Как стать никем. Апокалипсис по-питерски

– Нет, Фира. Вы нашли силы, чтобы переломить свою судьбу через колено.

С этими словами я ставлю Фиру напротив зеркала. На нас смотрит заплаканное личико испуганной лупоглазой девчушки.

– Смотри, Фира!

Я начинаю освобождать обомлевшую девушку от мешковатой одежды, обнажая худенькое, стремительное тельце, однако не лишённое женской приятности. Лишь вихрастые волосы на сосках, в подмышках и в паховой области мешают назвать сие прозрачное тулово желанным. Мы идём в ванную, где я папиной опасной бритвой освобождаю девушку от волосяного покрова в одних местах, в других – лихо накручиваю на мамины бигуди и маминой же косметикой маскирую выпученные глазёнки да наштукатуриваю румянец. Непослушные уши прихватываю к черепу клеем «Момент».

– Смотри, Фира! – подвожу я девушку к зеркалу.

Прошу заметить, тогда не было на экране ток-шоу, проходящих по сходному сценарию. Мою идею создатели нагло свистнули из общего информационного эфира.

Фира открывает глаза и плачет уже от радости – на неё смотрит Джулия Робертс!

– Лёша, Лёша… – плачет она. – Что ты наделал?

– Ну что опять, Фира? – недоумеваю я.

– Ведь я совсем не умею трахаться! – стенает несчастная. – А с такой внешностью как не поебаться!

– Не беда, Фира Филькенгауэр! Я вас таки всему сейчас научу! – заявляю я и расстёгиваю ширинку…

Где-то, подсматривая мои фантазии, с улыбкой счастья плачет Чехов, кивая, гладит бороду Толстой, волнуется Пушкин. Уж мы-то знаем, господа, – где только ваша не пропадала. Теперь и вы всё знаете – больше гуманиста и гиганта мысли, чем простой российский парень – Алексей Гагач, – на свете нет! Подтверждением этому – следующая глава!

Глава 6. Новогоднее либидо Таньки

Нет границ женскому коварству. Когда дама положила глаз на приглянувшегося ей мужчину, все хитрющие рептилоиды, жидомасоны и прочие тамплиеры кажутся детским садом в каканных штанишках, такие многоходовочки она проворачивает, что диву даёшься и завидки берут.

Силу женской мысли, её стратегическую мощь пришлось испытать на себе и мне. Рассказываю по порядку.

В ноябре месяце девяносто восьмого года накосячил я так, что дело дошло до гороно. Разгневанная общественность жаждала моей крови и исключения из школы, но не тут-то было – в гороно, которое должно было утвердить состав комиссии, у меня имелись связи. Начальник учреждения, Михаил Викторович, был моим соседом и ходячей катастрофой. Педагог каждый раз забывал вовремя доставать из жены свою «указку», наплодив армию ребятишек-погодок.

На самом деле многодетные семьи я уважаю, не подумайте чего лишнего. Просто этот кекс реально забывал вынимать, отвечаю. Уж такой он. Жучит жену и думает: «Не пропустить бы момент. А то такую кодлу детишек нарожали, на зарплату учителя не прокормить. За Зюганова пойду голосовать на выборы или за Жириновского, во жизнь настанет…»

Туда-сюда! Ещё один спиногрыз готов. И жена такая: «Твою мать, Михаил Викторович… В честь какого политика на этот раз ребёнка назовём?»

Также он частенько бывал отбуцкан «втёмную» старшеклассниками за домогательства до вдувабельных ранеток, пойманных на курении и распитии алкоголя. Насколько я знаю, сиськи просил показывать. Тут я действия старшеклассников вполне поддерживал, ибо среди пубертатной стаи конкуренция на сиськи росла вместе с уровнем тестостерона и усами. Но соседей не выбирают. Что имеем, то имеем…

Да, а как я накосячил? Не виноват, поверьте!

Бежал по школьному коридору, и нога за ногу зацепилась. Полетел, как ядро, выпущенное из пушки. А впереди учительница наречия Шекспира и Маргарет Тэтчер ковыляла, тичер, так сказать, иноземной мовы.

Бабка была махровая, выдержанная годами, своим бытием ещё время царя-батюшки зацепила. Я боднул её головой прямо под зад и, придав бабке таким образом ускорение, в падении стянул с неё широкую цыганскую юбку вместе с трусами до уровня пола.

Бабка с криками побежала от меня без юбки, но не скажу, что без трусов. Трусняк был зацеплен каблуком и мельтешил по облезлой виниловой плитке вслед за училкой. Мимо толпы первоклашек, возвращавшихся с обеда, мимо остальных учеников разного возраста и пола, прямиком в учительскую.

Я остался лежать на полу с юбкой. Когда истошные вопли училки затихли в школьных коридорах и когда откачали попадавших в обморок первоклашек, слишком рано узревших сады Семирамиды, я решился поднять глаза и осмотреться. Тут-то я её и увидел…

На меня вожделенно смотрела она.

Одним глазом.

Второй глаз смотрел строго на нос. Брежневские брови вороньим крылом чернели над её похотливым взглядом, но всё равно казались ниточками на толстом и усатом лице девушки, тянувшей весом на полтора центнера. Она улыбнулась мне, обнажив крупные лошадиные зубы, и пошла, виляя внушительными окороками. Да, это вам не тощая Фира Филькенгауэр. У меня нехорошо засосало под ложечкой.

Девушку я узнал. Танька с одиннадцатого класса. В Доме пионеров участвовала в коллективе «А ну-ка, девочки!». Стайка бегемотов выходила на сцену и топотала мимо кассы под различную музыку. Танька была там самой худенькой, самолично участвуя в отборе товарок. Откуда в нашем маленьком городке столько страшных толстух, я понятия не имел. Но эта фурия сделала всё, чтобы быть там самой красивой.

Этим же вечером пришёл ко мне «на чай» сосед – вышеупомянутый политический скорострел и начальник гороно.

– Лёша, я обо всём договорился. Поступим так. Я убедил директрису, что тебе нужна социализация и полезные общественные нагрузки. Татьяна Кучмак из одиннадцатого «А» посоветовала, а я поддержал идею… – Тут Михаил Викторович сочувственно на меня посмотрел и покачал головой. – Придётся тебе играть Дед Мороза в новогоднем спектакле в Доме пионеров. Это тебе не школьная ёлка. Будут садики всего города и дети военных с подшефной части. Могу я на тебя рассчитывать?

– Да, Михаил Викторович, не подведу! – легкомысленно пообещал я, удивляясь такому активному участию жирной Таньки в моей горькой судьбине и вспоминая своё несостоявшееся выступление в садике. Как там по-современному говорят, оттопырив мизинец, – «гештальт»?

Через три дня я был уже на репетиции спектакля.

Что приятно, роль оказалась несложной. На самом деле мне даже не нужно было гримироваться. Я играл роль меркантильного мудилы, который шабашит Дедом Морозом, исключительно чтобы нажиться на бедных детишках, предоставляя им услуги класса «табуретка – стих – нассать под ёлку». Занавес открывается, я типа сплю, притопывает Танька в роли настоящего Деда Мороза, будит меня и методом словесного спора, а также вывалившейся из-под кафтана гранаты, прогоняет меня со сцены.

Драматургия зашкаливала, но куда деваться.

Ставил спектакль низенький такой мужичок с огромными очками в толстой оправе, кричавший нам с Танькой: «Вот! Верю! Настоящие таланты!» Мужичка звали Альфред Альфредович, а само представление было его дебютом на должности художественного руководителя Дома пионеров.

Всё это возвело его подход к делу в немыслимую степень.

Танька приносила мне на репетиции домашнюю хавку, смотрела одним глазом как удав на кролика, но своего полового влечения ничем не выдавала. Лишь исправно роняла учебную гранату, предоставленную подшефной военной частью как реквизит, и прогоняла меня со сцены строго по сценарию.

Медленно, но верно настал день премьеры.

Я сидел в подсобке и мандражировал: публики набился полный зал; родители гоняли непоседливых детишек, воспитатели роняли очки в лимонад, приближался апогей. Нарисовалась Танька, загримированная под Дед Мороза. Видок, конечно, у неё был максимально некошерный… Косорылая, толстая, в плешивом розовом кафтане, со сросшимися на переносице чёрными бровями и жёлтыми накладными усами с бородой. Сложная экономическая ситуация в стране в полной мере отразилась на этом новогоднем костюме.

– Лёшечка! А я забыла гранату! – кокетливо подмигнула мне косым глазом Танька. – Будем импровизировать! А после концерта трахнем хереса! Я из дома принесла…

Кучмак ещё раз мне подмигнула и скрылась из виду.

«Блядь! Блядь-блядь-блядь, – запаниковал я. – Какая импровизация? У меня зуб на зуб от страха не попадает! Дык вот как меня собираются трахнуть? Типа мы тут импровизируем, рвём в клочья публику, потом меня спаивают и ебут на волне успеха?! Так! Где херес?»

Я осознал, что мне срочно надо выпить этот сраный херес, чтобы расслабиться и не облажаться. Я забежал в театральный класс, по наитию открыл шкафчик со старым реквизитом. Вот они. Бутылка хереса, штопор, два стаканчика и четыре! четыре, с-сука, презерватива! Упаковка три штуки и ещё один сверху. Трёх ей, блядь, показалось маловато.

Меня собирались изнасиловать в Доме пионеров четыре раза!

Дрожащими руками я открыл пузырь и лихорадочно припал к нему губами. Крепкий, терпкий херес валерианой полился на мои расшатанные нервы.

– Готовность номер один! По местам! – начал орать режиссёр. – Деды Морозы, где вы?

Херес – опасная штука. Кумулятивный заряд для штурма пещер Бора-Бора.

Это не вино и даже не портвейн. Бутылка хереса на рыло гарантированно означает, что будут приключения и безобразия. Тогда я об этом не знал, но откуда-то об этих побочных эффектах напитка знала Танька. Уж она явно хотела безобразий.

На момент сбора я осилил половину бутылки и уже не волновался. Шарахаясь от стены к стене, я выбрался на закрытую занавесом сцену, сел за стол и притворился спящим, как того требовал сценарий. С другой стороны занавеса тем временем нарисовалась уже знакомая нам по первой главе тётка из администрации и стала вещать публике об успехах прошедшего года. Под её мерное гудение алкогольные вертолёты мягко унесли бухую душу в неведомые края…

Меня сильно хлопнули по плечу.