Государство, или Дневник проигравшего

Состав подрагивал и вибрировал из-за колес. Колесные пары продолжали накручивать километры. Павел успел подумать, и даже мысленно съехидничать, что куда – то делись те размеренные, с четким интервалом звуки ударов колес о стыки рельсов.

– Тын-дын, тын-дын. И куда все это делось? – спрашивал он кого-то.

Поезд выгнулся еще больше. Как разъяренная кошка или гигантская старая гусеница когда-то ядовитого, а теперь вылинявшего едва синего цвета и влекомый силой притяжения понесся вниз, к земле, в неизвестность.

Забежим вперед. Скажем, что падение было затяжным, а грохот от приземления ужасен. Правда, никто шума не услышал. Глубина, где произошла авария или иные особенности места поглотили все звуки в два счета.

Пустота не имеет границ, но они угадываются за темнотой. Звук отражается от невидимой ограды и возвращается эхом. Свод пещеры подпирают высокие, очевидно, что рукотворные колонны. Они не имеют ни основания, ни окончания. Колонны теряются внизу и вверху. Столбы стоят хаотично, но тоннель, что вывели сюда, неизвестно для каких целей, выплевывает поезда ровно между ними.

Если бы у Павла была возможность, он бы увидел. Как ровные линии углов колонн обрываются и в том месте вырваны огромные куски камня. Возможно, полет поездов – траекторию рассчитали инженеры прошлого, не всегда проходил гладко. Так как задумано.

Его высочество случай. Возможно, это ошибка в проектировании. А может новые поезда легче и их заносит влево и они на огромной скорости врезаются в столбы. Крошат их, но и сами, ломают межвагонные суставы. Складываются как консервные банки, рвут обшивку и отламывают колесные пары.

Последний вагон, накренился, зацепил опору, вырвал кусок рыжего кирпича, который из-за старости, что граничит с ветхостью или из-за некачественного обжига бруска начал крошиться. Поделился на слои. Со временем слои отмирали, выпадали. Так, что вместо кирпичей в колонне зияли глубокие черные выемки. Пласт квадратного блока, заметно крупнее обычного, полетел вниз. На лицевой стороне камня, одним сильным ударом мастера вбиты неровные буквы – «Кирпичная мануфактура братьев Демидовых» 1877 г.

Глубоко. Колонны необъятные, как тысячелетние секвойи в первобытных лесах Северной Америки. Говорят, что их небольшие островки сохранились до наших дней. На фоне деревьев фотографировались туристы и пытались обнять, взявшись за кончики пальцев ввосьмером, а когда это удавалось, обязательно улыбались.

Глубоко потому что колонны такой толщины поддерживают колоссальный пласт земли. В разы толще тех, что покоятся над самыми глубокими станциями московской подземки. Колонны не услаждают взор туристов, как ионические или коринфские столпы. И не венчаются витиеватой капителью, а сдерживают породу. Супер – бункер не воплощение передовой мысли проектантов пятидесятых годов, когда подземное строительство двигалось семимильными шагами, забирая молодость и здоровье энтузиастов-комсомольцев.

Огромное, грубое, гигантское – без нулевого километра и видимого конца. Помещение под землей, чье предназначение никому неизвестно.

Возможно, это бомбоубежище. Но добраться сюда после нанесения ядерного удара физически невозможно. Даже, если бы москвичи и гости столицы бежали от ядерного гриба со всех ног. Задыхались и выхаркивали с непривычки легкие.

Удар о дно вышел смазанным. Поезд прошел по касательной, что возможно спасло машинисту жизнь. Электричка, вспорола колесами, основание подземелье, но не впечаталась в дно со всей силы, как это могло быть при лобовом столкновении. Рухнула на что-то мягкое, продавила его и замерла. На одну секунду.

Поезд медленно сполз, немного подумал и завалился на бок. После чего застыл окончательно, наполовину утонув в груде мусора. Дно пещеры похоже на свалку. Ее границы простирались на сотни метров вокруг. Кроме бескрайних просторов полигон отличал хлам, отборный, словно на мусороперерабатывающем заводе, где ведется раздельный сбор мусора на металл, ветошь, пластмассу, дерево и стекло. Тошнотворный запах, гниющих продуктов – отсутствовал.

Все это изломано, покорежено, как и поезд Павла. Ни одной ровной линии. Всей картины машинист не видел, как и того, что он своим появлением спугнул стайку неведомых животных. Они взлетели и, загребая воздух большими кожисто-перепончатыми крыльями, пролетели над разбитым поездом и унеслись в направлении, известном только им.

6

Попытался открыть глаза. Удалось с большим трудом. Голову обручем сжимает боль. Боль пульсирует в лобных пазухах. Кажется, они вот-вот взорвутся. Боль сверху давит на веки. Заставляет держать глаза закрытыми.

Глаза едва приоткрылись, после чего снова закрылись. Вторая попытка. Посмотрел в узкую щель, но ничего не увидел. Темнота. Сил, чтобы пошевелить головой – нет.

Отложил изучение местности на потом. Пошевелил пальцами рук. Сначала пальцами правой, у него это получилось, затем левой ладонью. Она не сдвинулась с места потому, что плотно придавлена погнувшимся поручнем к потолку вагона.

Вагон с треском осветился. Всполох белого огня произошел там, где кончались ноги и немного дальше. Лопнула одна из ламп. Вспыхнула на секунду и окончательно сдохла.

Напротив, чуть выше головы прочитал «Тидерк». Без усилий перевел. Дельцы предлагают влезть в финансовую западню. Даже безработным. Для этого надо просто позвонить по зеркальному, легко запоминаемому телефону. – И как эти мошенники заполучают красивые номера? И главное номеров хватает на всех, – Павел находился в скверной ситуации, но как всегда думал о пустом. О чем – то незначительном. Кредит он давно погасил. Был счастлив и больше иметь каких-либо отношений с навязчивыми кредиторами не желал.

Тело болит и ноет. – Каких ощущений больше? Определить невозможно. Болит так, словно его долго-долго крутили в барабане гигантской стиральной машины для стирки людей. Но почему-то без воды.

– Потом, – безразлично подумал Павел, – будет один большой ярко-сливового цвета, без того белесого налета, что покрывает зрелую сливу – синячище. Со временем ушиб позеленеет, пожелтеет и сойдет.

Боль тупая. Это успокаивает.

– Это, – Павел лежит в неизвестности, – Означает, что из этой передряги он вышел с довольно малыми потерями. Легко отделался, ни переломов, ни разрывов внутренних органов, скорее всего, нет. Он чувствовал, что одежда сухая и липкая густая кровь не сочится из разорванной брюшины или покалеченного сустава. Павел прекратил размышлять о здоровье.

Когда глаза привыкли, больше догадался, нежели разобрал в полутьме, что очертания, видимые наверху – это силуэты сидений. Они висят над головой. Это нитки поручней, что по горизонтали соединяют пол и потолок вагона. Он лежит в узкой щели, там, где стена вагона переходит в потолок.

За несколько минут, что был в сознании, также отметил, что над головой проходит светлая полоса. Там за стенами вагона светлее. На фоне кромешной черноты, выделяются серые квадраты окон. По краям проемов острыми зубьями сверкают куски стекла, зажатые жесткой резиновой прокладкой.

Целых стекол ни в одном из окон – нет. Кажется. Догадка смутила. Еле-еле пошевелился. Стеклянное крошево, тихонько звеня, посыпались с него на потолок. Теперь это пол. Звон кажется громом на фоне мертвой тишины. Это последнее, что запомнилось, перед тем как Павел вновь ушел в забытьи. Одновременно навалились усталость, боль и сонливость.

Глаза закрылись и глубокий, крепкий сон отключил его от происходящего.

Очнулся от резкой боли. Значит что-то, все-таки пострадало сильнее, чем думал. Болит левая рука. Кисть так и осталась в тисках между поручнем и потолком. Он не знал, сколько пробыл в бессознательном состоянии, что перемежалось сном. За это время обескровленная рука опухла. Приобрела синеватый трупный оттенок. Возможно.

В действительности цвета руки Павел не видел, но и во тьме понимал, что дело куда серьезнее, чем он предполагал. Сон пошел на пользу. По крайне мере стало немного легче, и чтобы понять насколько сжал правую ладонь в кулак.

В следующий момент перевернулся влево, сел, повернулся лицом к зажатой руке, уперся коленом об стену и, осознал, что если он не сделает это с первого раза, а на второй рывок сил уже не останется, то ничего не уже получится. Потянул поручень вверх, а левую руку, ее он чувствовал только у плеча вбок.

Жутко сдавленная кисть, цеплялась опухшей тканью. Сдирая, кожу до костей натянутая рука на последних сантиметрах, как кусок мяса выпрыгнула из капкана и ничего не чувствующей пятерней смазала по лицу. От боли потерял сознание.

Третий выход из бессознательного состояния Павел запомнил, как самый сносный – ныла только рука. Для конечности, судя по ощущениям последние часы, стали началом оздоровления. Ободранная и припухшая она была живая, горячая от крови. Красная, она омыла застоявшиеся сосуды. Однако общее онемение сохранялось, и кисть также безвольно висела.

Выдернул подол рубашки из брюк. По краю оторвал широкую ленту. Связал узел и накинул на шею, после чего продел руку сквозь тряпичное кольцо. Сил хватило, чтобы подняться, опереться о стену вагона и снова задуматься.

Время шло. Он оценивал положение, и раз за разом откладывал попытку встать и вылезти из железного короба. Глаза давно привыкли к полутьме. Все видно отчетливо. Отчужденное сознание рисует вид со стороны.

В пустом вагоне сидит, согнув одну ногу в колене одинокий потрепанный человек. Мозг пронзают тысячи мыслей и ни на одну из них не находится вразумительного ответа. Мелькают вопросы: – Как? Зачем? Почему? На этом мысль обрывается и ускользает, а на ее место одновременно лезут сотни новых.

В какой-то момент Павел резко встал, сделал два шага и вскинул голову, так что хрустнули позвонки. Отсюда надо выбираться. Каких – то два метра с небольшим, но при его среднем росте и недействующей руке – это проблема.

Представил, что вагон полон молока и он как та лягушка пыхтит, карабкается и брыкается, взбивает масло и покидает вагон-кувшин, на деле доказав что упорство, а скорее желание жить – побеждают. Но доказывать что – либо здесь было не надо, а молока не было и в помине.

Тут же, впервые поймал себя на мысли, что до сих пор никто не появился и не стал его спасать. Ни тебе воя машин с красными крестами, ни людей с носилками с лицами полного благородства. Никто не хочет стать героем и спасти человека, попавшего в катастрофу.

Встал на поручень, шест теперь был в полуметре над полом. Дотянулся до следующего, тот тоже оказался не так уж и далеко. Подпрыгнул, правой рукой уцепился за трубу и тут же подобрал ноги. Закинул на поручень. В следующий момент выбрал в разбитом дверном окне место, где не было стекол, зацепился за него рукой, и, отталкиваясь ногами, подтянулся.

Работая ногами и одной рукой, сначала вытолкнул на поверхность торс. Перевалился через край, вытащил ноги. Лежа отполз и почувствовал животом ребристый бок вагона. Тут светлее, но прохладнее.

Пополз вперед к началу вагона. В кабине машиниста остался старенький, с потертостями, отвалившейся от джойстика стеклянной вставкой, расцарапанный и неубиваемый мобильник «F». – Надо найти, позвонить, сообщить, ждать, – командовал мозг. – А потом поесть, – там есть пластмассовый короб с бутербродами, что прихватил на обед.

Думалось быстрее, чем делалось. Еще пару часов назад Павел преодолел бы это расстояние в два прыжка. Сейчас помятая фигура с трудом и опаской – можно соскользнуть или потерять равновесие потому, что кружится голова, а еще потому, что идти приходится по краю вагона, обходя черные дыры окон – двигалась к кабине. Она и без того узкая стала еще уже. Пространство расплющил хлам, в него врезался поезд. Поезд, по инерции протащился несколько десятков метров, собрал мусор, спрессовал его до прочности стены и, в конце – концов, вдавился в него.

Над вагоном возвышается разнородная гора. Мусор нависает над разбитым, сплющенным окном.

Грозит обвалиться и завалить оконный проем – единственный проход, через который сейчас можно проникнуть в кабину. Здоровой рукой, оттащил какие – то листы железа, палки, трубы. Отпихнул ногой пару банок.

Кабину насквозь пронзает толстая металлическая труба. На нее и встал, когда полез вниз. Кабина стала уже чуть ли не вдвое и, когда оказавшись внизу, почувствовал, что не хватает воздуха. Что находится он в ущелье и стены вот – вот начнут сдвигаться. Смотреть по сторонам бессмысленно. Темно. Опустился на колени и стал шарить по полу, теперь это боковая стена, здоровой рукой. Ощупывал каждый угол и щель.

Лобовое стекло разбито наполовину. Неизвестно, как так вышло, но одно из стекол сохранилось и находится на месте. Если бы действовали обе руки, все бы продвигалось гораздо быстрее. Ну а сейчас приходилось из-за боязни порезаться медленно, едва касаясь проводить по всему, что валялось под ногами. Павел отдыхал и снова принимался за поиски.

В висках бьет кровь. Ему пришлось наклониться вперед и провести так несколько минут. Не выдержал. Павел опустился на колени. Помедлил и снова принялся за поиски. Сумку с едой и мелочью нашел практически сразу. Рука уткнулась в мягкий кожаный комок.

С телефоном сложнее. Аппарат валялся на приборной панели. – Что с ним сталось? Его нигде нет. В углу рука вновь наткнулась на стекло. На целую гору. Рискуя пальцами, Повел по стеклышку, разобрал завал. Отложил крупные куски, и уже наплевав на осторожность, смахнул в сторону стеклянную крошку. В самом углу рука нащупала знакомый предмет.