Вождь чернокожих

Вождь чернокожих
Алексей Птица

У студента-пятикурсника Ивана Климова было всё отлично. Студенческая жизнь, многочисленные подруги, планы на будущее. Всё пошло прахом, когда очередная его пассия вдруг захотела за него замуж. Он отказался жениться на ней, а дальше… Разгневанные родители девушки, скандал в институте, отчисление, призыв в армию. Но череда неудач на этом не закончилась. Отслужив, он отправился работать на сухогруз и поплыл к побережью Африки, а там… Попав в плен к сомалийским пиратам и будучи съеден чёрным вождём племени людоедов, полностью подтвердил принцип бумеранга, и его дух возродился в теле вождя-людоеда в самом центре Африки, только 140 лет тому назад… Что делать, и как дальше жить? "Поставить цель, и к ней идти", – решает он.

Алексей Птица

Вождь чернокожих

Глава 1. Как я попал в Африку.

Иван Климов стоял в порту Новороссийска и с мрачной тоской смотрел на море. Полтора года назад его выгнали с пятого курса Пятигорской фармацевтической академии. По официальной версии, за неуспеваемость и прогулы, а на самом деле, как это ни смешно, за разгульный образ жизни…, и это ещё мягко сказано.

Он смотрел на бурное море, с яростью бросавшее свои громадные волны на прибрежные волноломы и вспоминал произошедшие с ним события, которые, словно в ускоренном калейдоскопе, проносились перед глазами.

Школьные годы он провёл за усиленным изучением курса химии, биологии и других дисциплин, которые приходилось зубрить для того, чтобы поступить в институт. А потом учиться четыре курса, занимаясь не только учёбой, а ещё и мытьём пробирок, реторт, перегонных колб и, как высший пилотаж, протиранием столов, разъеденных химреактивами. И всё для того, чтобы эту работу ему зачли в качестве отработки прогулянных лабораторных занятий. А итог?

Уж о ком он не жалел, так это о девчонках, с которыми учился в фармакадемии. Их там было много, на любой вкус, размер, а также цвет волос. Были там и недотроги, и "оторвилы", и лапочки, и зайчики, в общем, хватало всякого зверья, в этой самой академии. Вот он и пользовался этим цветником, срывая нежные бутоны наивных девчонок, и увлёкся. Причём, до такой степени, что с треском вылетел из института.

Не помогла ни мать, работающая там же, главным бухгалтером, ни заступничество знакомых преподавателей, ни откровенно пытливый ум, с помощью которого он, даже пропуская лекции, умудрялся сдавать все зачёты, и даже экзамены, не меньше, чем на четвёрку.

Ничего не помогло. Больно родители у девочки оказались "неудобными". Девчонка-то была симпатичная, но не в меру наивная и влюбчивая. Вот её родители и не захотели принять выбор дочери и оценить помощь в её половом воспитании. И в категоричном тоне потребовали, чтобы он на ней женился.

Но, хоть девушка и была хороша, в планах у соблазнителя женитьбы не было. Вокруг ещё столько непознанного! А ему пришлось бы довольствоваться одним и тем же, каждый день, эх… Не хочу, как говорится, нюхать один и тот же бутон каждый день!

Родители девушки, узнав об отказе, а также, не сумев уговорить свою дочь написать заявление об изнасиловании, пошли в деканат, где в ультимативной форме потребовали его отчислить.

Их пытались увещевать, предлагали решить вопрос полюбовно, но где там. Отец, бывший командир батальона внутренних войск, расквартированного в Пятигорске, наотрез отказался решить вопрос полюбовно, пригрозив декану подать жалобу уже на институт, как кузницу разврата и сосредоточие вселенской похоти.

Декан доложил ректору, а ректор издал приказ по институту и Климова с треском выгнали, вручив ему справку о незаконченном высшем образовании, без возможности восстановиться.

– Ничё… сссынок… армия из тебя… бл… на, сделает… ещё человека! – сказал ему напоследок папаша поруганной девушки, и Иван распрощался с институтом.

Три месяца он провалял дурака, каждый день ругаясь с родителями, а потом, получив повестку, собрал небольшой рюкзачок и отбыл в военкомат, провожаемый рыдающей матерью и злым, хмурым отцом, который, слово в слово, повторил ту же самую фразу, что и отец девушки, но уже ему в спину. Правда, он выразился более прямо и очень грубо, без всякой, понимаешь… толерантности, к своему сыну. Больше его никто не провожал.

В военкомате новобранцев проверили по спискам, посадили в заказной автобус и повезли в районный военкомат. Там он болтался около недели, шарахаясь по разрешённой для них территории, во внутреннем дворе военкомата и живя в казарме, предназначенной для размещения призывников.

По ночам пил водку, запивая её сгущёнкой, вместе с курсантами, заступающими в наряд. Они же и покупали им эту водку. Водка стоила дорого, тройную цену, но призывников это не смущало, и заказы на неё сыпались на курсантов. Девчонок, правда, привести было нельзя, ни за какие деньги, но как-то он смог прожить и без них это время. Днём спал, валяясь на кровати, да временами вступал в драки, с такими же, как и он призывниками.

Иногда драки перерастали в побоища, особенно тогда, когда кавказцы начинали необоснованно "качать" права.

– Э… слющай, умный, да?!

Бились, утирали кровавые сопли, а потом мирились.

Наконец, его ожидание закончилось, и очередной "покупатель", приехавший набрать команду в часть, заприметил его и, просмотрев документы, записал в свою команду. Шагая в строю на автовокзал, в центре Ставрополя, а потом, усаживаясь в автобус, с надписью Моздок, Иван понял, что папаша его проклял. Ничем другим такие обстоятельства объяснить было невозможно.

Потом была учебка в Моздоке. Распределение в погранотряд и, наконец, застава, на которой он прослужил целый год, видя женщин только по телевизору и во сне. В руках он теперь держал не женское тело, а автомат.

Сначала было очень тяжело. Не высыпаться и подчиняться, скакать по горам, как горный козёл, ходить в наряды, ночные обходы границы, лежать в засадах. А потом привык, даже стало нравиться. Год пролетел незаметно и, демобилизовавшись, он вернулся домой. Попытался восстановиться в институте, но тщетно. История была ещё свежа, папаша оскорблённой дочери был бдителен, и ему пришлось, в очередной раз, утереться.

На заставе он подружился с несколькими парнями и, переписываясь с ними в соцсетях, получил предложение поехать на морском судне в заграничное плавание. На вопрос: – Кем? Ему ответили: – Что-нибудь придумаем, ну, например, судовым врачом.

Судовым врачом, конечно, не получилось, образование не то, а вот фельдшером взяли, после долгих мытарств и сдачи различных справок и анализов. Правда, должность на судне называлась не фельдшер, а подшкипер. Да и занимался он больше по хозяйственной части. Перед тем, как попасть на корабль, он прошёл ещё трёхмесячные курсы, да и много в каких конторах успел побывать, устраиваясь на судно.

Особенно, его порадовала сдача анализов на малярию и лихорадку Эбола. Откуда, блин, в Пятигорске Эбола. Но, видимо, работодателю виднее. И вот сейчас он стоял и с грустью смотрел на порт, прощаясь с Родиной. Завтра они отплывали, на какой-то ржавой посудине, под названием "Эритрея", куда он устроился подшкипером, а по совместительству, помощником судового врача. Судовой врач был эфиопом из Эфиопии (шутка). Негром он был, из Люксембурга.

Команда была интернациональной, а судно – обычный сухогруз, бороздивший океаны и моря, под флагом Панамы, возивший всякий хлам, начиная от старых танков, заканчивая старыми же, машинами. Сейчас он держал курс на Йемен, с грузом, находящимся в наглухо закрытых контейнерах, содержимое которых Климова совершенно не интересовало.

Его интересовала только зарплата, приключения и дешёвые чёрные девчонки, о которых он наслушался в порту от бывалых моряков и уже жаждал с ними познакомиться, особенно, после года вынужденного воздержания.

До "цветника", под названием Пятигорский фарминститут, он так и не добрался, поэтому решил изучить другие "палисадники", преимущественно из чёрного и сандалового дерева, а то всё берёзки, да осины. В прекрасном настроении он взошёл на борт судна, и старый сухогруз, отчаянно работая двигателями, двинул старое корыто вперёд.

Величаво окутавшись чёрным дымом из выхлопных труб корабельных дизелей, он дал длинный гудок и вышел в Чёрное море, а потом, через турецкие проливы, в Средиземное.

Они нигде не останавливались, торопясь в порт назначения и вскоре, преодолев Суэцкий канал, прибыли в Аден. Здесь им впервые выдали зарплату, но потратить её было негде и не на кого. Разгрузившись, сухогруз отправился дальше, намереваясь дойти до Карачи, что в Пакистане.

Но тут вмешалась её величество судьба, и их судно было захвачено сомалийскими пиратами.

Эти чернокожие отморозки, что-то болтая на смеси разных европейских языков, согнали команду в кучу, угрожая ржавыми калашами, и вполне новыми винтовками М-16, не ржавыми только потому, что были, действительно, новыми, и пластмассы в них было гораздо больше, чем в калашах.

После чего закрыли всю команду в трюме, где они стали ждать выкупа от владельца судна. Дни тянулись за днями, но никто не собирался их выкупать, а продукты уже стали заканчиваться. Наконец, в один из, вообще не прекрасных, дней их вывели на палубу и провели аукцион, по продаже пойманных дураков в разные руки.

Продавали всех белых. Чёрные были никому не нужны, либо они смогли как-то договориться. После аукциона, все проданные, подгоняемые ударами приклада в спину, были сброшены в моторные лодки и, с ветерком промчавшись по морю, были доставлены в Магадишо, где их пути разошлись. Каждого забрал свой покупатель… и вскоре все они растворились в чёрном беспределе бескрайнего африканского континента. Дальнейший путь Иван запомнил плохо. Его постоянно перепродавали, с непонятной целью, кормили плохо, ежедневно избивали, кругом царила страшная антисанитария.

Кажется, он попал сначала в Кению, потом в Конго, потом в ЦАР, то есть в Центральноафриканскую Республику, а потом в котёл. И да, его съели.

– О людоеде и диктаторе Бокассо слышали? – вот его последователи и съели его… белого человека. Белый, он потому и белый, что его мыть не надо.

Но история Ивана Климова на этом не закончилась, как это ни странно, а только началась.

В котле.

Последним его воспоминанием был чёрный котёл – вид спереди, а следующим – такой же котёл, только уже пустой, а сам он, развалившись на земле, во весь свой огромный рост, тяжко стонал, отравившись несвежим человеческим мясом и, видимо, умер от трупного яда, отравившего его организм, а душа Ивана Климова, зависнув вне времени и пространства, смогла найти лазейку и проникла в людоеда, отбросив события почти на двести лет назад. Примерно в 1880 год.

Я, Иван Климов, очнулся в не своём теле. Последним моим воспоминанием было осознание того, что меня сейчас съедят, и большой котёл, в котором закипала вода. Первым впечатлением, после осознания себя в новом теле, был вид такого же котла, только уже пустого, и ощущение жёсткой рези в животе. Осознание, кто я и где я, меня посетило не сразу.

Голова кружилась, живот жутко болел, а в теле была огромная слабость. Поднеся руку к глазам, я увидел, что она чёрная.

«Мама рОдная! Здесь точно не Крыжополь!»

Увидев пустой котёл, разбросанные тут и там обглоданные, с висящими лохмотьями мяса, человеческие кости, меня снова скрутил очередной желудочный спазм. Острая боль пронзила желудок, и я опять потерял сознание.

Очнувшись во второй раз, я попытался смириться со своим существованием в новом теле. Мозг пошёл вразнос от увиденного и от быстроты событий, захвативших меня целиком.

– «Ёшкин кот, ну что это за пипец!»

Оглянувшись вокруг, я увидел, что лежу в какой-то убогой лачуге, покрытой пальмовыми листьями. Лежал я на каких-то ветках, ворохом брошенных на грязный пол, вокруг отвратительно воняло. Возле меня суетилась чернокожая женщина, непонятного возраста. Увидев, что я очнулся, она замемекала на неизвестном мне языке.

– «По-русски говори… сука, по-русски!»