Постановочный свет

Молитву запрокинутого лица, Фосфоресцирующего, как моллюск На дне океана.

Под кожей камни и трава, и глаукома

Вод за парком, пепла арка

Мысль сочится в сером, как трещина стекла,

Касаясь дна рукастой птицей,

Безлюдье неба виснет от весла

Не обернутая парчой,

Плоти мутная линза, Тьму сгущает перед свечой – Тени подобен хозяин и дом.

Одиночества снятая дверь у порога. Осталось потерять совсем немного – Себя и Бога.

Ноги вдев в конёк синевы,

Птица падает наискосок,

Вдруг закричав про чуткость ветра,

Который не оставит даже метра,

Время – птенец проклёвывает висок.

Замри таинственный пустяк,

На эти звоны, как на пальцы

Нанизан кафедральный мрак,

На эти звоны, как на вату,

Клади старинную тоску,

Вся тяжесть шутовской сонаты

Пусть вьется дымом по песку.

И в рельсовом витье двоится

Вокзал, завязанный в узлы,

И мошкара, как соль, крошится

На дрожь неоновой скулы.

Иди же надышаться коксом

Еще не окрещённой тьмы.

Фонарь оглушен парадоксом

Отхлынувшей дневной чумы.

Асфальт блестит стеклянной паклей…

Искать начало у конца?

Душа лежит свинцовой каплей

На тёрке славного творца.

Время бежит ручейком из сливного бака,

Египетским богом лежит собака,

Ночь подтекает из мелкой миски

Подобием её похлебки,

Блоки спят и мочат заклепки.

Мороженое яблоко небес

Коричневеет на западе

Над насекомыми хлопотами,