Пробудившийся: Дикий цветок
После Морвана свернулась возле меня калачиком и тут же заснула, хозяйски закинув на меня бедро. А я лежал, восстанавливая дыхание, и смотрел на руки. В тусклом свете было видно, что мои пальцы реально стали длиннее, а суставы более выраженными. Где-то в глубине груди, под рёбрами, забилось что-то новое. Словно второе сердце… Или, пробудившиеся инстинкты?
***
Люция скользила по следу, словно призрак. Навыки охотницы оттачивались у алфа-волков с самого детства. Запах Морваны был слабым, но устойчивым, словно ядовитая нить, ведущая в пригород Древограда. Воздух в районе «Теневой чащи» был наполнен тихими, обманчивыми звуками и запахами гниющих цветов. Волки редко сюда заходили, предпочитая охоту на открытых пространствах. Каждый шаг давался Люции всё труднее – не физически, инстинктивно. Она чувствовала себя на территории чужого клана, и это злило её ещё больше.
Волчица обошла все скрытые ловушки и часовых клана Морваны. Пантеры были мастерами маскировки, но против обоняния волчицы высшего ранга уловки работали плохо. Люция уже приближалась к скрытому входу в Сад, когда нос уловил знакомый, но искажённый запах. Александр. В этом запахе теперь не было следов тишины и дождя. Зато были нотки боли, страха крови и… чего-то ещё. Чего-то чужого, звериного.
Земля внезапно содрогнулась от приглушённого взрыва. Из-за зарослей повалил малиновый дым. Люция мгновенно забыла про осторожность. Она рванула вперёд, как выпущенная из лука стрела, рассекая кусты и не обращая внимания на царапающие ветки. Волчица ворвалась в центральный грот как раз в тот момент, когда с противоположной стороны там же появилась Морвана. Морда пантеры была искажена редкой для неё яростью.
Самки уставились друг на друга, потом их взгляды упали на то, что лежало между ними.
***
Я лежал на полу лабораторного грота. Одежда была частично обуглена и разорвана. Кожа на руках и груди красная, щедро покрытая волдырями. Воздух вокруг насыщен тем самым малиновым туманом, который теперь пах не только магией, но и кровью. Но, это было не самое удивительное. Те изменения, что кипели во мне с того дня, как я оказался с пантерами, после взрыва, казалось, ускорились. Мои руки… стали ещё больше, пальцы – длиннее, а на кончиках ясно виднелись тёмные, острые, почти сформировавшиеся когти. Обнажённые в полубессознательном оскале зубы, были явно длиннее и острей человеческих.
– Что ты с ним сделала, драная кошка?! – проревела Люция, обнажая клыки. Мускулы волчицы напряглись, готовясь к броску.
– Я? – Морвана фыркнула. Изумрудные глаза пантеры были прикованы ко мне. В них мелькнуло нечто, похожее на… беспокойство? – Это твой «беспородный» гений решил поиграть со взрослыми игрушками без разрешения. Я лишь давала ему уроки. Видимо, недостаточно хорошо.
– Уроки?! – Люция сделала шаг вперёд. Когти ступнёй щёлкнули по камню. – Ты выкрала его у меня! Одурманила своими… ядовитыми запахами! И… что ты сделала с его телом? Он же… он изменился!
– Я всего лишь предложила ему знание! То, что ты, со всей своей волчьей прямолинейностью, дать ему не могла! Посмотри на него! – Морвана резким жестом указала на мою подгоревшую тушку. – Он тебе не игрушка! В нём есть сила! Сила, которую он сам не понимал! Я просто помогла раскрыть её!
– Раскрыть? Ты его покалечила! Ты превращаешь его в… монстра!
– А ты бы просто затрахала его до суха своей дикой «страстью»! – ядовито парировала Морвана. – Он не волк, Люция! Ему не нужна самка, которая будет доминировать! Таким, как он нужна… партнёрша! Равная!
– Равная? Это ты, что ли? – Люция разразилась презрительным хохотом. В дальнем коридоре появилось парочка облачённых в доспехи пантер, но Морвана жестом остановила их. – Ты, кто прячется в тени и манипулирует запахами, как трусливая гадина?
В этот момент я застонал, пытаясь подняться. Боль пронзила всё тело. Башка раскалывалась. Словно сквозь пелену тумана я смотрел на двух женщин, два мира, два типа силы. Люцию, уставшую, пропылённую, пахнущую дорогой и яростью. И Морвану – безупречную, опасную, пахнущую властью и тайнами.
– Прекратите обе… – прохрипел я гортанно.
Дамочки замолчали, уставившись на меня.
– Александр, – Люция бросилась ко мне, упав на колени. Руки волчицы коснулись моих обожжённых плеч. Это прикосновение показалось мне удивительно нежным. – Ты жив… Что она с тобой сделала?
– Он сам сделал это с собой, тупая волчица, – холодно отрезала Морвана не приближаясь. – Из-за самонадеянности. Или, что более вероятно, потому что кое-кто внушил ему, что он должен стать сильным, словно волк. Он – не волк. Он маг. А магам положено падать, чтобы подниматься ещё выше.
– Он не должен был падать вообще! – Люция повернула ко мне своей мордой, и в звериных глазах я увидел не столько гнев, сколько страх. Самый настоящий, неприкрытый страх. – Я отнесу тебя домой. В казармы. Мы… тебя вылечим.
– Нет, – прошептал я, глядя на Морвану, но обращаясь к Люции. – Я… ещё не закончил. Я должен понять… что пошло не так.
Люция застыла, лицо волчицы вытянулось от изумления и боли. Хвост нервно взбивал облака пыли с пола.
– Ты… хочешь остаться? С ней? Глядя на то, во что она тебя превращает?
– Мне жизненно важно понять свою силу, Люция, – каждое слово отдавалось в разуме вспышкой боли. – Да, я сегодня чуть не скопытился. Но и почувствовал… нечто. Я был… словно на грани. И за этой гранью… что-то есть. Я должен узнать, что именно.
– Ты слышишь себя? – голос Люции дрогнул. – Ты уже говоришь как она! Чёрная сучка отравила тебя своими речами!
– Она мне открыла глаза! – впервые я посмел повысить голос на альфу. – На Земле я всю жизнь был никем! Ни-ке-м, Люция! Моей величайшей победой в том мире стал новый сорт у томатов, который не болел бы фитофторозом! Здесь… я могу стать кем-то! Смогу быть не просто «беспородным» любовником или игрушкой у ревнивой пантеры! Я могу быть… магом! Сильным! Я хочу быть… сильным! Ты же, как альфа, должна это понимать!
Слова повисли в воздухе. Люция смотрела на меня, и я увидел, как в жёлтых глазах что-то умирает. Её запах, всегда такой ясный и сильный, вдруг обратился запахом раненого зверя. Запахом предательства. Она внимательно посмотрела на мои изменившиеся руки, на мои клыки, на мускулы… Во взгляде волчицы читался ужас.
– Так вот кто ты на самом деле… – прошептала она, медленно поднимаясь. – Я-то думала… ты другой. А ты такой же, как все. Ты жаждешь силы. И ради неё… готов на всё. Даже стать монстром, оставшись с той, что чуть не убила тебя.
– Люция, подожди…
Но, волчица уже повернулась и пошла прочь. Спина алфа-самки была прямой, хвост опущен. Люция даже не оглянулась. Я рухнул на спину, закрывая глаза. Боль от ожогов казалась пустячной по сравнению с болью в груди. Я понимал, что ранил её. Глубоко. Возможно, без права на прощение.
– Ну что же, – прозвучал голос Морваны. Она стояла надо мной, с абсолютно бесстрастным выражением звериной морды. – Кажется, ты сделал свой выбор. Болезненный, но необходимый. Теперь ты принадлежишь только себе. И… немножечко мне.
Пантера наклонилась, чтобы поднять меня. Её запах, обычно такой дурманящий, сейчас казался мне запахом одиночества и ледяного расчёта. В тот момент, когда её пальцы коснулись моей кожи, я почувствовал, как что-то в груди, что-то человеческое, тёплое и уязвимое, сжалось и умерло. А на этом месте родилось нечто новое. Холодное, твёрдое и готовое к битве.
Изменённые ногти-когти непроизвольно сжались, царапая камень. Где-то в глубине души я понимал, что обратного пути нет. Александр Воронов, ботаник-неудачник, только что окончательно умер. А тому, что возрождалось из его останков, ещё только предстояло узнать себя самого.
Глава 8. Иногда миру нужен герой, но чаще ему нужен монстр
Тишина после эмоциональной бури оказалась гуще и тяжелее, чем сама стихия. Она поселилась не только в моих покоях, но и во всём Саддо́ме Морваны, давя на слух и душу. Физическая боль от ожогов добавилась к затишью привычным, почти монотонным аккомпанементом. Пульсирующая, жгучая какофония болезненных ощущений на коже груди и руках. Но, даже эта боль была ничтожна по сравнению с той, что сидела холодным, острым осколком в сознании. Болью последнего взгляда Люции. В глазах волчицы я увидел не только гнев и разочарование. Разглядел смерть некой веры, которую волчица, вопреки всему, успела во мне поселить.
Морвана выхаживала меня с отстранённой, почти хирургической точностью. Антропоморфная пантера была идеальным лекарем. Ладони с мягкими, шершавыми подушечками пальцев, аккуратно меняли повязки с мазью из светящихся грибов, пахнущую ледяной мятой и горечью дуба. Она заставляла меня пить отвары. Горькие, как полынь, и вгоняющие в липкий сон, где кошмары о малиновом взрыве переплетались с призрачным запахом дождя и вереска, который мне уже не принадлежал.
– Боль, это просто сигнал, Александр, – объясняла Морвана ровным, как поверхность озера в день безветрия, голосом. – Сигнал о том, что тело меняется. Принимает новую форму. Ты должен не заглушать его, а прислушиваться. Это язык твоего пробуждения.
Пантера ни разу не упрекнула меня за неудачный эксперимент. Не выразила ни злорадства, ни сочувствия. Её интерес к моей персоне был чисто научным. Я был всего лишь сложной, непредсказуемой и потому невероятно ценной реакцией, бурлящей в лабораторной колбе под названием мир Эмбрионы.
– Ты ходячее противоречие, – размышляла Морвана вслух, наблюдая, как молодая, розовая кожа на моём теле сменяет обугленную ткань. – В тебе есть осторожность учёного и одновременно безрассудство дикаря. Ты боишься боли, но идёшь на риск, который даже наши лучшие алхимики сочли бы безумием. В этом твоя сила и она же – главная уязвимость.
Мне нечего было на это ответить. Любые слова теряли смысл. Всё, что я мог делать, – просто лежать и чувствовать, как во мне сражаются два начала. Одно, человеческое, слабое и напуганное, сжималось в комок от страха и раскаяния. Другое, новое, звериное и холодное, безмолвно наблюдало за метаниями, копя силу для чего-то большего.
В один из таких моментов самобичевания, словно вихрь, в покои ворвался хорёк-служка. Мех зверька был взъерошен, глазки-бусинки полыхали паникой, а крылья тонкого носа заметно подрагивали.
– Господин! Господин Александр! – запищал он, вскарабкавшись на кровать с ловкостью, которой я мог лишь позавидовать. – Беда! Из волчьего лагеря Древограда вести! Плохие!
Адреналин, горькой и знакомой волной тут же ударил в голову, развеивая туман апатии. «ЛЮЦИЯ». Её имя отозвалось эхом в душевной ране, что была свежее ожогов.
– Не тяни, – мой голос прозвучал подозрительно хрипло, будто я не пользовался им целую вечность.
– Люция… Дочь вождя Пепельной Стаи… – хорёк, чья грудная клетка часто вздымалась, перевёл дух. – Она… вызвалась на Кровавую Охоту! На Тентекрыла! Одна!
Воздух вырвался из лёгких, как от удара под дых. Тентекрыл? Морвана демонстрировала мне изображение этого монстра на одном из занятий. Мерзкие чудовища с Перевала Теней. Слепые, но «смотря́щие» нюхом, ядовитые существа, закованные в броню из непробиваемых пластин. Охота на них являлась похоронным ритуалом для старых воинов, готовых к гибели. Идти на этого монстра в одиночку – не вызов. Чистое самоубийство. Мучительное, яростное и публичное.
– Почему? – прошептал я в пространство, уже зная ответ.
– Грон просил передать, что после того, как альфа вернулась… от вас… – хорёк заёрзал, – …с ней началось твориться неладное. Альфа не ела и не спала. Вечно стояла на балконе и смотрела в сторону Леса Теней. Потом пришёл вызов от Аграна. Тентекрыл разгромила караван с припасами. Люция… вызвалась первая. Никто не посмел оспорить.
Рассказ визуализировался так ярко, что накатила физическая тошнота. Я словно видел волчицу – гордую, несломленную, с глазами, в которых погас огонёк. Видел, как она идёт навстречу смерти, предпочитая её жизни, в которой предали. Я предал!
Хорёк, видя выражение моего лица, запищал ещё громче.
– Госпожа Морвана уже знает! Она сказала… вернее, велела сказать, что «воля к смерти – последняя привилегия благородных душ, и мешать ей – дурной тон».
Я ни капельки не сомневался в правдивости этой цитаты. Холодная, рациональная, принимающая смерть как данность, стерва. Но я-то таким не был и не мог принять этого. Пришлось встать и спустить ноги с кровати. Мир на миг поплыл, но я устоял. Свежие шрамы заныли, словно предупреждая.
– Мне нужно идти, – в моём голосе не было ни тени сомнения.
– Но господин! Вы ещё не оправились! Да и госпожа запретит!
– А я не прошу у неё разрешения.
План созрел быстро, выкристаллизовавшись в основном из отчаяния. Морвана была занята с послом клана Лис, обсуждая тонкости межплеменных интрижек. У меня, возможно, был час. Может, меньше. Собирать вещи не было необходимости в виду отсутствия оных. Всё имущество висело на мне. Однако теперь у меня было кое-что более ценное – знания. И страх, который наконец-то нашёл точку выхода в действии.
Я подошёл к рабочему столу, заваленному осколками стекла и почерневшими от копоти флаконами. Морвана приказала не убирать здесь – как напоминание о цене ошибки. Сейчас это было мне на руку.
Действовал быстро, почти не задумываясь, повинуясь глубинным инстинктам, что с недавних пор шептали из каждой клеточки тела. Не думал о рецептах или пропорциях. Думал только о ней. О Люции. О том, как шерсть волчицы колышется под порывами ветра на балконе Древограда. О запахе кожи с нотками вереска, стали и дикого мёда. О силе, с которой альфа сжимала меня в объятиях. О той хрупкости, что я увидел в её глазах в последнюю нашу встречу.
Я взял со стола основу и вложил в неё не просто намерение, а всю тоску, отчаяние и решимость. Получился острый коктейль из чувств. Дикий и неконтролируемый. Добавил в него сок магического алоэ, названный мной «Слёзы Феникса». Тот должен был закрепить и стабилизировать эмоциональный вихрь. Затем щепотку истолчённых в пыль лепестков «Ночного Вздоха». Не для усиления, для обмана. Чтобы стать тенью, ветром и пустотой для чувствительных ноздрей Тентекрыла. И последний, самый мощный ингредиент. Я провёл острым осколком стекла по ладони. Острая, чистая боль вкупе с тёмной кровью капля за каплей падала в колбу. Кровь «Пробудившегося». Катализатор, о свойствах которого я лишь смутно догадывался.
Смесь в ёмкости закипев, потемнела, приобретя цвет запёкшейся венозной крови. Она резко пахла сталью, влажным гранитом и… верностью. Звериной, безоговорочной преданностью. Я не давал смеси имени. Она была продолжением моей воли. Тут же вылил её на себя, втирая в кожу запястий, шеи и в свежие шрамы. Эффект был не мгновенным, но был сокрушительным.
Мир вокруг внезапно стал… целенаправленным. Я словно нацепил на глаза конские шоры, которые отсекали всё лишнее. Больше не замечал красоты роз Морваны, не слышал журчания фонтана за поворотом. Я чувствовал только одно – направление. Тонкую, невидимую нить, протянутую вдаль, через леса и горы. Нить, сотканную из знакомого запаха, манящую вдаль, словно магнит. Моё тело отчаянно рвалось в путь.
Я беспрепятственно вышел из растительной клетки. Розовая изгородь даже не шелохнулась. Была ли Морвана настолько в себе уверена, или новое зелье сделало меня невидимым для защитных чар колючего кустарника? Не знаю. Мне было на это плевать.
Я выскользнул в сумрак Леса Теней и побежал, не замечая, что так люди не бегают. Мои босые ступни сами находили опору, тело словно обтекало препятствия, а лёгкие перерабатывали разреженный воздух без всяких усилий. В этот миг я вряд ли был человеком. Скорей инструментом. Орудием для спасения. Бег, казалось, длился вечность. Лес поредел, сменяясь скальными осыпями и голыми утёсами. Воздух становился ледяным, превращая дыхания в клубы пара. Ветер, пробирающий до костей, приносил с собой запах серы, разложения и… свежей крови. Её крови!
Я обнаружил Люцию на небольшом плато, залитом холодным, безжалостным светом луны. Картина была ужасна, словно написана самыми мрачными красками Ада. Люция стояла, прислонившись спиной к гигантскому валуну, ища у того последней защиты. Её, некогда безупречные доспехи висели клочьями, обнажая окровавленную шерсть и страшные, рваные раны на боку и плече. Левая рука была неестественно вывернута и безвольно болталась. В правой альфа сжимала боевой нож, но оружие мелко подрагивало в ослабевшей руке. Морда искажена гримасой боли и ярости. Люция тяжело, с жутким хрипом дышала. Кончик ярко-розового языка свисал меж клыков. Но в глазах, в этих пронзительно-жёлтых звёздочках, всё ещё горело пламя силы.
Над волчицей, переваливаясь с лапы на лапу и загораживая часть неба, навис Тентекрыл. Тварь была ещё чудовищнее, чем на картинке. Размером с избушку на курьих (в прямом смысле слова) ножках, тело чудовища было полностью покрыто бронепластинами. Кожистые крылья, смахивающие на плащ демона из преисподней, частично расправлены, готовясь к последней атаке. Слепая башка, увенчанная пульсирующей воронкой из кожи с хрящом, безостановочно двигалась, втягивая воздух, словно считывая им мир. Из разинутой пасти, усеянной рядами конических зубов, капала слюна. Жёлтая субстанция шипела и плавила камни, оставляя на них чёрные подпалины. От Тентекрыла тянуло смрадом разрытой могилы, медью и древним, непроглядным злом. Он явно приготовился добить жертву.
Мыслей не было. Зато вспыхнула ярость. Белая, слепая, всепоглощающая ярость, которая окончательно смела остатки страха, боли и сомнений. Она вырвалась из глотки криком. Нечеловеческим. Мои связки, как и всё моё естество исказилось, рождая рык. Низкий, вибрирующий, полный такой первобытной ненависти, что воздух, казалось, застыл.
– ГХРРР-РААААА!
Тентекрыл замер, воронка-нос затрепетала с бешеной скоростью. Он пытался учуять меня, прочитать местоположение, но зелье сделало меня призраком. Я был пустотой в мире запахов. Аномалией. Это вызвало у твари явное раздражение. Нечто непонятное, что он не мог «увидеть», нарушало охоту.
Люция медленно перевела на меня взгляд. Частично отрешённый, тот снова обрёл фокус. В нём вспыхнула искра не просто удивления, шока.
– Александр? – хриплый шёпот, едва слышный за свистом ветра. – Уходи… Это приказ…
Моё тело пронзила вселенская боль. Она не была похожа на растяжение мышц или вывих суставов. Это было словно переписывание кода, пересборка организма на атомном уровне. Кости трещали, срастаясь в новый порядок с оглушительным хрустом. Позвоночник вытягивался. Плечевой пояс расширял габариты. Кожа на спине и руках растягивалась и трещала, чтобы уступить место густой шерсти цвета старой слоновой кости, испещрённой чёрными, призрачными полосами. Пальцы вытянулись, суставы стали массивнее. Сменив ногти на кончиках пальцев, со скрежетом выдвинулись длинные, серповидные и чёрные как ночь когти. Клыки, успевшие подрасти, выдвинулись ещё дальше, превратившись в настоящие сабли, давя на губы и наполняя рот вкусом собственной крови. Я выпрямился во весь рост. Новый рост, что на голову выше прежнего, и ощутил в себе мощь, от которой захватило дух. Я всё ещё был гуманоидом, но, почему-то в облике того самого саблезубого тигра, что чуть не сожрал меня в первый же день. Антропоморфной, вставшей на дыбы животиной, обрётшей смертельную форму.
Тентекрыл издал рёв, от которого задрожали скалы. Он развернулся, и чудовищная масса, казалось, заполонила все плато. Монстр бросился в мою сторону, словно движущаяся гора из плоти, когтей и яда. Видимо, мой новый облик имел запах. Я рванул навстречу. Внутри сознания что-то грохнуло, словно рухнувшая стена. Та самая, что отделяла Александра Воронова, ботаника из другого мира, от чего-то древнего, дремавшего в его крови. Мой звучный рык разлетелся эхом по окрестности. На этот раз он прозвучал куда страшнее. Не просто вызов равному по силе, а констатация факта. Факта скорой гибели моего врага.
Тентекрыл замер и нерешительно отступил. Наверное, впервые в собственной жизни. Его носовая воронка замерла, а потом вновь заработала. В каждом движении твари теперь считывалась неуверенность. Он точно чуял меня. Почувствовал хищника. Равного.
Я атаковал. Ринулся, как таран. Новоприобретённые когти, острые как бритва и прочнее стали, вонзились в бок существа, с лёгкостью разрывая каменную шкуру. Тентекрыл взревел от боли и ярости. Крыло, тяжёлое как скала, обрушилось в ответ на меня. Я не стал уворачиваться и принял удар на согнутую руку, чувствуя, как новые мускулы амортизируют чудовищную силу. Кости выдержали.
Мы схлестнулись на плато в танце смерти. Он слепая, неумолимая сила природы. Я воплощение древней, хищной ярости, пробуждённой любовью, страхом и отчаянием. Мы кружили, кидались, рвали, резали и кусали друг друга. Ядовитый коготь впился в моё бедро. Адская, жгучая боль расползлась по ноге, но ярость оказалась сильнее яда. Я вырвался, оставив в куриной лапе врага кусок своей плоти, вонзая в ответ клыки в основание шеи и чувствуя, как ломаются броневые пластины.
Это была не битва, а кровавая бойня. Два титана, сошедшихся в смертельной схватке. Он полагался на массу и яд. Я на скорость, инстинкты и новую, колоссальную силу.
В последнем, отчаянном порыве Тентекрыл попытался сжать меня в объятиях и раздавить. Я резко отпрыгнул. Изменённые ноги, мощные как пружины, легко оторвали меня от земли. Я взмыл вверх и обрушился твари на спину, прямо на основание черепа. Когти впились в слепые глазницы, а саблевидные клыки нашли уязвимость, тонкую щель между пластинами. Я вонзил их, что есть мочи, чувствуя, как ломается кость, рвутся связки и перемалывается что-то жизненно важное с глухим, влажным хрустом.
Тентекрыл издал предсмертный стон, больше похожий на свист парового котла, и рухнул на землю. Массивное тело дёрнулось в последней агонии и замерло.
Я лежал на остывающей туше, пытаясь восстановить дыхание. Горный воздух обжигал холодом лёгкие. Звериная форма начала отступать, но медленно, словно не желая этого. Кости с хрустом вставали на место, шерсть таяла, когти с клыками втягивались с ощущением, будто я на приёме у стоматолога, забывшего про обезбол. Через пару минут я снова был человеком. Окровавленным, измождённым, истекающим кровью из дюжины мелких ран. Но, главное, живым!
Я сполз с воняющей смертью твари и подошёл к Люции. Та всё ещё стояла, прислонившись к валуну, не веря глазам. В них не было ужаса. Было лишь потрясение, граничащее с благоговением. И в самой глубине зрачков – крошечная, едва зародившаяся искра надежды.
– Александр… – губы волчицы едва шевельнулись. – Что… ты наделал?
– То, что должен был, – выдохнул я, падая перед ней на колени. Остатки сил стремительно таяли. – Я не мог… позволить…
Я шокировано заткнулся, подробно разглядывая её раны. Они были ужасны. Яд, должно быть, проник уже глубоко. Дыхание волчицы было прерывистым, а губы отчётливо посинели.
– Зелье… – прошептал я вспоминая. На мне ещё оставались его следы, смешанные с кровью. С моей новой, целительной кровью «Пробудившегося». Я сорвал с себя остатки одежды, смочив ткань смесью крови, зелья и собственной сущности. Затем крепко прижал её к самой страшной ране на боку у волчицы.
Люция вздрогнула, попыталась меня оттолкнуть, но руки не слушались.
– Доверься мне, – сказал я, глядя ей прямо в глаза. – Хоть один раз. Прошу.
Она замолчала. Взгляд альфы был прикован к моему лицу. Я же смотрел, как по её телу проходят судороги. Тёмные прожилки вокруг раны начинают бледнеть, дыхание выравниваться и становится всё глубже. Чуда никто из нас и не ждал, мгновенного исцеления тоже. Однако яд отступал, отбрасывая смертельный исход.
Волчица медленно, с огромным усилием подняла здоровую руку и коснулась моего лица. Грубые подушечки пальцев показались мне ледяными.
– Ты вернулся, – прошептала она. В словах не прозвучало упрёка, лишь констатация невероятного факта.
– Я никогда и не уходил, – ответил я, прижимаясь щекой к ладони. В этом жесте была вся моя боль и раскаяние. – Я просто… заблудился немного. Прости…
Слов прощения я не услышал. Люция просто смотрела, но, в её взгляде я больше не видел стены, что выросла в Саду у Морваны. Было лишь понимание, усталость от битвы и что-то, что можно было принять за первый признак прощения.
– Ты истекаешь кровью, – сказала она.
– Ты тоже. – я огляделся. Возвращение в таком состоянии казалось мне невозможным. – Нам нужно укрытие.
Люция слабо кивнула в сторону большого провала в скале неподалёку. Видимо, логово Тентекрыла.
– Я думаю, хозяин будет не прочь, если мы воспользуемся его сдохшим гостеприимством. На одну ночь…
Собрав остатки воли в кулак, я встал и приподнял альфу. Волчица застонала, обвив мою шею здоровой рукой. Два израненных, окровавленных создания, поплелись к пещере.
Внутри стоял жуткий смрад падали, тлена и старых костей. Зато не было ветра и глаз новых хищников. Я развёл в глубине пещеры небольшой костёр из сухого помёта и обломков костей, которые валялись повсюду. Мы сели поближе к огню, прижавшись друг к другу, чтоб не мёрзнуть. Наша кровь, моя – алая и тёмная, и её – с серебристыми переливами на волчьей шерсти, ненароком смешиваясь. Мы не говорили друг с другом. Слова казались кощунством. Мы оба находились за гранью слов. Двумя выжившими существами, нашедшими друг друга на самом пороге смерти.