Постановочный свет

Вдавленный крестик птицы,

Пустынь отдавшая звон – небо придвинулось.

Устав в бесполезности наблюдателя,

Воздуха камни рушатся на колени, на зёрна глаз.

Смотрит, как Спас,

Осени день погремушечно-хрупкий,

Словно скелет ископаемой птицы,

Любая форма – оцепеневшие границы,

Любая поверхность – шепчущая глубина.

Между мной и Тобой нет ничего,

Жизнь – сон, выскобленный со дна.

Ремни деревьев, воздух сжат,

Прокатное литье воды, форты, Кронштадт

Мир истолкован, ожидание длится, Но пусто, кулак разжат.

Морозный ветер сеет свет.

Осталось бабочки крыло на хладном валуне,

И так легко безмолвие во мне,

Пух тополиный гонит по лицу

Пустое шевеленье слов, Как будто вспахана земля:

Кто я? Что я?

Запаян в сытый крик небытия,

Змеение подземных дней,

Что делать… тут… идти

Мерцают глотки фонарей.

Тьма – зрелище слепых,

И с каждым шагом смерть длиннее,

И мёртвое молчанье в вышине.

Мрак молчалив. О чём? Зачем?

В нём Бог – Бог от начала нем.

Терийокский храм всеми

Медузами куполов пытается

Всплыть в вечно-серой

Небесной иконографии,

Крест колокольни придает окрестности

Вид паспортной фотографии,

Деревянный кишечник дач

С биографией подержанного

Троянского коня, оставленного на сдачу

С той войны, чьей Ахиллес

Никогда не догнал черепаху,

И Одиссей не распознал Итаку В перистиле солдатских сапог.

Местного разлива Ван-Гог,

Помешавшийся на воспроизводстве

Сгнившей лодки и маяка,

Застрявшая в отсыревшей пряже, Спица вязальная тростника.

Свет, как пыль, ложащийся на

Свечной огарок зрачка,

И небо, засвеченной фотопластинкой

Торчащее из кармана

Просроченным желатином звёзд Пытающееся впитать