Человек Неба

– Ну, хорошо, а штурманом эскадрильи вертолётов Ми-8?

– ??? Мне бы Ан-24 или Ан-26.

– Ну, а штурманом на Ми-6? Большой винт рубли считает, а маленький – копейки, а?

(Честно говоря, я понимал, как летает вертолет с точки зрения аэродинамики. Но вот умозрительно мой разум отказывался въезжать в это.) Хорошо сказал Шура об этом: “Ну, ты представь себе, как можно всю эту массу на одной гайке подвесить!”

– Ладно, есть у меня одно вакантное место, раз на вертолётах летать не хочешь, штурманом отряда Ми-6 пойдешь. Полетаешь, побудешь в этой должности года два – и потом Ил-76 или Ту-154!

Был я наивным, но не до такой степени. В то время нужно было полетать не меньше пяти-семи лет, чтобы переучиться на такую технику.

– Мне бы Ан-24 или Ан-26, – скромно попросил я.

– Ну, так мы тебя, если, конечно, пробьешься, и сгноим на Ан-24.

К слову, Серёга Устюжин, падал на вертолетах раза четыре. Ни один с нашего выпуска на вертолётах уже не летает. У некоторых даже кончилось здоровье на этих вертолётах.

…Первый вертолёт на земле был Ми-4, севший в Сестрорецке в 1973  году прямо у озера Разлив, в его северной части. Из вертолёта вышли пограничники, сели в машины и уехали в северо-восточную часть Сестрорецка, где у них был санаторий, а я сел на велосипед, отъехал, потом вернулся, чтобы посмотреть на это четырёхлопастное чудо ещё раз.

Я гордился тем, что видел, как вертолёт взлетает и как садится! Всё это было при мне!

Впечатлений мне хватило на целый год! За этот год я уже и самолёты повидал, поэтому и забыл увиденное.

Потом я овладевал ценными знаниями для моих будущих полётов. После второго курса меня отправили в Псков для углубления и расширения моих знаний, полезных и не очень полезных навыков.

Как-то я был в резерве. Мне было 18. Я очень гордился, а моя кровь просто бурлила.

В общаге, где я жил, я познакомился с командиром вертолёта Ми-1, который был единственным членом экипажа. Сам себе командир. Сам себе команды отдаёт и сам их выполняет!

В общем, находясь в этом самом резерве, я вышел на стоянку погулять. Летал я тогда,  стажёром, на Ан-24, но гордился даже больше, чем член экипажа. Я очень старался!

Прилетает  тот самый сосед из общаги, в командирской фуражке (с : “дубами” шапке-фуражке  и с видом обыкновенного пилота), это произошло в тот момент, когда я отправился бродить по стоянкам.

Я подошёл к Ми-1. Охренеть! Вертолёт можно потрогать, и никто не станет орать, что трогать нельзя!

Своей хрупкостью вертолёт меня просто поразил! Не то, что аэроплан.

Командиру, который сам себе и командир, и вообще начальник, мне и говорит: “Ты ничего не понимаешь, летишь над водоёмом, вниз смотришь, а там “бабы” загорают. Выбрал себе. Круг сделал, подсел, на вертолёте её прокатил. Всё, познакомились, она твоя!

Хочешь, я тебя прокачу?”

Конечно, мне очень хотелось прокатиться, но в этот момент узнаю, что мы с резерва летим в украинский город Черкассы за свежими куриными яйцами и поскольку  я был членом экипажа (занимал место), то  полетел на Ан-24 за куриными яйцами, а вовсе не на разведку вдоль водоёмов с красивыми женскими телами.

Кстати, я помню, что пока нам грузили яйца, мы пошли на рынок (традиция была такая).

На рынке я купил кактус, потому что мне ничего было не нужно, и я был ещё не женат. Я просто вспомнил, как на уроке ботаники бросался кактусами без горшков. С тех пор я чувствовал себя плохо, чувство вины меня не покидало, и я поливал кактус чаще, чем было надо…

А на обратном пути началось масляное голодание двигателя. Но всё хорошо кончилось.

В общем, я хотел летать на самолёте, поэтому даже в Тюменскую область не поехал, а поехал в Архангельск, аэропорт Талаги, где вертолётов не было.

Раз мы куда-то улетали. Сел  самый современный и самый большой вертолёт в мире Ми-26, зарулил на стоянку и дал задний ход!

– Ни фига себе! – сказал я.

– Ну и что, мы тоже так сможем, – сказал командир.

Я видел вертолёты в воздухе и на земле, но жгучего желания полетать на них не возникало.

Через несколько лет я вернулся в Питер.

Как-то мы отрабатывали действия при вынужденной посадке вне аэродрома.

Мы должны были разжечь костёр (чтобы нас могли увидеть с воздуха) и включить аварийную радиостанцию. Мы тряслись в автобусе несколько часов, прежде чем достигли места.

Я очень утомился трястись в автобусе и хотел домой, потому что выходных было мало.

Мысль посетила меня. По правилам учений больного члена экипажа должны были поднять на борт. Я решил, что должен стать раненым и вместо того, чтобы трястись на автобусе ещё несколько часов, лететь вертолётом. Тем более, что я никогда не летал на вертолёте.

Так и поступил. Никто не предполагал моих  тайных мыслей, и сыграв, что я раненый, меня подняли. Вертолёт дал задний ход, я испугался и попросил, чтобы меня выпустили. На самом деле я вовсе не испугался. Просто пилоты мне сообщили, что посадка будет во Ржевке, а не в Пулково. Из Ржевки  добираться сложно и долго,  поэтому я решил не лететь, упустив свой единственный шанс полететь на вертолёте.

Так, налетав свыше 11 000 часов (660 000 минут) на самолётах, я налетал на вертолёте минуты две, хорошо если три.

Ну, 11 000 будут ещё впереди. А пока меня отправили на преддипломную практику в Тюмень.

Ведение связи – это как иностранный язык. В самом начале, конечно. А ведется связь по определенным правилам. Летит Андрюша, и надо ему попросить снижение, а ему словно память отшибло. Надо снижаться, время идет, расстояние уменьшается, а он забыл. Ему уже все члены экипажа напоминают, что снижаться пора, но в учебный процесс не вмешиваются. А надо было ему сказать: ”Тюмень контроль, 46651, расчётное начало снижения”.

На что ему должны были ответить:

”46651, Тюмень контроль, снижайтесь, занимайте три тысячи (например).

Андрюша подумал ещё и говорит:

– Диспетчер, я снижаюсь.

А диспетчер ему и отвечает:

– Валяйте.

Память об этом разговоре в небе осталась, а вот Андрюша уже ушёл в страну песчаных холмов.

Когда консервные банки, которые мы привезли с собой, окончательно примерзли к окну, ребята поехали домой писать дипломы, а я ещё не налетался и остался один.

Когда ночью летишь и есть возможность посмотреть в окно над Тюменской областью, то видишь сотни костров, горит газ. Так много газа, который выходит из недр, и он готов затопить все, что его поджигают.

И вот я дома, пишу диплом. Я восхищался инерциальными системами навигации, о них и писал.

Мой друг детства, Дима, с компьютером вместо головы подбросил мне такую замечательную идею, что её реализация могла уже тянуть не только на диплом, но, к сожалению, идея только и осталась идеей по ряду причин.