(Не)добрый молодец: Зимогор

– Никитий, доставай печать, – крикнул боярин Молчанов. Один из его приближённых степенно подошел к большому столу и, открыв его верхний ящик, вынул оттуда искусно отлитую из золота печать.

– Вот она! И грамота тебе написана будет о правах твоих и о назначении твоём. Сколько людей у тебя, казак?

– Почти полсотни будет.

– Мало то, ещё десяток охочих гайдуков с собой здесь возьмёшь. Да с грамотой моей наберёшь себе наперсников во всех городах Московии. Все, как один, за тобою станут. Да и не только они. Есть у меня договор с рязанским воеводой Гришкой Сунбуловым и его подельником Прокопием Ляпуновым. Они помогут тебе. Завтра же получишь письмо от меня к ним, деньги и звание. А сейчас сходи в церковь, да помолись об успехе нашего дела, – и Молчанов решил тут же перекреститься. Иван тоже размашисто осенил себя крестом, поклонился и вышел.

Завтра и завтра, им, казакам, было всё едино. Так, значит, так. На следующий день он получил грамоту, дорогую саблю, бурку и целых тридцать дукатов… Вскочив на коня во главе дюжины гайдуков, Болотников помчался к лагерю. Забрав в нём своих людей, он отправился в Московию, весь в сомнениях и надеждах, бережно храня на груди грамоту, где он был объявлен большим воеводой войска царского самозванца.

На то, что это самозванец, ему было глубоко плевать, он ехал сражаться не за тем, чтобы обрести безраздельную власть. Просто ему нравилось грабить и разбойничать. Ничего другого он не умел и не хотел уметь. Достаточно и того, что эти его навыки были весьма востребованы боярами. Набранные с миру по нитке, его люди не шли ни в какое сравнение с войском первого Лжедмитрия.

Не было среди них ни поляков, ни дворян, все сплошь простые казаки, украинские гайдуки, да охочие до чужого добра людишки, не обременённые ни совестью, ни жалостью. Единственное, не ведал Болотников того, где же прятался Лжедмитрий 2. Впрочем, ведать о том и не желал.

Настёгивая лошадей, весь отряд спешно направился в пределы Руси, на её окраины. Грабить и убивать они пока остерегались. Большинство из людей Болотникова оказались беглыми холопами, казаками и прочим, не слишком честным людом, который проще было назвать татями.

Как только они перешли границу, Болотников сразу объявил себя воеводой воскресшего из небытия Лжедмитрия. Всё это время он двигался к Путивлю, постепенно всё больше обрастая людьми, как днище корабля ракушками. В один из дней, зайдя в небольшое село, он обнаружил мертвяков. Здесь они и схлестнулись с ними.

Кособокие и перекошенные, бывшие люди внезапно хлынули со всех сторон, напугав коней. Но сколь ни были напуганы казаки, и сколь ни сильны некоторые из зомби, победить им гайдуков не удалось. Всё же, казаки давно привыкли играть со смертью в прятки, и не были обычными крестьянами без оружия и опыта. Да и мертвяков оказалось намного меньше. В результате короткой ожесточённой схватки все зомби были покрошены в капусту. Парочка раненых мятежников тут же без всякого снисхождения казнена казаками, и отряд двинулся дальше.

«А не так и страшны эти мертвяки», – удовлетворённо думал Болотников, осматривая исход боя. Можно и с ними справиться, да и Хрипун помощь обещал. Впереди для него открывались такие перспективы власти, что аж дух захватывало.

Наконец, они прибыли в Путивль, где Болотникова должен был дожидаться Хрипун. Так все и оказалось. Встреча произошла неожиданно для Болотникова, впрочем, как и всегда. Не успел он войти в хоромы местного воеводы, сейчас ничейные, как туда же вошёл и Хрипун, неизвестно откуда взявшийся.

– Рад видеть тебя, Иван. Как добрался, как встретили тебя у Мнишеков? Вижу, что не сильно хорошо, – и Хрипун усмехнулся, пристально глядя на атамана.

Болотников поморщился.

– Отчего же. И саблю дали, и бурку.

– А коня хоть дали, а денег?

На этот раз атаман не стал морщиться, а отчётливо скривился, словно от боли.

– Тридцать дукатов в руки швырнули, а о коне никто и не думал.

– Тридцать дукатов? А-ха-ха, – рассмеялся мелким козлиным смехом Хрипун. – А я и не знал, что Михайло умеет подсмеиваться. Надо же… тридцать дукатов…, – и Хрипун стал ещё громче смеяться, трясясь всем телом, а потом резко оборвал свой смех.

Болотников стоял молча и только хмурился. Он вообще не понимал, что тут смешного. Ну, тридцать дукатов, и что? Что в этой цифре такого символичного? Впрочем, успокоившись, Хрипун не стал пояснять, почему ему стало так смешно.

– Ладно, сколько у тебя людей?

– Две сотни, пожалуй, будет.

– Пожалуй, – передразнил его Хрипун. – Ты, атаман, а не боевой холоп. И опыт у тебя есть, и с ватагами казаков за море ходил, а всё недосуг тебе людей собственных посчитать. Да знать, каково оно.

– Я знаю! – вызверился в ответ Болотников. – Не тебе меня учить! Я более не твой холоп!

– Ну-ну, полегше, – сверкнул тёмными глазами в ответ Хрипун. – Ты не с казаками своими гуторишь. Я тебя породил, я тебя и убью! Али забыл ты совсем, как в ногах у меня ползал, как Бога молил, чтобы он меня надоумил взять Ивашку Болото в холопы свои?

– Не забыл, да время то давно ушло, да быльем поросло. И я тебе больше не Ивашка Болото, а атаман Болотников!

Хрипун прищурил тёмные глаза и неожиданно улыбнулся. Болотников спохватился, поняв, что наговорил много всего лишнего. Рано ещё гонор свой выказывать, да и стоит ли вообще его являть? Не ко времени то. Он уже вдосталь покуролесил в своей жизни. Всего навидался, пора и честь знать, точнее, продать её подороже. А цена, что предлагал ему Хрипун, ой, знатная была. Да только её ещё заслужить надобно. А вот с этим у Болотникова были проблемы.

– Так и я не отказываюсь ни от чего. Уговор – дороже денег.

– Дороже денег, говоришь… Да, тридцать дукатов не те деньги, ради которых стоит воевать. Но вот, что я тебе скажу, Иван. Сегодня от меня получишь людей и грамотки нужные к людям боярским. Людишки те будут худородные, но страсть как власти желающие. С ними и соединишься поначалу, а потом, видно будет. О них тебе и Михайло говорил, токмо Михайло, я тебе скажу, казачок-то засланный, да не о Руси думающий. Король польский да Ежи Мнишек его слушали, да привечали. Но каждый свою выгоду имеет, а Михайло всё норовит меж двух стульев усидеть. Да меж стульев только на кол можно и присесть, то и дураку ясно.

Болотникову ясно не было, но он в разговор не встревал, слушал внимательно, да запоминал. Его дело телячье, слушай, да выполняй, в распри не встревай, если жить хочешь. И жить хорошо.

– Так мне что делать? А то и не понимаю я уже, чего же ты хочешь, Хрипун? Погорячился я, признаю. От тебя только ласка да совет был, всё помню.

– Ммм, одумался? Радуешь ты меня, Ваня. Хоть и горяч ты, но всё же успел одуматься. Ладно, так и быть, помогу тебе. Слухай сюда…

Хрипун, уже было собравшийся удалиться, подвинул к себе стул и сел. Они разговаривали в большой комнате, в которой находились вдвоём, когда внезапно повстречались. Больше в ней никого не имелось, только мебель, да и той совсем немного. Болотников же остался стоять.

– Что же, как я тебе уже говорил, дам тебе совет, укажу путь. Сведу с людишками нужными. Ты грамоту Михайлы не потерял ещё? Угу, вижу, что не потерял. Грамоту покажешь, кому скажу, и мои грамотки тоже. Поговоришь с людьми пришлыми. С Путивля к Коломне пойдёшь, там и объединишься с рязанскими. Сегодня ещё сотня к тебе присоединится. Будешь идти на Коломну, людей привечай да набирай. Особо не усердствуй. Хотят грабить, пусть грабят, только чтоб не всё дочиста выносили, не хорошо то будет. С мертвяками воюй, церковника тебе дам, как из Путивля выйдешь. Придёт к тебе старец, скажет, что от меня. Примешь… Старца возле себя держи, да при нём языком не мели, он духом живёт. А ты своим духом только погубить его можешь. Уяснил?

– Как есть, – кивнул Болотников.

– Ну, что ж, тогда поздравляю тебя, большой воевода… Денег вот возьми. Здесь тысяча рублёв! На первое время хватит, а там всё от тебя зависит. Дерзай!

Лицо Хрипуна сморщилось в довольной улыбке, а в руках появился увесистый кошель, битком набитый золотыми монетами. Пока Болотников развязывал кошель и пялился на сверкающие драгоценным блеском монеты, Хрипуна уже и след простыл.

Оглянувшись, он с удивлением заметил, что снова не углядел, когда Хрипун успел исчезнуть.

– Ну, и хрен с ним! – в сердцах ругнулся атаман, спрятал кошель за пазуху и отвернулся. В это время дверь распахнулась, и голос Хрипуна изрёк: – мертвяков бойся, много их поднялось округ Козельска, да и в других местах, погибших в междоусобице, много оказалось. Все они мертвы. Не справишься ты с ними своими сотнями, побегут людишки со страха. Перерождаются они во что-то ещё более страшное. Помни о том. Старца зовут Ефимий, слушай его и будешь жить. Забудешь мои слова – умрёшь! Так что, живи, Ваня, не кашляй.

Болотников застыл на месте, боясь обернуться. Послышался сухой смешок, хлопнула дверь, и всё затихло. Атаман рывком обернулся: Хрипуна не было.

– Свят, свят, свят! – перекрестился он и зло сплюнул. – Вот же, гад, – вслух проговорил он. Потом нащупал кошель с золотом, снова ощупал его, достал одну монету, проверил её на зуб. Это и вправду оказалось золото, а не кусок дерьма. Значит, не обманул его Хрипун.

А и ладно, что он колдун. Золото-то настоящее было, а совет своевременным. Нужен им Ивашка, когда силы колдовские за власть дерутся. Что ж, и он им пособит: и с мертвяками разберётся, и положение своё поправит. Молодец он. То есть, мо?лодец!

Глава 3.Лес

Вадим быстро уходил от Козельска, он был одновременно и зол, и доволен. Зол оттого, что ему не удалось сделать и половины того, на что он надеялся, а доволен тем, что снова приобрёл себе оружие. К отличному, но необычному клинку, он получил ещё счастливо найденный клыч и…

А что, собственно, он получил? Вадим мельком глянул на свою добычу, что намертво сжал в кулаке. Не останавливаясь, на ходу дёрнул за гарду, вытягивая длинный кинжал из тугих ножен. На свет медленно показалась светлая сталь узкого лезвия. Это был тонкий и узкий клинок с рукоятью из кости и странной гардой в виде двух перекрещённых «скрепок», направленных в сторону лезвия.

Таким клинком было удобно прокалывать насквозь или бить в глаз. В общем, ему сильно повезло с оружием на этот раз. Хорошо, что клыч нашёлся, а ещё и фламберг у него есть. А вот, пистоль сломался и утерян, да и бесполезен он оказался без пороха. Полюбовавшись на узкое лезвие клинка кинжала, Вадим отправил его обратно в ножны, а сами ножны подвесил к поясу.

Оскальзываясь на торчащих из-под земли корнях, Белозёрцев шёл вперёд, ориентируясь по солнцу. Продираясь сквозь дебри почти нетронутого леса, он иногда попадал в растянутые сети лесной паутины. Паутина неприятно липла на лицо порой вместе со своими не успевшими удрать хозяевами, и Вадим, чертыхаясь, стряхивал противных мохноногих. Но зато ярко светило солнце, радуя его своим светом. Свиристели в кустах какие-то пичуги, шумно взлетали на деревья глухари, тихо шуршали в траве мыши.

Пару раз он наткнулся на огромные муравейники, заботливо собранные маленькими лесными тружениками. Остановившись возле одного из них, Вадим облизал травинку и положил её сверху, прямо на суетящихся муравьёв. Те, почуяв опасность, задрали вверх свои задницы, расстреливая внезапно появившегося «интервента». Остро запахло кислотой.

Сунув «обстрелянную» травинку в рот, Вадим насладился кислым вкусом, избавившись наконец-то от противной горечи во рту. Хлынула слюна, как у юнца после курения. Поплёвывая на землю, юноша уже более ходко зашагал вперёд, внимательно осматриваясь вокруг. Опасность могла возникнуть в любое время и в любом месте, и совсем не время расслабляться. Он и не расслаблялся.

То тут, то там вспархивали с веток птицы, иногда возникало ощущение, что кто-то смотрел ему в спину, но Белозёрцев, сколько не оглядывался, так никого и не заметил. Кое-где встречались следы человеческой деятельности: засеки на деревьях, уложенные в ряд брёвна или хворост. Временами попадались грибы: то подосиновик показывал свою красно-оранжевую шляпку, то коренастый боровичок грозил из-под корней крепкой белой ножкой.