Легкая поступь бытия. Избранные тексты: проза, поэзия, драматургия

Как он при жизни говорил нам на исповеди: «Я буду молиться за вас». А мы за вас, за тебя, отец Георгий. И что, как не молитвы все эти наши слова и воспоминания, чтобы упокоилась его святая душа в Царствии Небесном.

Всенощная 20 июля, накануне чудесного явления иконы Казанской Божьей матери. Свидетельство того, что Господь не забывает о нас. «Чудеса случаются, только надо уметь это видеть и быть за это благодарным Господу», – так, ободряя, поднимая наш дух, напутствовал нас отец Александр Борисов под конец службы. Я по привычке посмотрела на роспись над входом. Те же четыре фигуры слева поднимались ко Христу, окруженному детьми. Четвертая слева – с удивленными глазами и распахнутыми руками. Да, он стал похож на отца Георгия. Именно с таким выражением на лице отец Георгий выбегал на середину амвона и радостно и удивленно говорил: «Христос посреди нас». Или, распахнув руки, с присущим только ему эмоциональным напором призывал: «Станем добре, станем со страхом». А в глазах светилась чистая детская душа. Поистине: «Духовная детскость лежит в сердцевине христианства. Без нее христианства нет» (Георгий Чистяков «Над строками «Нового завета»).

Сейчас, я в это верую, отец Георгий предстоит перед Господом, сопричастный Ему в лучах Добра и Света. Те лучи (23 марта) были земными лучами весеннего солнца, но незримо присутствовал и нездешний свет. Спаси нас, Господи, пусть наша любовь не мешает, а споспешествует душе отца Георгия, пусть водворится она в месте благостном и святом, в селеньях праведных.

p.s. Когда я наклонилась к пеленам, окутывающим, прячущим отца Георгия, только руки были обнажены и скорбно доступны для целования, мне вдруг послышался его голос: «Христос посреди нас». И это целование стало не прощанием, оно стало соединением, началом нового неявного общения во Христе с нашим возлюбленным братом, с дорогим отцом Георгием.

Июнь 2007 год.

Под звон колоколов

Поездка в Никольское. Храм Николая-Чудотворца в Никольском

Из дневниковых записей

Лев Николаевич Толстой как-то в беседе заметил, что когда в голову лезут преступные,

жалкие и черные желания и мысли хорошо бы

представить себе ярко, что мы смертны.

«Я хочу подробно написать, что пройдет

в душе человека, в моей душе за один только день»

А теперь о вчерашней поездке в Никольское. (Это было 21 мая 2006 года).Встали рано. Не ели, готовясь ко причастию. Дорога вначале хорошая. Ухабы начинаются прямо за поворотом от станции к поселку. Улицы, несмотря на ранний час, не пустынны, и погода обещает быть хорошей. Приехали заранее. Храм мраморный и много картин небольшого размера висит вокруг по периметру: «Воскрешение дочери Иаира», «Христос и Магдалина», «Христос и Самаритянка», это все Поленов. И у каждого над головой нимб сияет. Над алтарем сквозь Царские ворота просвечивает не традиционное изображение «Тайной вечери», а картина Поленова «Христос и грешница». Это необычно и заставляет задуматься. А «Тайная вечеря» висит напротив на противоположной стене. От мраморного пола идет холод. Захотелось сразу затеплить свечи: на праздник, за упокой, поставить Серафимушке Саровскому, Богородице. И мысленно перед Николаем-угодником, чудотворцем Мирликийским, завтра его праздник. Перенесение мощей. Они захоронены в храме в Венеции, по-моему на острове Сан-Джорджио.

Многие писали записочки. Помню, как в Оптиной пустыне меня захватила волна написания, и у меня получились пять листочков «За здравие», и четыре «За упокой». Порадовалась, что «За здравие» больше. Некоторое неудовольствие помню у женщины, которая ждала карандаша и удивленно сказала: «Вон Вы скольких понаписали». А как же иначе, вспоминать так всех. Чтобы тепло нам всем вместе было под крылышком у Господа.

Служба началась примерно в десять с четвертью. Священник в белой одежде, отец Илия вышел и, поклонившись, попросил прошения у всех за свои грехи. Потом он с улыбкой ходил там за Царскими вратами, поклоны делал, целовал иконы: Спасителя, Богородицы. Будто творил тихо одному ему ведомую Литургию. Никого кроме него; подумалось, как же, без алтарника, без хора и сладостного церковного пения. Постепенно они все образовались; мальчик, высокий, с рюкзаком за спиной, перекрестившись, вошел за завесу – и вот они выходят оба со свечой и Евангелием.

Он творит свою Литургию, в которой кроме традиционных молитв и жестов есть и молитва, собственно, отца Илии. Творя покаянный 50 – ый псалом, он с кадилом обходит всю церковь и с ласковостью смотрит на каждого, словно говоря: «Ты хороший, Бог тебя любит». Но не ждет ответных улыбок, он будто споткнулся в ответ на мою. Мне-то все-таки полагалось ощущать себя греховной и смиренной. Но главное даже не это.

Когда ехали в машине, всю дорогу думала, а вдруг мне удастся пойти на личную исповедь, что говорить-то. Главное я уже сказала и даже почувствовала, в общении с отцом Георгием. Когда после страшных дней, в которые чувствовала себя оставленной, ничтожной и ненужной вдруг пришло чувство, нет, твердое убеждение, что я – Божья, что я ценна и нужна для Бога, какое-то радостное пасхальное чувство близкого присутствия Христа. И это заполнило меня, мою душу до краев. И больше ничего и не надо было. Это было в Великую среду Великого поста. Отец Георгий тогда с тихим радостным изумлением сказал: «Бог благословил». Что же еще можно было сказать на исповеди. Все казалось мелким. Но прошло уже достаточно времени с того дня. И это чувство притупилось и чуть потускнело, и я знала, что нужно молиться, чтобы его удержать, и нужно что-то делать, вернее его удержать, чтобы делать то, что я хочу, исполнять мои планы. И вот, думая об этом, я ощущала какую-то порочность этого круга. Такой оборот мыслей смутно предчувствовала, и об этом и решила спросить отца Илию. Но то, что произошло – превзошло все мои ожидания.

Вдруг, почти в самом начале службы, он начал проповедовать. По-моему, даже хор еще не собрался, и нас было еще немного, постоянных прихожан и приехавших гостей, небольшой группкой стоявших посреди на холодном мраморном полу и слушающих Его исповедь перед нами.

– Простите меня грешного, – так он начал.

– Я вот тут, когда шел сегодня на службу, подумал: А где мой дом? Где прошло детство? Нет, он не там. Где жил долгие годы? И не там. Вот здесь мой дом, в Храме. Чего хотим мы все, люди, каждый из нас?

– Нет в нас смирения. Надо предаться Его воле – и тогда все будет как надо.

Не помню, когда он это сказал, но словно подслушал и осознанно, или нет, повторил слова Антония Сурожского. Мысль была о том, что мы молимся, но разве это молитва? Надо сесть и почувствовать себя перед лицом Господа, и сказать: «Да будет воля Твоя», – и постараться услышать его волю.

– Обязательно услышите, – проговорил отец Илия.

Народ набирался, сияло за окошком солнышко, и верхушки сосен видны были в окошечке. Пел хор, небольшой, но очень молодой и слаженный. Хорошо, очень хорошо говорил священник.

– Чего хотим мы все, люди, каждый из нас. Да, мы все очень похожи, мы хотим одного и того же. Почувствовать любящие объятия. Да, нам хорошо рядом со Христом. А что для этого надо. Да ведь только любить и покаяться, сказав: «Да будет Воля твоя».

И, хитро улыбнувшись:

– А то, как мы приходим – со списочком просьб и желаний. Их у нас куча. Вот, Господи, сделай то-то и то-то. Пребуду в твоем духе. Но в этом духе ты дай это обязательно. Не мы Его рабы, а Он наш.

Мы захихикали.

– И смотрите, как непонятливому ребенку, который раз тебе говорю, двадцать первый, а ты все не делаешь. Знакомая интонация, правда? Так и мы все время что-то просим. Нет в нас смирения.

– Пусть простит меня православный мир, – опять заговорил Илия, – но я хочу вспомнить китайского поэта Лао Дзы. Его притчу. Монах заснул и видит во сне, что он превратился в бабочку. Когда проснулся, подумал, кто я – монах, которому снится, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она – монах. Представляете, если бы мы были бабочками и летали вот тут под куполом, какая бы Литургия была!

Ах, незабываемые часы той стародавней армянской Литургии, когда моя душа, словно бабочка, летала под куполом нашей скромной часовни на кладбище.

И снова продолжается служба. Ноги застыли на холодном мраморном полу, маленькие дети копошатся. Кто-то из малышей спит в плетеной корзиночке – люльке, я на минуту выхожу, надеваю носки потеплее. Народу уже порядочно. Но частной исповеди нет. Отец Илия каким-то неуловимым образом отвечает на мою вопрошающую исповедальную ноту. И я понимаю то, что знала и чувствовала всегда. Любовь и доверие к Богу освобождает душу от греха, и направляет ее на путь сотворчества (любимое выражение Араика), и что главное в этом творчестве – усиление чувства и состояния Божьего присутствия, строительство тех самых кущ, о которых мечтал Петр. Как сказал потом во время игр отец Илия: «Надо не говорить, а петь, надо не ходить, а танцевать, надо не смотреть, а любоваться».

А в Храме он говорил про Эхо. Бог во всем. И если смотришь на мир с любовью, то и он отвечает любовью, каждая веточка, каждая букашка, как многоголосое эхо: «Я Тебя люблю-ю-ю».

И основная тема следующей проповеди была о смирении. О Самаритянке и Христе. О встрече у колодца. Как Христос начал, не сказал сразу: «Вот я тебе хочу дать живую воду», – не навязывал, как делают сейчас многие/

А Он сказал: «Дай мне напиться», т.е. подчеркнул, у тебя есть то, что мне нужно, что надо другому. У каждого есть что-то свое особенное, что может понадобиться другим. И только потом заговорил о живой воде. И открыл, кто он. А она в своем смирении поверила и оставила свой водонос.

– Братья и сестры, дорогие мои, оставьте свой старый водонос и обратитесь к воде живой. Это очень трудно, но вы все постарайтесь.

В какой-то момент он сказал:

– Ну, теперь во всей церкви не видно будет ни одного унылого лица, и вы можете поздравить друг друга с этим.

Это он так возвестил: «Христос посреди нас».

И мы кинулись целоваться троекратно и поздравлять друг друга с этим чудом Литургического явления Христа.

Потом после короткой, покаянной за всех нас молитвы, Илия будто покрыл нас платом и отпустил грехи, и пригласил подходить к Библии и кресту. Мы подходили и целовали сначала крест, потом Книгу и вскоре началось Причащение. Причащал он с радостной улыбкой и ласковыми словами. Литочке сказал «солнышко». Она обрадовалась очень. А когда нам дали с просвирой и шоколадку, тут мы совсем почувствовали себя детьми, и любимыми детьми…

Бог мой, как давно это было, уже семь лет прошло. Я люблю эту память, но сама уже неспособна на такое «храмовое действо». Вероятно, это все живет во мне в ином измерении. Я замечала, что когда читаешь дневниковые записи прошлых лет, будто встречаешься со своей тенью, ты оставила ее, сама уже изменилась, идешь дальше, а ее рыдания и радости неумолимо отчуждаются и несовместимы с настоящим моментом. Странно все это.

Снова смотрю записи, и будто слышу голос отца Илии. Он вспоминает апостола Петра, что на горе Фавор во время Преображения Христа говорил в экстатическом, в счастливом состоянии духа: «Господи, давай сделаем кущи и будем здесь жить, хорошо нам здесь».

Да, нам хорошо рядом со Христом.

И будто снова увидела ту прелестную девочку, что сидела справа от батюшки и все время говорила ему что-то, и было слышно: «Ты добрый, я хочу быть с тобой». Словно чувствовала Христа через Илию. А его голос звучал бодро, но твердо. И в ответ на слова пожилого мужчины, главного оппонента, как же вы говорите, что не надо просить, а как же «Блаженны нищие духом», ведь они о Духе просят, ответил: «Так ведь „Да будет Воля твоя“ и есть упование нищих духом и просьба. Не такими словами. Но в этом смысл».

А, уходя, сказал в ответ на благодарность за проникновенную службу:

– Ну, значит, я не испортил, не очень испортил то, что Господь дал нам сегодня.

За трапезой отец Илия почти не ел и снова проповедовал. Он не мог иначе, это его длящаяся песнь-молитва-толкование. Как я там раньше писала – «орфическое истолкование Земли», «орфическое истолкование Евангелия».

Веселое разнообразие, но отнюдь не диссонанс, внес анекдот про ксендза и епископа. Епископы, как известно, не любят ксендзов. А наш ксендз оказался особенным, и храм восстановил, и приход оживил, и все хорошо стало рядом с ним. Приезжает епископ, надо ему что-то сказать, все слишком очевидно. Он и говорит: «Как же прекрасно Святой дух действует через нашего ксендза». А ему тут кто-то отвечает: «Посмотрели бы Вы, что тут было, когда Святой Дух один действовал». И это очень подходило к храму, в котором мы находились. В каком же страшном запустении он был, пока в нем не стал действовать человеческий дух отца Илии. Саше, всегдашнему оппоненту отца Илии, удалось все это сказать. Но о. Илия улыбнулся, ничего не ответил и встал из-за стола.