40 дней до и после безмятежности. Загадочные страницы жизни майора Дроздова

– Да уж, как-то так. Если вкратце: нарисовался у нас один сильно отмороженный «серийник».

– А когда они были другими, Сереж? Давай еще по одной, и перейдем к деталям.

Спустя час с небольшим предметного обсуждения обстоятельств приезда, к делу решено было вернуться утром на свежую голову. А дальнейший разговор был продолжен уже, как это бывает в таких случаях, в виде светской беседы двух давних товарищей.

– Жениться тебе надо, Андреич, жизнь ведь проходит. Вон у Юленьки моей сестренка как подросла, двадцать восемь годиков. Может сосватать?

– Покорнейше благодарю батюшка, но увольте. У меня уже все свое есть.

– Как так? Когда это ты успел, и ничего не сказал? Ах ты, негодник, я требую подробностей!

– Ну, какие подробности, Сан Саныч. Все как-то само собой вышло.

– Кто такая? Не томи, выкладывай. Фото что ли покажи.

– Веришь, но нет фотки. Последняя неделя как в тумане. Не успел.

– Не серьезный ты человек, Дрозд. Наливай штрафную, и хотя бы в двух словах, как звать-то ее?

– Катенька, стажерка моя.

– Это не Арзамасова часом, племянница Морозова?

– Она самая. Откуда такая осведомленность?

– Ну, ты, в самом деле, ей богу. При Морозове к вам на службу абы кто не попадал. А с другой стороны, кто это еще мог быть, зная тебя. К тому же вполне в твоем вкусе и девчонка исключительно порядочная. Одобряю!

– Да я о другом. Откуда знаешь, что она племянница?

– Да, брат, скучный ты человек все-таки. Никакой широты взглядов. Это на вашем уровне там никто ничего ни о ком ведать не ведает. Теперь понятно?

– Теперь да.

– Ну, тогда ты знаешь, что надо делать.

Снова выпили, снова закусили.

– Да ладно, Сереж, не обижайся. Что я не понимаю, что ты сейчас просто не в состоянии мгновенно просчитывать варианты, как нас учили. Я так понимаю, это ее Данилов в подъезде?

– Да. Представь, я думал, с ума сойду.

– Отставить! Думай теперь, голова, где ты Данилову дорогу перешел. Не знаю, какую игру он с тобой затеял, но, надеюсь, ты понимаешь, что это был удар по тебе. Кроме того, ему известно, кто она такая. Вопрос: откуда? А, к черту, давай о другом. На свадьбу-то позовешь?

– А то, как же, свидетелем пойдешь?

– Вот, наконец, разговор не мальчика, но мужа.

18 сентября, вторник

(ночь)

Было уже далеко за полночь, когда застолье достигло своего пика. Старые друзья перебрались в «святая святых» загородной резиденции Драгуновых, право на посещение которого, по умолчанию, имели только особи мужского пола. В подвальном помещении было все, что надо для особого рода разговоров: бар с элитными сортами горячительного, холодильник, кальян, бильярдная и небольшой бассейн. Но основная ценность этой первобытной пещеры была в ее «стерильности».

Сан Саныч отнюдь не являлся параноиком, но и будучи человеком системы, не питал иллюзий на счет свободы слова. А потому, считал своим законным правом быть защищенным хотя бы в своих мыслях. В их службе хватало предательств и всякого рода грязи, так зачем кому-то давать шанс заработать звезды на погоны, путем лишения этих самых звезд кого-то другого. С ним такое не пройдет.

Конечно, как и любое должностное лицо, получившее возможность влиять на некоторые события своей (и не только) жизни, Александр Драгунов имел за пазухой несколько различного значения камушков. Но вместе с тем, ему каким-то чудом удалось освободиться от влияния поступков, которые начинали перерастать в нечто большее и могли стать угрозой его спокойному существованию.

С высоты своих прожитых лет, он при этом не мог окончательно определить, что же все-таки сыграло ключевую роль в преодолении тяги к денежному потоку, в смысле известном каждому чиновнику. Сила воли или ярко выраженный инстинкт самосохранения? Но в одном он был уверен наверняка: интуиция его редко подводила и, когда на самом деле запахло жаренным, он в одночасье прекратил эти опасные игры.

Это был очень полезный опыт, о котором он, по понятным причинам, предпочитал не распространяться даже в обозначенной тайной комнате. Однако, сегодня случай особый. Сергей, не смотря на некоторые обстоятельства, был ему все еще дорог, и находился на том жизненном этапе, когда мог свернуть не туда. И хоть Дроздов был не из тех, кто способен на необдуманные поступки, Драгунов знал силу искушения, и вынужден был предупредить товарища. А может просто совесть потребовала исповедаться…

– Сереж, мы с тобой не первый день знакомы, и я знаю тебя, как облупленного. Но я также знаю цену карьерному росту, а потому считаю необходимым поговорить с тобой на эту тему.

– Сан Саныч, ты серьезно? Это за этим ты меня сюда притащил?

– Успокойся, брат. Это достаточно серьезно.

– Какая к хренам серьезность?

Сергей начинал закипать, отказываясь понимать душевных порывов своего товарища, и искренне полагая, что тот уже под мухой. Он догадывался, что последует дальше, ведь такое случалось неоднократно. Когда Драгунов превышал дозу выпитого, его частенько заносило в высшие сферы. Он превращался в законченного моралиста и порой нес откровенную околесицу.

Сергей же очень не любил, когда его учили жить. Потому, желая принять предупредительные меры, пока атмосфера не наполнилась неудержимым потоком мыслей Драгунова, он отрезал:

– Не желаю я слушать твою дребедень, дружище. Ты перебрал. А потому давай-ка чайку и о земном.

– Так я и так о земном, земнее некуда.

– Ни хрена! Я тебя знаю. Стоп, задний ход.

– Послушай, ты знаешь мои правила. Так что, будь любезен их соблюдать.

Правила действительно имели место быть, и всем посвященным в этот странный параноидальный клуб они были известны. Определяющим фактором здесь являлось то, что разговор строился на строгом соблюдении очередности права голоса, перебивать категорически воспрещалось. Любые привилегии, такие как право решающего голоса, имел только хозяин сей обители. Ни о каком равноправии здесь не могло идти и речи.

Сергею, как и многим другим, резко не нравилось, когда посиделки у Драгунова доходили до этой стадии. Но, в отличие от остальных, он покорно принимал такое развитие. В то время, как у большинства посетителей, подобная перспектива вызывала нестерпимую боль, они мгновенно трезвели, а у некоторых сразу возникали важные дела. Хотя чего-то действительно невыносимого в этой игре Сан Саныча не было. В конце концов, эта мальчишеская прихоть – усладить свое эго иногда приносила свои достаточно интересные результаты. Но не сегодня.

Во-первых, сказывалась усталость, события последней недели дались непросто. А во-вторых, что имело первостепенное значение, тема разговора была действительно неприятна Сергею. Увидев, насколько изменилась атмосфера, он заведомо осудил товарища, чего не позволял себе никогда.

Дело было в следующем. Благополучие семейства Драгуновых всегда, как полагал Сергей, являлось преимущественно заслугой Юленьки. Правда, в этом вопросе имелась небольшая оговорка. Все, что происходило в подвальном помещении, ложилось на плечи Сан Саныча. Юленька позволяла ему эти забавы, зная его неспокойную работу и четко понимала, что мужу нужна отдушина. На самом деле выбор был предельно прост, по принципу «выбора из двух зол»: пусть лучше дома, чем неизвестно где.

Поэтому, когда Сергей увидел апгрейд упомянутого «злачного» места, он понял, что на «скромную» зарплату начальника полиции, сделать такое не под силу. Здесь ощущался финансовый приток со стороны. Особенно его удивили эксклюзивные (коллекционные) предметы интерьера, чего не наблюдалось в самом жилище этой во всем показательной семьи.

Сергей попытался в последний раз разрядить обстановку, дав понять, что все понимает, и что товарищ не обязан перед ним отчитываться.

– Саныч, ну ты мажор! А я-то думал, когда же это все твое рептильное естество проявится, а оно вон оно как вышло. С другой стороны, кто я такой, чтобы осуждать. Но, давай, все же не будем об этом.

– Сереж, ты можешь замолчать? Не так ты меня понял, я о другом хотел. Думаешь, я не знаю, что ты за фрукт и способен сложить дважды два? Но и открыться я тебе обязан, чтобы предупредить: не совершать тех же ошибок. Ты же, как брат мне, Серег. Душу излить хотел, ну и малость понравоучительствовать, конечно.

Дроздову стало немного стыдно, что он сначала осудил товарища, а затем не захотел его слушать, не дав возможности объясниться. Ошибки совершают все, но не каждый в состоянии их признать. А он, поддавшись врожденному стадному чувству, готов клеймить почем зря за одно только осознание проступка. Поэтому, дальше он просто молча слушал.