Государство, или Дневник проигравшего

Встал с колен. Провел рукой с обеих сторон. Нащупал трещины на стекле мобилы. Закинул ногу на рельс и, воспользовавшись прежним опытом, уже намного ловчее вылез на поверхность с сумкой на плече.

Телефон отключен. Почему – то он потряс аппарат в воздухе и только потом осторожно нажал на клавишу – «Вкл». Аппарат ожил. Свет мелкого экрана, здесь, в сумерках разрезал темноту словно прожектор. Осветил все на десятки метров вокруг. Павел увидел вагоны, что уходили вдаль. Успел прочитать, сообщение о том, что «батарея разряжена». Экран медленно стал угасать. Почернел окончательно.

7

Чувство безысходности, охватило Павла. Ослабло. Смахнул под носом. Вскинул голову и еще раз, но уже намного внимательнее осмотрелся. Надо найти способ выбраться отсюда. С самого начала ему показалось, а сейчас он убедился в этом наверняка, что вагоны поезда, его конца видно, загибаются вверх. Так, что виден каждый следующий вагон. Вагоны уходят куда- то ввысь. Образуют не очень прямую линию. И там пропадают. Электропоезд лежит, на склоне чего-то большого. Он уперся головным вагоном в дно, и к счастью покоится как влитой.

Непонятная уверенность в этом взялась неизвестно откуда. Павел не стал уточнять. Доверился чутью и стал спокойнее. Обнадежил, – Катастроф больше не будет.

Следует дойти, то есть подняться к концу поезда, что резко забирал вверх и осмотреться. Выбора нет. А это единственная доступная, видимая и самая высокая точка этого странного места. Жарко. Тут совершил маленькое открытие. Ветра, даже намека на него – маленького ветерка нет. Ни дуновения.

Только громкое пыхтение, да тяжелые выдохи, что иногда освежали открытый треугольник шеи. Павел расстегнул несколько пуговиц, но фирменный костюм снимать передумал. Тут, где все чужое, добротный, сидевший по его фигуре пиджак с шевроном и погонами в секунды стал самой родной вещью и он боялся думать о том, чтобы расстаться с обмундированием.

Оттуда, свысока можно определить, где он и в каком направлении двигаться. Сделал первые шаги в направлении высокой цели. Двинулся осторожно. Также по краю вагона, стараясь зацепиться за ребра. Как он благодарен конструкторам, что они по причине, известной только им их предусмотрели. Одной ногой старался ступать на резиновый пояс, что опоясывает вагон. Так Павел чувствует себя спокойнее – поскользнуться на резине маловероятно. Что – то блестит в темноте. Определил, – Плашка с номером поезда.

Тут же про себя воспроизвел цифры. Ведь знал их наизусть – 2115. Во времени уже не ориентировался. Счет ему потерян, с того момента, как потерял сознание и сколько он здесь находится, Павел даже не мог предположить. Еще один вопрос, оставленный без ответа и забытый.

Небольшое путешествие давалось крайне нелегко, с трудом. Вагоны все круче и круче забирают вверх. Последние стоят чуть ли не вертикально. Градус наклона настолько крут, что ему пришлось опуститься на четвереньки, а поскольку использовать поврежденную руку нельзя точек опоры всего три. Так и полз на трех лапах. Полз и поглядывал по сторонам. Поезд лежит на гигантской куче хлама. Местами плотно утрамбованного.

Лишних вопросов Павел себе не задавал, так как ответов все равно нет. Ответы даст вылазка.

Вот последняя железная коробка. Она за время эксплуатации перевезла миллион, а может быть и гораздо больше пассажиров. В ней целовались, дрались, блевали и делали друг другу колкие замечания. Сейчас же ее торец должен стал капитанским мостиком, той бочкой на грот – мачте корабля, из нее торчит нос впередсмотрящего юнги. Мальчуган до рези в глазах смотрит в синюю даль и тренируется про себя прокричать, – «Земляяяя!».

На этой мысли почувствовал, как с лица одна за другой, скатываются крупные капли горячего пота. Выделения потовых желез ощутимо катились между волосами, пересекали лоб и срывались с подбородка. Взмок полностью.

На слабых ногах, боясь оступиться и быстро проделать обратный путь с заведомо прискорбным результатом, можно было переломать целые руки и ноги, медленно, нащупал пальцами ног места, чтобы зафиксироваться, привстал, убедился, что падение ему не угрожает и поднял голову. Выругался. Быстрее, чем осознал, что увидел.

Картина не укладывается в голове. Апокалипсис или его фрагмент. В металлической синеве хаотично лежат разбитые, покореженные поезда. Десять, пятнадцать, а может и больше.

Изломанные линии, вырванные с мясом колесные пары, оторванные вагоны, пассажирские и грузовые, – И откуда они здесь взялись? Локомотивы с большой силой раскиданы на огромной площади. Так словно в детской комнате только что закончилась бесконтрольная игра.

Всмотрелся в мертвый пейзаж, но его ничто не нарушает: ни звука, ни малейшего движения. Вагоны, вагоны, вагоны. Вагоны везде. Повсюду. Металлические и деревянные «теплушки». С разорванными боками, раздавленные, без стекол. Лежат на боку. Вверх колесами.

– Путь, каким они попали сюда, похоже, ему знаком на личном, весьма болезненном опыте, – Павел погладил больную руку. Получить такие повреждения можно, только рухнув с приличной высоты. Павел немного разбирался в моделях и видел – груда металла неоднородна.

В свалке современных электропоездов видны, оторванные от огромных, с человеческий рост, железных колес рычаги, как лапки кузнечика. Они приводят в движение старые черные паровозы с красной звездой на котле.

Сейчас рычаги, изогнулись, торчали вверх, как будто гигантский представитель рода саранчи сдох и лапки мертвого насекомого навсегда неправильно выгнулись. Определить возраст паровозов с такого расстояния невозможно. Но он готов поспорить, – многие из этих поездов колесили еще по дорогам царской России, до революции, а некоторые попали в СССР в качестве трофеев по итогам Второй мировой войны.

Картина породила еще большее количество вопросов. В голове выстраивались цепочки догадок. Процесс затянулся. До тех пор пока нечто внутри не решило – пора в обратный путь. Павел замер и стоял, вытянувшись как струна. От напряжения тело заныло. Произнес в пустоту, – Да, пора вниз.

Известно – забраться на дерево намного проще, нежели спуститься. В подобную ловушку попадал практически каждый мальчишка. Отчего – то ветки дерева не приспособлены для спуска вниз и легкий путь наверх оборачивался крайне неприятной вещью. Именно в это время набивается наибольшее количество синяков, ссадин, царапин.

Здесь не легче. Назад ведет абсолютно ровная железная дорога под хорошим уклоном. Вновь пришлось опуститься на колени и чтобы сохранить центр тяжести пятиться назад, ощупывая ногами дорогу. Можно конечно рискнуть, спрыгнуть в мусор, но боязнь утонуть и захлебнуться в нем заставила отказаться от идеи.

Возвращаться, может это и намного дольше все-таки лучше проторенной дорожкой. Путь к подножию горы хлама из-за повышенной осторожности занимал все больше и больше времени.

Миновал четвертый вагон. Навалилась такая слабость, что мелькнула предательская мысль отпустить руки и кубарем скатиться вниз. Но жажда жизни не позволила это сделать. Вопреки всему происходящему жить хотелось, так же как и всегда. Жизнь хотелось выбрать до последней минуты, что отвел кто – то сверху.

Чем ближе основание горы, тем тоньше становится слой отходов. Первый вагон возвышается над полигоном метра на полтора. Здесь другого выхода нет. Прыжок вниз. Потому что прикидывать, выверять и ждать нет сил. Прыгнул и охнул от боли. Адская прорезала руку и, словно эхо, отозвалась во всем побитом теле. Сделал пару шагов, кинул сумку среди картонных коробок – тут их лежит целая куча, и, продавив их, завалился на бок. Спать.

Неизвестный внутри подсказал – на поверхности ночь. Тяжелый сон быстро и незаметно выдернул из полутьмы подземного хранилища отходов в полную тьму. В тот крепкий сон, когда не снятся сны.

Первая мысль после пробуждения снова вопрос, – Есть ли здесь, на этой свалке, что растянулась на километры вокруг кто – то живой? Захотелось встать, сложить руки в рупор и закричать «Лююююди». Но повреждена рука, а во-вторых, откуда-то из глубин сознания всплыло – попытка обречена на неудачу.

Будучи там, наверху, признаков жизни Павел не увидел, сколько не всматривался, и была большая вероятность, что это будет бесполезная трата сил и времени. Крик в пустоту, да и докричаться до кладбища паровозов – так он окрестил груду металлолома – нелегко.

Кладбище находилась на значительном удалении, и теперь едва показывалось над рваной линией горизонта, что образовал полигон. Прикинул, – Преодолеть нужно будет километра пять – семь километров, а может и больше, – Павел вел нехитрый подсчет навскидку.

С высоты все, как на ладони – тут он впервые трезво осознал, что помещение, в котором находится, имеет исполинские размеры. Справа возвышалась гора, слева десятки разнокалиберных колонн, между которыми ничего не угадывается. Окраина подземелья по-прежнему скрывается от глаз.

Впереди, едва видимое, место крупнейшей железнодорожной катастрофы в мире. С той скоростью, с которой передвигается Павел – до «Кладбища» пробираться несколько часов.

Пробираться неизвестно где, под землей, понимая, что и через полчаса и через час пещера не закончится, а продолжится и дальше на неизвестное расстояние. Тут стало не по себе. Не ко времени возникла мысль о том, что Вселенная бесконечна.

Попробуйте представить то, у чего нет ни начала, ни конца. Попробуйте представить бесконечность. Там, во мраке космической ночи самый современный звездолет, заселенный молодыми парами космонавтов в самом цветущем, репродуктивном возрасте, на команду возложена миссия организовать колонию на далекой планете может пробираться сквозь мириады планет сотни лет.

Маленькая Земля, под ее обшивкой сменятся несколько десятков поколений людей. Звездолет будет продвигаться, периодически выплевывая мешки с трупами родителей, бабушек и дедушек, которых отправят за борт, потому что на корабле нет места для их хранения. Продвинутые конструкторы не предусмотрели колумбарий. До тех пор пока процесс эволюции не зайдет в тупик, потому что за время полета в звездолете все стали одной крови, и началось вырождение. Потомство самых здоровых космонавтов, прошедших строжайший отбор мало походило на праотцов. По отсекам медленно передвигались невнятные тени. На борту также вдоволь питания, также бесперебойно работали двигатели, унося тех, кого когда – то громко именовали покорителями космоса в бесконечность. Проведя несколько сотен лет на борту было бы глупо говорить, уносясь от Земли. О ней здесь уже никто не знал, а информация, заложенная в компьютер, воспринималась не более чем игрушка первого поколения. Однажды на всем корабле останется один человек, который или покончит с собой или доживет свой век, а планета, к которой направлялся корабль, останется, также недосягаема.

Потому что ученые ошиблись в расчетах, и она оказалась несколько дальше. Уже неважно через, сколько лет на эту планету приземлится изрядно побитый корабль, преодолевший миллиарды световых лет. Роботы сделают свое дела, и посадка будет идеальной, в месте идеально подходящем для жизни человека. С идеальным сочетанием в атмосфере кислорода и углекислого газа, чистой водой, обильной зеленью и без враждебных форм жизни. Но из корабля никто, никогда не выйдет и планета, похожая на Землю так и не станет колонией. А высохший труп в кают-компании не станет поселенцем. Приборы, следуя, заложенной программе будут фиксировать, и заниматься сбором информации: исследовать воздух, почву, климат, воду, силу притяжение и что-нибудь еще.

Еще через пару сотен лет, когда обшивка даст трещину из щели вылетит стайка мушек – дрозофил, что взяли на борт для опытов. Мошки чудесно перенесли полет. Цикл жизни этих насекомых всего 3—4 недели и за это время сменились миллионы поколений, которые были здоровы, как и их предки. Плодовым мушкам на этой планете никто не угрожал. Через несколько миллионов лет эволюции планету населяли неизвестные разумные существа, которые так и не смогли однозначно определить, кто был их прародителями. Ученые настаивали на том, что от вида, существующего в дикой природе и поныне, отделилась ветвь, которая пошла своим путем и в ходе эволюции стала разумной.

В атмосфере планеты все еще можно было обнаружить атомы сверхпрочного металла, из которого был отлит самый современный на Земле звездолет.

Вот что означает – бесконечность.

8

Склизкой рукой охватила безысходность. Положение усугубляет и пугает полная неизвестность. Попробовал набросать план на будущее. Ничего не получилось. Разнородная информация никак не хочет складываться в единую картину, и он продолжал тасовать пазлы мыслей.

Неизвестность держит в напряжении, и она же дает небольшой процент непонятной надежды. Именно такой, неопределенно-размытой, потому что осознать, на что в его положении можно надеяться и рассчитывать не возможно. Пространство, что окружает нужно осваивать, а время на размышления сокращать. В этот момент уверенность есть только в одном. В том, что его жизни ничто и главное никто не угрожает.

Это немного успокаивает, убаюкивает. Да так, что хочется лечь и не вставать. Полностью отдаться в руки провидения. Разорвал цепь мыслей. Человечек сделал первые шаги по направлению к цели. Продвигался с трудом, то и дело, обходя кучи мусора. Ни сколько-нибудь утоптанной тропинки, ни тем более дороги – ни малейшего намека на след человека.

Ощущение, что это дерьмо попало сюда по воздуху. Ноги иногда по щиколотку, а иногда и по колено утопают в мусоре. Когда попадается много бумаги, целые залежи, Павел шел по осеннему лесу, попинывая, как рисовало воображение желто-красные, с упругими прожилками, напоминающими человеческую пятерню, изъеденные жучками листья клена.

В детстве любил аккуратно выбрать полотно листа между прожилками и тогда в его руке оставался прозрачный скелет, похожий на антенну фантастических форм.

Шорох, издаваемый при этом, разбудил воспоминания о прогулках по осеннему лесу. «Бумажных отрезков» попадалось немного.

Носком зацепил пачку толстых журналов. Наклонился. Поднял. В ладони зеленый с белыми полосками номер журнала «Роман-Газета» 1982 г. издания. На обложке влево смотрит лысоватый мужчина в костюме и в годах – автор номера. Под фото написано – Юозас Балтушис «Сказание о Юзасе». Непонятно зачем затолкал журнал в сумку, она перекинута через плечо, и с упорством двинулся дальше.

Остальной путь преодолел, свесив голову, но ничего из того, что валялось под ногами – не заинтересовало. Шел, и исподлобья поглядывал на растущую гору черно-синего металла. Она по мере приближенная становилась все выше. На глазах растут и приобретают четкие очертания расщепленные вагоны и тягачи.

Граница «кладбища» – огромное, больше двух метров в диаметре, колесо от паровоза «Е-2450», на него наткнулся случайно. Встал, с тем, чтобы перевести дыхание. Из курса истории, когда учился на машиниста, выдернул – такие локомотивы поставлялись в СССР по «ленд-лизу», несколько послевоенных лет. Производили их в США, в штате Филадельфия. На этом его познания закончились. Да и глубокий исторический экскурс в историю, вглубь веков отечественного и зарубежного паровозостроения сейчас интересовал меньше всего.

Передохнул. Отправился дальше и через пятьдесят-семьдесят метров подошел к самому «кладбищу», его край, неправильно изгибаясь, а в некоторых местах, оказавшись перекрученным, окаймлял, словно оборка изломанной кольчуги, знакомый электропоезд. В депо он видел его сотни раз и хорошо знал.