих расчётах? Можете показать их специалистам, например, из нашего вуза?

– Конечно! – с энтузиазмом воскликнул Владимир Васильевич. – Я вообще не понимаю, почему астрономы всего мира до сих пор молчат, до сих пор молчат! Идёт уже второй день, как Вселенная сошла с ума, а учёные – чок-молчок!

Действительно, подумал Костя, почему молчат астрономы – не любители, как этот, а профессионалы? Ведь он совершенно прав, земная дата сегодня не совпадает с космической, а астрофизикам и дела нет.

– Звёзды ещё со времён Древнего Египта указывали человечеству на ошибки, на ошибки указывали – продолжал Прозоров. – При фараоне Джосере в небе появилась странная красная звезда, вы когда-нибудь слышали об этом? Слышали? – он замолчал и уставился на Костю.

Костя отрицательно покачал головой и задумался. Астроном-любитель, и тот увидел нестыковки, а где же все наши учёные?

– …и античные авторы указывали на то, что Сириус пять тысяч лет назад был красным! – Костя услышал торжество в голосе любителя. – Красным был! Вы понимаете, что это значит? Звёзды говорят, Костя. Но мы разучились слушать. А в Древнем Египте их слушали – и возводили громадные гробницы, чтобы выжить, – завершил он несколько пафосно, но только для того, чтобы с ещё большей яростью накинуться на прошлое: – В исторических хрониках зафиксированы голод и эпидемии, возникшие после восхода этого красного Сириуса, и борьбу с ними увязывают с деятельностью одного человека – возможно, величайшего гения в истории человечества – чати Джосера Имхотепа, который уже через несколько поколений был обожествлён.

– Но всем же известно, как выглядит Сириус, – немного растерянно сказал Костя. – Нет там ничего красного. Скорее всего, его перепутали… с Марсом каким-нибудь – древность же.

– Перепутали?! – удивился Прозоров. – Да что вы, астрономы древности хорошо знали небо. Перепутать звезду с планетой? Нет, такого быть не могло. К тому же Сириус не просто покраснел – он был окутан неким красным облаком и по свидетельствам свет, излучаемый им, по интенсивности был сравним со светом Луны… с Луной сравним, понимаете?

– Но как же такое может быть?

– Так Сириус же – двойная звезда, двойная. Об этом ещё полстолетия назад писал профессор Мартынов. Первоначально Сириус B был намного тяжелее Сириуса A. И развивался он, похоже, быстрее. Однажды он расширился и превратился в красного гиганта – именно это явление и было зафиксировано древними астрономами. Но после этого, его периферийные части, значительно удалившиеся от центра, стали поглощаться второстепенной тогда звездой – Сириусом A. В результате, за несколько тысячелетий огромная масса Сириуса B перетекла в Сириус A, и во втором тысячелетии нашей эры красная звезда уже не могла конкурировать с белой по своей яркости. Поэтому сегодня мы видим его блеск белым, а пять тысяч лет назад, когда звезда Сопдет внезапно покраснела, это было воспринято, как знамение…

Костя ещё немного послушал экспрессивную речь Владимира Васильевича, затем задал пару уточняющих вопросов, выяснил некоторые подробности биографии для статьи и стал прощаться.

– Вы приходите, – говорил ему в дверях «псих», – можно даже сегодня вечером – ночи нынче ясные, я вам всё покажу наглядно, покажу всё.

Костя молча кивнул и вышел из квартиры. «Не могут, – думал он, дожидаясь лифта, – не могут астрономы разных обсерваторий, вооружённые самой современной техникой, не иметь данных, которые имеет обычный русский дядька с примитивным школьным телескопом».

Тогда что это? Мировой заговор молчания? И куда всё-таки исчезали люди на двое суток? Почему они ничего не помнят об этих двух днях? Массовый гипноз? Но каким образом это можно осуществить в таких масштабах?

Костя вышел во двор и посмотрел на поле синих цветов, заполнивших уже едва ли не половину газона. Цветочки явно тут как-то замешаны… но не могут же они гипнотизировать? Получается, что люди на двое суток лишились сознания, а когда пришли в себя, даже ничего не заподозрили. Он вспомнил, как у него кружилась и болела голова, как он терял сознание, как его настигали галлюцинации – да нет, такое забыть невозможно. Каждый из пострадавших от цветов мог бы потерять счёт времени, но забыть о страданиях, которые перенёс, не мог никто.