Первопроходцы

Оставался последний вариант – поселок. Развлечений и там было мало – Дом Культуры с киносеансами и танцульками по выходным, киоск со свежими газетами и журналами, ворчливые бабки с домашними пирожками и ядреным самогоном – последнее, впрочем, Кумкагира не интересовало. По пятницам подростки гоняли в хоккей на замерзшем пруду у террикона. По субботам на улице Ленина совершала променад местная молодежь. По воскресеньям в фойе библиотеки собирались старики-шахтеры, шлепали костяшками домино, растирали скрюченные пальцы, в которые навеки въелась антрацитовая пыль. Сегодня был четверг, так что культмассовых мероприятий ожидать не приходилось. Все равно хоть какое-то разнообразие.

Топать пешком до Букачачи Кумкагиру не особо хотелось, ввалиться в поселок, сверкая скафандром, тем паче – провинция, не поймут. Но поварихе приспичило пополнить запасы икры и рыбы, и добычливо настроенный Сан-Саныч уже прогревал УАЗик. Место в кабине нашлось, болтовня водителя пролетала мимо ушей, встраиваясь в неровный ритм проселочной дороги. Чистой воды политика. Верховный муфтий Франции объявил харамом браки с буддистами, буддисты это прокомментировали никак. Премьер Израиля подложил Москве некошерное и вынужден извиняться. Норвежцы пробуют бурить шельф в Баренцевом море – а мы их по сусалам. В Техасе референдум – похоже, что на флаге США станет одной звездой меньше. Да ладно! Вы еще скажите, что Сибирь решит отделяться!

Кто бы спорил, такие речи велись и не один год. Вольные северные народы, алмазы, нефть, молибденовая руда – спасибо звездному парусу, цены на нее взлетят до облаков. Гремели трубы, потрясали бунчуками, били в бубны – случалось и до больницы. И затихали… слишком тесно переплелись люди в Сибири, сплавились в особую нацию. Отделяться – все равно, что рубить по живому руку, дабы предоставить конечности государственность.

«Сибирь – это русский космос» – говаривал один писатель-фантаст. Так оно веками и было – сюда отправлялись самые отважные, непокорные и непримиримые, здесь до двадцатого века сохранялся фронтир. Неизведанные дикие земли покоряли русские казаки, обустраивали декабристы и каторжники, детей учили ссыльные революционеры. Здесь выживали сильнейшие – и терялись, словно зерна пшеницы на безграничных снежных просторах. И старались помогать друг другу, привечать гостей, не спрашивая фамилии, делиться последним куском. И убивать тех, кто отказывался жить как люди…

Кумкагир помнил, как в квартире внезапно появлялись полузнакомые, а то и чужие гости – чьи-то родственники, соседи, двоюродные товарищи. Как они теснились на диванчиках в кухне, резали оленину и красную рыбу ножами с костяной ручкой, болтали, вставляя в поспешный говор «анда», «пасиба», «лутя». И как жестко в один момент отказали от дома заезжему человеку, который предложил пристрелить и пустить на шапку старую лайку Альму… А вот и Букачача – на выход!

Стайка серых пятиэтажек, разбросанных по площадям, словно обувные коробки. Основательные деревянные дома с сараюшками и пристройками – кто прошлого, а кто и позапрошлого века. Мощный и ржавый железный мост через крохотную речушку. Занесенный снегом памятник суровым шахтерам. Клетушка почты с красноречивой надписью «закрыто». Магазинчик с полупустыми полками – гречка, сахар, кирпичи хлеба, рыбные консервы, томатный сок в прозрачной колбе. Нашарив в кармане мелочь, Кумкагир выпил стакан, а затем и второй – кисловато-соленый вкус детства. Наверное, предки с таким же удовольствием глотали горячую оленью кровь, усмехались перемазанными ртами, обнимались, оставляя на малицах бурые следы ладоней.

Народу на обледенелых улицах оказалось немного. Зато света хватало – этой зимой в поселке поставили умные фонари и сибирским сумеркам пришлось отступить. Взгляд Кумкагира скользил по замерзшим окнам, по сосулькам, опасно свисающим с крыш, по выцветшим плакатам на стенде – граждане, все на коммунистический субботник, даешь пятилетку в четыре года, потерялся маламут, звать Крокодил, нашедшему просьба держаться подальше… Космос будет нашим! На подмокшем листе красовался гордый звездолет «Гамаюн», почти похожий на настоящий. С площадки смотрел вперед отважный космонавт – синий мундир выказывал в нем капитана, танцующее положение тела – готовность к старту… Сразу видно, что о скафандрах художник понятия не имел. Что с них, гуманитариев, взять?

На мосту, скучно глядя через перила, толпились парни неприятной наружности, к ним, надеясь на угощение, льнула худая дворняга. «Промтовары» уже закрылись. Продавщица в газетном киоске тоже складывала товар, но просительная улыбка Кумкагира убедила ее подождать пару минут. «Новый мир» еще не привезли, зато «Огонек» вышел. И «Известия» за 10 марта, свежие, пахнущие типографской краской и бумагой. Церемония награждения, верны традициям отцов, будни полета… Битва с ветераном… Что?!! С черно-белой фотографии смотрел он сам, встревоженный и лохматый. Рядом разглядывала ободранную ладонь девушка с дельтаплана. За ее спиной маячил сердитый Марсель. На другом фото – узкоглазый старик в мешковатом костюме, грудь в медалях. «За отвагу», «Медаль Суворова», несколько знаков попроще, которые трудно было распознать с первого взгляда – надо же! Кривобокая избушка на курьих ножках посреди леса, пара собак, раскормленный белый песец. И трехструйный водопад на реке Букачаче – до чего же красивый. Успела-таки журналистка, подложила свинью!

Мелочи хватило на все – Кумкагир расплатился, аккуратно сложил газету в карман, огляделся и решил срезать дорогу к магазину через пустырь. Сан-Саныч наверняка уже закупился, поболтал с местными, и теперь в нетерпении курит подле УАЗика – ехать пора! Облака к вечеру разогнало, показался сердитый Марс, следом – Канопус и знакомая назубок Альфа Центавра. Забавно – в Сибири даже звезды выглядят холодней, чем в Москве – колючие, яркие. И шуршат, шуршат, словно снежинки… Нет же – за спиною шаги. Люди идут по следу – ба! Старые знакомые.

В свете яркого фонаря Кумкагир разглядел троих парней – пехоту радикальных экологов. Из тех, кто «радикальные» больше, чем «экологи». Какие-нибудь «Green warriors» или «Лесной патруль». Лица закрыты масками – как бы от холода, но опознать, если что, сложнее. Вон и на рукавах у них пестреют нашивки, означающие клуб любителей лохматого вождя. Навряд ли тот сам в курсе вечерней встречи, просто заскучали, бедные, на мирных протестах, проявили инициативу.

Судя по всему, парни хотели драться и окружали противника по всем правилам уличных бойцов. Движутся быстро, но бездарно – высокий поскользнулся на льду, у крепыша открыт корпус, третьего – в ушанке – никто не учил правильной стойке. Идите сюда, мои славные, повеселимся!

Обошлось даже без классического «парень, закурить есть».

– Здрасти-мордасти, какие люди! Слышь, ты, звезданутый, поди сюда! – у высокого не хватало переднего зуба, он брызгал слюной, повышая голос. – Понаехало чудаков, плюнуть некуда.

– Так ты не плюйся, – посоветовал Кумкагир и чуть отступил, держа противников в поле зрения. Руки пустые и не в карманах – уже хорошо.

– Ишь, какой дерзкий, – вклинился в разговор второй боец. – Мы тебе живо разъясним, как Родину любить.

– Погодь, братья, – глумливо ухмыльнулся крепыш. – Может он хороший человек – прощения попросит, что на сестренку пялился, – мы его и отпустим. А ну, покажь, что у тебя в карманах?

– Газета «Известия», – спокойно сказал Кумкагир. – Тридцать две копейки мелочью. Наушники старые, беспроводные. Болт от экскаваторного ковша – хотите покажу?

Удар держать волосатики не умели – запыхтели как паровозы. Пусть злятся!

– Умник нашелся! – взъярился высокий. – Мелкий, а чё-то дерзкий.

– Таких давить надо, – рассудительно добавил крепыш. – Слабо один на один выйти? Или ты не мужик? Слабо?

Кумкагир глубоко вдохнул. По уму следовало бежать и быстро – волосатиков на 10 км с полной выкладкой точно не гоняли. Но это не первая встреча и не последняя. Подкараулят кого из наших – будет хуже. Один на один он любого волосатика сделает, а полезут втроем так сами себя запутают. Место хорошее – светлое, скользкое, время есть.

Горсть мелочи – сойдет. Быстро размахнувшись, Кумкакир швырнул ее за голову темноволосого, в рыхлый снег пустыря: – Смотри!

Противники отвлеклись на секунду, но этого хватило. Удар под дых, удар ногой – получи и отдыхай! Одной хорошей подсечкой Кумкагир уронил крепыша наземь, лицом в сугроб. Метнулся к длинному, болевым захватом завел за спину руку и схватил противника за патлы, вздернул дурную голову. Темноволосому хватило соображения не вмешиваться.

– Один на один, верно? Довольны? – лучезарно улыбнулся Кумкагир. – Значит так, парни. Сейчас я его отпущу и уйду. А вы останетесь. Ясно?

– Отвали, сволочь! Найду – убью! – рыпнулся высокий и взвыл – Кумкагир усилил захват. Крепыш кое-как поднялся, но язык похоже прикусил – рот окрасился кровью. То-то!

– Вы не поняли, парни. Если кто дернется, это я вас найду. Поодиночке. И сломаю каждому руку. Есть осознание?

– Ддда, – выдавил высокий. – Пусти! Пусти, больно!

– Отпускаю, – согласился Кумкагир, снял захват и резким толчком отбросил высокого на крепыша. Пусть еще отдохнут, романтики. Парень в ушанке качнулся вперед, но шага так и не сделал.

Кумкагир развел руками:

– Такие дела, парни, мне действительно слабо драться. Я не мужик – я космонавт.

Аргументов у противников не нашлось. Двое тяжело ворочались в скользком месиве, третий отступил в темноту. Поворачиваться задом к врагам было не лучшей идеей, однако интуиция подсказывала – в спину они бить не станут. По крайней мере сейчас. А там и до поселковых улиц недалеко.

…С первого класса Кумкагир был самым щуплым и легким среди мальчишек. Со второго стал отличником и немедля начал огребать от одноклассников. То портфель в девчачий туалет зашвырнут, то сопливый платок на скамейку подложат, то обзываются – дураки. В третьем классе враги попытались перейти к действиям – пнуть мальца, отвесить леща или звонкого щелбана. К весне толстощекий второгодник по кличке Дыня оборзел вконец – пачкал тетради, порвал дневник, плевался. Когда паскудник попробовал вырвать из рук Кумкагира библиотечную книжку, тот недолго думая отпустил переплет, открыл пенал и всадил в руку обидчика циркуль. Визгу было!

Кумкагира-старшего вызвали в школу – отец еще ходил на своих ногах и явился пред светлые очи директора. О чем взрослые говорили за закрытыми дверями, там и осталось, но наказание ограничилось выговором. Классная прочитала детишкам нотацию о дружбе и товариществе. Трогать бешеного мальца не рисковал больше никто. Через несколько дней отец отвел насупленного Илюшу в секцию самбо. В 15 перспективный ученик взял первый разряд, тренер сулил и КМС к 17-ти, но выбор между учебой и тренировками оказался несложен. А вот опыт борьбы остался на всю жизнь и не раз пригождался в уличных стычках. Вот и сейчас…

Адреналин схватки все еще играл в крови. Сбрасывая его, Кумкагир пару раз подпрыгнул, потом встряхнулся, словно промокший пес. Уффф! Хорошо, что хватило воли не уподобиться дуракам, не разбить лица до кровавых соплей, не выплеснуть весь накопившийся гнев. Обойдутся, глядишь чему-то научатся. На сестренку их пялился, видите ли… Да кому она нужна, белобрысая? Наверняка такая же ненормальная как братья-разбойнички. Защитники природы, матери нашей!

Довольный Сан-Саныч уже сидел в УАЗике и уплетал пирожки, на заднем сиденье грудились аппетитно пахнущие пакеты и свертки. Без лишних слов Кумкагир устроился рядом с водителем, и машина тронулась. Самодовольное перечисление удачных приобретений для лагеря в целом и лично для поварихи, к которой бульдозерист по привычке подлизывался, заняло минут пять. Потом Сан-Саныч почуявший, что собеседник не намерен поддерживать разговор, закурил «Беломор» и включил радио. Хорошие песни задают ритм дороги не хуже беседы.

…А мы летим орбитами,
Пyтями неизбитыми,
Прошив метеоритами простор.
Оправдан риск и мyжество,
Космическая мyзыка
Вплывает в деловой наш разговор…

«Метеорит» лежал в кармане. Кумкагир заранее представлял себе реакцию ошарашенного новостью товарища Марселя. И конечно ошибся. Товарищ начальник уже сидел в пустой столовой и тряс измятой газетой перед носом багровощекого, виноватого Алексенко:

– Что, доминдальничались, доразводили гуманизм на пустом месте? Обгадились на всю страну, Миха, обижаем безобидного ветерана, загрязняем экологию, редиски невоспитанные. Что ты наплел чертову шаману?

– Так мол и так, дом для престарелых вас ждет или квартира в Чите, гараж кооперативный, «ладушка» только с конвейера – живите в свое удовольствие, уважаемый гражданин Туманча, внуков воспитывайте, нас в покое оставьте!

– У старого осла еще и внуки имеются?

– Не могу знать, – вздохнул Алексенко. – Сын вроде есть, взрослый уже.

– Так найдите и воздействуйте, пусть хоть он дурака-отца убедит. Сейчас конец марта, к концу апреля полигон надо достроить и сдать. Самое позднее к первомаю. Иначе головы полетят – и не только моя, как понимаешь. Что шаман ответил? Чего он хочет?

– Ничего не сказала золотая рыбка, – попробовал улыбнуться Алексенко. – Послушал нас, послушал, трубочку покурил неспешно, плюнул под ноги и пошел себе в избушку. Я за ним – а навстречу собака злющая. Минус штаны.

– В букачачу твои штаны, дорогой друг. И шамана туда же. И водопад клятый – подложить бы туда пару шашек тротила, бахнуть и аллес. Не видели, не слышали, не знаем, рыбаки тайменя глушили и мощность не рассчитали.

– Жалко водопад – красотища ж неописуемая.

– Жалко у пчелки. Роцкий не просто так лясы точил – ему тоже звонили откуда надо и указания дали. Если в ближайшее время проблема служителя культа не будет решена мирными средствами, то решат сверху, решат по-плохому и решат не только с шаманом. Понял?

– Понял, чего ж не понять, – кивнул Алексенко.