Родом из детства

– Аль Капоне был толстоват. С заплывшим лицом, как у свиньи.

– Милый, ты тоже далеко не Аполлон.

Эти слова сопровождались всегда умилявшей меня гримасой обиженной девочки.

Я подошёл к ней и чмокнул её в родинку.

– У нас не осталось горючего, киця.

– Могу сходить купить пива. Вот только обсохну.

Я нашёл в себе силы сказать «нет».

– Не надо никуда идти. Обойдёмся. Лучше сделай что-нибудь на завтрак.

– Завтрак? Уже три часа дня.

– Считай, что мы аристократы девятнадцатого века. Они просыпались не намного раньше.

Из комнаты донеслись звуки бодрой мелодии.

– Тебе звонят.

– Слышу, – сказала она. – Поставь воду, свари пельмени.

– Не волнуйся, я справлюсь…

Она отсутствовала минут десять. Закинутые пельмени уже всплыли.

Вернулась Ева несколько напряжённой. Так мне показалось. Она не произнесла ни слова, но я почувствовал – что-то произошло.

Я как-то сразу связал её изменившееся настроение со звонком. Поэтому спросил как можно небрежней:

– Кто звонил?

– Да так… – почти столь же небрежно ответила Ева.

Но когда мы уселись за стол, она сообщила:

– Мы больше не увидимся.

Я не донёс до рта наколотую на вилку пельменьку.

– Кто это решил?

– Видишь ли… Мой парень освободился.

Я отложил вилку с нетронутой пельменькой. Неокрепший аппетит совершенно улетучился.

– Этот… как его? Ворон твой?

– М-гу.

– А… что это меняет?

– Давай без этого. Мы ведь взрослые люди.

– Взрослые – означает пофигисты?

– Прости, что так получилось…

Однако сказано это было, что называется, «на отцепись» (я подобрал эвфемизм). Мне захотелось её ударить, не для проформы, а сильно, с размаху…

– Я люблю его.

Моя агрессия по отношению к ней прошла. Ведь она ни в чём не виновата. Как говорится, сердцу не прикажешь. Она его любит, а меня нет. Всё крайне просто. Она была со мной, пока… он находился в заключении. Наверное, было бы глупо сообщать заранее о том, что мы расстанемся, как только Витя освободится. Это бы омрачило наши отношения. Она мудра не по годам.

Я встал.

– Ладно, Родинка, пока.

– Ну, хоть поешь.

Я усмехнулся и сказал:

– Давай без этого. Мы ведь взрослые люди.

14

Мне хотелось выпить. И я не осознавал истинной причины этого желания.

Похмелье было вполне терпимым. Что касается моральных мук, то их не было. Я не страдал. С чего бы? До сих пор меня никто не бросал. Это было обидно. Но обидней всего то, что меня оттолкнула та, которую я любил. Ну и что с того? Обидно – да. Даже больно, не скрою. Но… жить можно.

Я говорил себе: мы были вместе. Нам было хорошо, весело… Она остроумный собеседник. У неё красивое тело, мягкие аппетитные губы… Длинные пушистые ресницы… Глаза, как у оленёнка Бэмби… И, конечно, родинка… А ещё она так забавно выпячивает нижнюю губу…

Всё это волнительно. И трогательно до умиления. Но ведь я жил как-то до встречи с Евой. Значит, смогу жить без неё и дальше. Правильно? Да. Но выпить, тем не менее, хотелось.

Пить в одиночестве я не люблю. Поэтому позвонил старому товарищу Косте Танелюку по прозвищу Седой. Мы когда-то работали вместе в театре. Пока его не уволили за систематическое пьянство. В театре нам его не хватало. Не мне судить, каким Танелюк был актёром, но собутыльником он был что надо.

Костя не заставил себя долго ждать. Буквально через час после звонка я уже имел удовольствие лицезреть родную небритую седую рожу.

– Инсульт-привет! – громогласно воскликнул он с порога.

Ему было сорок с лишним, но, словно желая оправдать своё давнее прозвище, он был полностью седым. Седым, как лунь.

– Не ори, – сказал я. – У меня сосед-сердечник. Проходи.

Он вошёл. Мы обменялись рукопожатием.