Легкая поступь бытия. Избранные тексты: проза, поэзия, драматургия

Вот мой стихотворный монолог (слегка измененное и дополненное стихотворение Беранже)

***

Некогда, милые дети,

Добрая фея жила,

Маленькой палочкой в свете,

Делав большие дела,

Только взмахнет ею – мигом

Счастье прольется везде,

Добрая фея, скажи нам,

Где твоя палочка, где?

Палочки больше не стало,

Крылья ношу я взамен,

Чтобы летать на просторе

В гуще житейских измен,

Чтобы сподручнее вторить

Ветру больших перемен.

Дети, летите скорее

В век осиянных надежд,

Будут моря золотые,

Горы небесно-живые,

Люди, года и столетья

В новом тысячелетье

Будут прекрасно благие.

Бьющий оттуда свет,

не умаляя разбег,

Да снизойдет к нам навек.

После этого из белой шали сыплются бумажки – пропуска в будущий Век, с приделанными к ним крылышками. Вот так.

Встреча Нового Года, Нового Века, Нового тысячелетия в кругу друзей. В гостях у Анечки и Сережи. Новогодний перезвон

Уже в лифте поздоровались с Дедом Морозом и Снегурочкой. Ленинградцы оказались очень славными. Их было шестеро, одна из них Лилиан – внучка Мусы Джалиля с одной стороны, с другой – грузинская еврейка. Очень талантливая девочка. С огоньком. Она играла скорее бабу, вроде как бомжиха, работающая в музее. Костик – с клочком бородки, тоже играл этакого выпивоху. Он – режиссер, собственно спектакль состоялся именно благодаря им – профессионалы. Были удачные импровизации – когда они бутылку вырывали друг у другу или обсуждали, кто сейчас выступит, или говорили: «Разве плохо мы живем, вон у нас беженец из Бельгии». (Тут все грохнули от смеха). И самстихотворный текст был удачным и смешным, автор Пупа (Верочка Травкина).

Беженец оказался очаровательным Тони, с каким-то усталым, свободным от стеснения лицом, и вдобавок актером. Как он выпихивал всех по очереди, просто замечательно, или Анютку нес, или со мной танцевал. Он был Толей-Колей, рабочим сцены. Сережа потрясающе сыграл Гомера со списком, кораблей, что «прочтены до середины», Лисистрата, Анюта в беленькой накидке – то ли греческая туника, то ли гимназическая пелерина – тоже была хороша и их пара отыграла, потом Эдик – Евтушенко и Лилитка – Ахмадуллина, очень хорошо, и стихи были хороши насчет «предвижу конечность конца», похоже и смешно. Философичность Беллы… вышло забавно.

Эти современные виды притч – анекдоты, наверное, многое понятно, если их серьезно слушать и главное, если понимать их предысторию..

– Тебе теорему доказать или притчу рассказать? – так кажется спрашивал Платон, т. е. Сократ. Так вот Араик и Сережа всегда друг другу доказывают теорему, и в этот вечер они тоже доказывали друг другу что-то насчет площади квадрата, а мы с Анечкой рассказывали притчи из своей и чужой жизни, разделение, так сказать, труда. Хорошо получилось, и Сережка с особым умилением слушал, насчет того, как надо готовить торт «Наполеон», бабушки Вари рецепт, трудновато и длительно, может, уточню и попробую, а может, остановлюсь на достигнутом.

Вернемся к спектаклю. Время от времени выскакивали «Пушкин» и «Гоголь» и трепались – смешно так выходило: «поднимите мне веки» и «памятника нерукотворного».

Ахматова была прелестна, но если бы действительно настоящая А.А. увидела, как ее представляет молодежь конца века, этакая фифочка под вуалью, она бы «ого-го», как негодовала бы. Это же ее героиня, а не она сама под вуалью, «поящая горькой печалью», и текст, «уши надрать» автору. А Гумилев с усами и в шляпе – это музыкант Нюточка, она очень старательно читала по бумажке, и Вера (автор) негодовала, что сестра не успела выучить свой текст наизусть. Проехали..

Потом выступали мы с Верочкой, я – в образе стареющей танцовщицы с ярко-красным ртом и шалью, т.е. с шарфом, оба конца за спину, и в полу-маске (ожившаяАйседора Дункан). Мои сказали, что ужасно, а Сережа, что я нашла свой стиль. Музыку не ту поставили, но я чего-то делала руками, Вера вторила: «Ты жива еще моя старушка». А Тони подошел и мы с ним сделали несколько танцевальных па (нам даже зааплодировали), и меня увел тоже. Смысл был в том, что мы – игрушки, восковые фигуры в Литературном музее, которых один за другим выкидывают на свалку, а на груди у всех номер реквизита, но под конец – революция и выкидывают уже самих деда и бабку, без слов и с удовольствием. Потом я произношу монолог Феи, а потом раздают подарки…

Их тоже подбирала Вера: и дракончики, и браслетики, и свечки, и замечательный календарь – художественный альбом с репродукциями картин из музеев Германии.

Араику роль не дали, но он сам прикрепил табличку: «Я – Казанова», а Казанова не говорит, он действует. И по-моему здорово ее сыграл, заигрывал вовсю с актриской, и вслух, и на ушко всякие комплименты говорил, в общем, роль удалась. А я, да и мы все, ели, пили, правда я только квас, а они и водку, и ананасы в шампанском, и каберне, и тосты говорили и о магии чисел, о магии времени…

– Здравствуй, племя молодое, незнакомое, – это Вера Ивановна о том, что она, человек из того века, (действительно, родилась в восемнадцатом году XX – го века) приветствует тех, кому жить долго и, надеюсь, счастливо в XXI -ом веке. И я сказала, что это счастье прожить первые минуты Нового Века и Столетия в доме друзей. Тут Анечка прямо почти поклонилась, а Сережка сказал, что может будут говорить, что «счастливы были жить во время, когда жил Араик», а потом и про меня, что-то о поэтичности и неуловимости (вообще -то говорил: «Ты – волшебница!» И я расцветала…).

– Спасибо, Сережа, ты всегда нас поддерживал. А Анечка наготовила, ну, как сказала Нюта, все, что только умела: и салаты, и рыбу, и мясо, и все очень вкусно. И «чараз» (смесь грецких и лесных орехов, сухофруктов, и вкуснейших кусочков суджука), правда, орехи сразу потаскали, но все равно, даже то, что осталось, плюс сухофрукты было хорошо. Потом молодежь пошла гулять на Красную площадь и Манеж, а мы сидели, пили кофе. Тетя Танечка позвонила по телефону, ее родные тоже гуляли, а мы потом еще выпили кофе, говорили о плохих книгах – это где сплетни и все нехорошее о людях, (о Мироновых, например), потом о хороших – «Иосиф и его братья». Анечка – старшая, даже сравнила его с Библией, – все верно говорит. И еще о «Волшебной горе».

– Я, – говорит, – хочу потом с тобой обсудить проблему времени в этом романе.

– Надо мне почитать. А я читаю о святых. Необыкновенное чтение.

– Да, странная штука человеческие отношения.

Потом Анечка достала какие-то простыни и наволочки, и мы должны были под шубами спать. Но я отказалась. Наоборот, встряхнулась и когда пришла первая часть гулявших, мы уже танцевали. Вот такое действо, такие танцы без всякой постановки: мы с Аней и Костей, а потом с Костей, с Верочкой и с Араиком, и с Эдиком, и сама по себе. И все танцуем, и танцуем, и здорово и Сережа присоединился.

– Да, какую девочку закадрил.

– Да, -поразился Араик, – она (Лилиан) пришла и меня поцеловала.

– Ну подумаешь, маляву закадрить, я о Машеньке говорю…

Вот так и протанцевали до семи часов утра. А потом пошли домой. Кто-то еще на кого-то обиделся, но и это прошло. Шапку Деда Мороза оставили, а так все взяли и еще выяснилось, что наша Анюта падала, и колено у нее распухло. Пришли, сделали компресс, сама сумела себе сделать, и легли. А наутро я вхожу в комнату и вместо запаха хвои – аромат камфорного спирта, сразу детство вспомнилось. Трогательно. И, конечно, под елкой лежали подарки. Хорошие, очень хорошие книги: и Юджин О» Нил, и о Сезанне, И Сарамаго, и о Достоевском, и Фолкнер. И еще Алена подарила хороший календарь.

2000 – ый год начался.

***

Поспали, и к вечеру к нам пришли Томочка, Танечка, Верочка, Катенька. Сидели в большой комнате и пировали. Второй раз Новый Год встречали. Подарков натащили – Верочкины прелестные флакончики: мини с духами и лаки, и тени, и помада, Танечкины лаваш и сыр, от Акопа – коньяк, от Саануш – конфеты с икрой и ее книжечка (несколько экземпляров о Толстом). За 250 долларов издали, очень хорошо, с портретом Толстого на первой странице и портретом Саануш – на последней, и бумага хорошая, можно только порадоваться. Это ее расширенная диссертация. Надо будет отдать в музей и в Институт Мировой Литературы.