Апокалипсис завтра

– Что… стряслось?

– Нужна твоя помощь непосредственно по профилю. У нас тут самодеятель появился. Петрович. Знаешь такого?

– Д-а-а… – опять хрип.

– Так вот, этот старый пердун возомнил себя мессией, спасителем своей малой родины. Он решил дорогу на своей улице отремонтировать своими силами. Сам понимаешь, разрешения на это ему никто не давал…

– Бр-ед… – деревенский милиционер закашлялся от табачного дыма. – Кхе-кху… Он чё, рехнулся?!

– Видимо. Я так понимаю, ты о его крестовом походе не в курсе. Уши тебе заложил и застил глаза твой шестидневный запой, Павел Семеныч…

– Ой, Иваныч, не начинай… Ты мне среди ночи позвонил попенять?! – участковый взял бутылку с мутной жидкостью, налил её в стакан, залпом выпил. Тряхнул головой, наконец-то пришёл в себя. Окурок затушил в переполненной пепельнице и тут же закурил следующую сигарету. – Что… ты хочешь?

– Тяжело сообразить, да?! – усмехнулся председатель. – Угадай с трёх раз!

На том конце провода повисла пауза.

– Мне нужно чтобы ты его остановил, кретин! – жёстко, уже без юмора резанул Николай Иванович.

– П-х-х… – мужчина с худым заплывшим лицом снова поперхнулся дымом. – Как это… Как я остановлю…

– Это твои проблемы! Это твоя работа, профессия, мать твою! – резко ответил председатель. – Статью сам подберёшь и закроешь его. Увезёшь в район, он посидит в клетке, остынет, глядишь, выбросит свою дурь из головы.

– Постой, постой, Иваныч… – в голосе милиционера появилась озабоченность. – Я… я… не могу… Меня же возненавидят на селе! Петровича народным героем выставят, он же за благое для деревни. А я, значит, буду злодей, который сельскому заступнику ласты закрутит?! Нет, я на это не подпишусь! Тем более после прошлого косяка…

Последний "косяк" – это случай трёхнедельной давности, когда вдрызг пьяный участковый села Берёзовка Павел Семёнович Бельский, находясь при исполнении служебного долга, заявился домой на служебном уазике в компании выпивших деревенских проституток. У ворот милиционера встретила жена. Не проронив ни слезы, она молча ушла в дом. Бельский же, взяв из заначки последние деньги, отправился кутить дальше. Всё это непотребство наблюдала со скамейки соседнего дома баба Клава, и уже к вечеру село гудело от возмущения поведением защитника закона. Неделю после скандала милиционер старался не показываться односельчанам на глаза – было стыдно. И только эта история начала сбавлять градус недовольства – как на тебе! Теперь нужно было упрятать за решётку старика. Да какого! Герой труда, заслуженный и уважаемый на селе человек! Посадить… И за что?! За благое дело, ремонт дороги для своих же деревенских людей! Нет, думал Павел, меня просто казнят! Прибьют гвоздями к моим же дырявым воротам…

От горьких размышлений его оторвал грозный голос в трубке:

– Ты чё там, уснул?! Я говорю – это твои проблемы! Позвони корешкам в район, раз сам такой трусливый! Пусть они скрутят его…

На следующее утро Петрович с сияющим как намытый эмалированный таз лицом принялся месить раствор. Включил бетономешалку, стал высыпать туда ингредиенты. Подошёл заспанный тракторист, стал помогать. Жена Петровича с недовольной миной на лице вышла на крыльцо, гневно взглянула в сторону развернувшейся стройки и отправилась кормить скотину. Фома аккуратно подсматривал из окна своего дома, прячась за шторкой, чтобы не дай бог не заметили.

Внезапно к дому Петровича подъехал новый белый джип председателя, участковый уазик и милицейская "буханка" из района. Улыбка исчезла с лица предприимчивого пенсионера, он бросил лопату и зашагал навстречу машинам. Из джипа вылез толстяк-председатель, с самодовольной свиной улыбкой подошёл к Петровичу. За спиной управленца выстроились милиционеры.

– Здоров, Петрович!

– И вам не хворать… – злобно ответил старик.

– Слушай, Петрович, ты чего здесь развёл за ремонт? Дорогу, что ли, делать собрался?

– Вы не ремонтируете, поэтому я решил починить сам. Не хочу жить в дерьме! – бросил прямо в лицо председателю пенсионер, смотря тому прямо в глаза. Улыбка исчезла с рыла борова. Он нахмурил узкие глазки.

– Значит так, это чистой воды самоуправство и хулиганство! Эта дорога тебе не принадлежит, чтобы ты ей распоряжался! И ты права не имеешь…

– Дороги, как и село, общие. Общие – значит принадлежат жителям деревни, и мне в том числе. Я благое дело затеял, и люди меня поддержат! А у тебя, кровососа, одна задача – побольше карман набить себе за счёт колхоза! И как люди здесь будут в руинах жить – тебе всё равно! И на состояние дороги плевать, ты на джипе по любым ямам проедешь. А я не хочу больше смотреть на это безобразие и не буду! Уйдите, не мешайте делом заниматься, иначе я за себя не ручаюсь!

Поняв, что разговаривать со стариком бесполезно, председатель сделал знак рукой. Бельский стыдливо опустил голову и спрятался за спиной Николая Ивановича. Вперёд шагнули трое милиционеров из района с дубинками в руках. Из безопасного места за дальнейшим действом наблюдал Фома. Его сильно трясло от страха, холодный пот ручьями стекал по спине в семейные трусы. Он держался за штору, чтобы не грохнуться в обморок, и смотрел в окно. Фома видел, как Петрович кинулся за лопатой, а после побежал на представителей закона, размахивая ей. Молодые крепкие обученные ребята оказались проворнее старика, поэтому всё кончилось очень быстро. Лопату отобрали, резиновыми палками отходили деда как следует, пока он не перестал брыкаться. Тракторист-помощник с выпученными глазами поднял руки вверх – мол, сдаюсь. Петровича упаковали в буханку и повезли в район. Председатель, погрозив пальцем, велел трактористу вернуть в райцентр оборудование. Механизатор, повесив голову, кивал.

Фома дрожал за окном как лист, по щекам его катились слёзы. Он крестился и приговаривал: "Господи прости! Господи прости! Для тебя же лучше, Петрович! Тебе как лучше хотел…". На пустынной улице остался один лишь тракторист. Вышедшая из сараев во двор Валентина метнулась к нему, догадавшись о беде. Мужчина что-то ей сказал, женщина завыла и побежала по разбитой дороге в сторону райцентра. Механизатор почесал репу и пошёл за трактором.

Петрович отсидел 15 суток в районном КПЗ. Домой его отпустили, составив протокол об административном правонарушении. Через пару месяцев пенсионера ждало судебное разбирательство (на котором ему выпишут огромный штраф).

В день возвращения Петровича домой Фома посчитал, что будет подозрительно, если он не придёт и не поддержит пострадавшего друга. Поэтому вечером, как стемнело, он отправился в гости к старику. Никифоров нашёл Петровича в гараже. Тот сидел за столом сгорбившись, смотрел в одну точку, куда-то в угол. На столе стояла большая бутыль с самогоном и стаканы. Фома сел за стол, осторожно взял бутылку, налил спиртного, выпил. Петрович не взглянул на него, всё так же сидел. Он снова сильно постарел, лицо стало серым, осунувшимся, седые волосы торчали клочками в разные стороны, жизненное пламя в глазах погасло.

– Петрович, ты чё, расстроился? – аккуратно, потихоньку начал Фома. – Да бог с ней, с дорогой этой, жив остался – и ладно… Давай выпьем лучше…

Старик не реагировал. Тогда сосед подошёл к нему ближе, присел на корточки, взял его ладонь, попытался заглянуть в глаза.

– Петрович, миленький, я же правильно говорил тогда, не надо было… а? – Фому проняло, он заплакал. А старик смотрел на плачущего здоровяка безучастным взглядом, смотрел не на приятеля, а будто сквозь него, в неведомую даль.

Через месяц после того вечера, участковый Бельский, сильно приняв на грудь в гордом одиночестве, спев советский гимн (сильно путая слова), прослезившись и выпив ещё стакан, взял из сарая телегу и покатил за огороды. Киркой надолбив камней от старой кирпичной стены бывшего колхозного гаража, погрузив их в кузов, вернулся с грузом домой. Жена, увидев пьяного мужа, кое-как везущего телегу, снова промолчала и удалилась в дом. Бельский, опрокинув очередную стопку и выкурив сигарету, встретил сумерки.

Ночью на дороге под светом уличного фонаря появилась шатающаяся тень, катящая возок. Матерясь и чертыхаясь, она остановилась у огромной ямы посреди дорожного полотна и, высыпав в неё груду осколков кирпичей, принялась разравнивать их лопатой.

ОНИ летят.

"Трусишка Брэдли" – так дразнили этого худощавого высокого мальчика в школе. Называли до того страшного июньского вечера 1958 года.

Брэдли действительно был трусоват. Сильные и наглые одноклассники смеялись над ним, всячески унижали, оскорбляли. Пятнадцатилетний неспортивный тощий паренёк с симпатичными тонкими чертами лица не решался ответить обидчикам, из-за чего очень сильно переживал. Зато Брэдли был большим романтиком: увлекался поэзией, слушал музыку, сам пробовал писать стихи. Он любил природу и наслаждался ею на прогулках. Особенно в тихие безлунные ночи, когда небо усыпано яркими жёлтыми звездами. Можно было лежать на теплой траве, смотреть на Млечный путь и наслаждаться спокойствием и тишиной, радоваться приходящим в юную голову романтичным виршам.

Обычно таких, живущих сердцем на небесах, девушки не любят. Но Брэдли повезло. Его утонченная натура и красивые грустные глаза пленили одну девочку из класса годом младше. Джессика в свои четырнадцать уже была привлекательной девушкой, однако стеснялась своего быстрого развития и одевалась скромно, всячески стараясь это скрыть. Брэдли же она любила какой-то серьёзной осознанной любовью: уважала его "неземное" внутреннее устройство, интересовалась его творчеством, не обращала внимания на то, что он не может постоять за себя. Тем временем сам возлюбленный по натуре оставался ещё ребенком и как женщину Джессику не рассматривал. Он относился к ней как к верному другу, с должной преданностью и уважением к её желаниям. Дружить Брэдли умел.

Юный поэт увлёк подругу ночными прогулками. Частенько Джессику за поздние возвращения домой ругали строгие родители. Их двухэтажный дом стоял неподалеку от похожего дома Брэдли, на одной улице пригорода Нью-Йорка. Чаще всего Джесси заходила по пути к окраине улицы за своим мечтателем, и вместе они отправлялись на луг за лесом – их любимое тайное место. Родители Брэдли были мягче и легко отпускали сына на ночное свидание.

Ночь 17 июня 1958 года была безлунной. Но любимая карта звёздного неба не могла сегодня поднять настроение Брэдли. Он с Джессикой шёл по своей поляне спрятавшейся за лесом. Девушка взяла возлюбленного за руку, он расцепил ладони. Джесси принялась вновь его успокаивать:

– Да не обращай ты на них внимания! Ну чего злиться на дураков?!

Но Брэдли не мог так легко и быстро забыть утреннее унижение в школе. Воспользовавшись тем, что он замечтался (пришли строки новых стихов), стоя на лестнице, хулиган-одноклассник подкрался тихонько сзади и, на глазах наблюдающих и смеющихся позади сверстников, со всей силы пнул Брэдли ногой по тощей заднице. От удара романтик полетел кувырком вниз по ступенькам. Упав на площадку, он больно ушибся, из глаз хлынули слезы. Толпа же зрителей ликовала. Гогот стоял на всю школу. И снова обиженному поэту не хватило храбрости, чтобы помять лицо врага. Он вытер слезы, поднялся и пошёл прочь. Настроение на несколько дней было безнадёжно испорчено.

– Зачем я тебе такой, Джесс? – по щекам паренька вновь покатились слезы. – Я не смогу защитить тебя от хулиганов, если они вдруг начнут приставать…

– Не говори глупостей! Когда наступит такой момент, ты сможешь. Я знаю это! – девушка обняла его, прижала крепко к себе, как любимого ребенка. Брэдли растрогали её слова и ещё больше объятья. Он заплакал сильнее.

– Спасибо тебе, Джесси… Спасибо… Спасибо…

– Ну что ты, перестань! Ну всё, всё… – она вытерла ладонями его мокрое красивое лицо. Затем поцеловала в щеку.

Через пять минут они сидели на траве и смотрели на звёзды. Брэдли курил сворованную у отца сигарету и размышлял вслух:

– Улететь бы на какую-нибудь планету, подальше от земли… Чтобы не видеть всех этих уродов в школе… – он замолчал, втянул в лёгкие горький тяжёлый дым. Выдохнул, и белые клубы рассеялись в темноте, возле длинных волос сидящей рядом Джессики.

– Думаешь, там, в других мирах, нет врагов?

Брэдли взглянул на неё. Во мраке не было видно её глаз, но их выражение он почувствовал. Отвернулся и замолчал.

Сначала замолчал он, а через минуту Джессике показалось, что вокруг них воцарилась гробовая тишина. Перестала ухать в лесу сова, смолкли неутомимые кузнечики.